Мелкие торговцы и лавочники заполнили двор. С аристократами пора было кончать. Пробил их последний час! Я с содроганием читала о том, как молодая графиня покинула замок и укрылась в каком-то доме. Теперь я знала, чей это был дом, я знала, какая семья приютила ее. Но де ла Тали никогда не были друзьями этой семьи, они были патронами, хозяевами. Я очень хорошо помнила гордый взгляд мадам Бастид, когда она произносила слова.Итак, мадам Бастид, прапрабабушка Жан-Пьера, спрятала молодую графиню в своем доме. Она так управляла своей семьей, что даже мужчины не могли ей перечить. В то время как они вместе с восставшими готовились проникнуть в замок, она укрывала жену владельца замка, приказав им держать язык за зубами.Старая графиня отказалась покинуть замок. Она всю жизнь прожила здесь, здесь хотела и умереть. Она пошла в часовню и стала ждать там своей смерти от рук восставших. Ее звали Женевьева, и она молилась своей святой покровительнице, чтобы та не оставила ее в беде. Услышав рев толпы и раскаты хохота, графиня поняла, что восставшие ворвались в замок и сейчас начнут срывать со стен гобелены и картины и выкидывать их через окна во двор.Некоторые из них направились было в часовню. Но передумали и решили сначала сбросить вниз статую святой Женевьевы, которая стояла высоко над входом. Кто-то из них взобрался наверх, но статуя не поддавалась. Возбужденные вином, они стали звать на помощь товарищей. Они кричали, что сперва надо покончить со статуей, а потом можно крушить уже все подряд.А перед алтарем в часовне старая графиня продолжала обращать к святой Женевьеве свои молитвы. Рев и крики снаружи становились все громче, и она ждала, что толпа вот-вот ворвется внутрь и ее убьют.Воставшие притащили веревки и, распевая во все горло «Марсельезу» и «Это будет», обмотали ими статую. Раздалось: «Поднимайте, товарищи, все вместе! « А потом вдруг грохот, вопли и... гробовая тишина.Замок был спасен. Святая Женевьева, разбитая на куски, лежала на земле перед входом в часовню, а под ней – три трупа. Она спасла замок, ибо восставшие, какими бы безбожниками они ни были, усмотрели в происшедшем дурной знак и в страхе убежали. Несколько самых смелых пытались остановить их, но тщетно.Многие из тех, кто находился в толпе, пришли сюда из окрестных мест, а это означало, что все они в конечном итоге жили под дланью де ла Талей. И они боялись их, как и раньше. Ими овладело только одно желание – как можно быстрее убраться подальше от стен замка. Старая графиня вышла из часовни, когда кругом уже никого не было и воцарилась тишина. Она увидела разбитую статую, встала перед ней на колени и вознесла молитву благодарности святой покровительнице. Потом возвратилась в замок и вместе с одним слугой попыталась навести хоть какой-нибудь порядок. Так и жила она в течение нескольких лет, заботясь о маленьком графе, которого потом благополучно возвратили домой.Его мать умерла во время родов, что было совсем неудивительно, ибо перед его рождением несчастной женщине пришлось пережить невыносимые страдания. А кроме того, мадам Бастид побоялась пригласить акушерку.Прошло несколько лет, времена изменились. Революция осталась в прошлом, и жизнь в замке стала входить в свою колею. Начали возвращаться слуги. Восстановили замок. Возродились к жизни виноградники. И хотя комнату-сейф никто не трогал, хранившиеся в ней изумруды исчезли и с тех пор были потеряны для семьи...Я закрыла книгу и мгновенно заснула. 3 Утро следующего дня я провела в галерее. После проявленного графом интереса к моей работе я ожидала его визита, но он не пришел.Я, как обычно, позавтракала у себя в комнате. Вдруг в дверь постучали. Вошла Женевьева. Ее волосы были аккуратно собраны на затылке, и она выглядела такой же подавленной, как и вчера вечером за обедом. Я подумала, что так на нее, наверное, действует присутствие отца в замке.Мы поднялись по лестнице в башню и вскоре оказались на самой высокой точке замка. Оттуда она показала мне окрестности, рассказывая об этих местах, хотя медленно и с запинками, по-английски, как советовал ей отец. Я была уверена, что, несмотря на то что порой боялась его, она очень стремилась заслужить его уважение.– Мадемуазель, посмотрите, видите башню? Там живет мой дедушка.– Это не очень далеко отсюда.– Около двенадцати километров. Сегодня ее можно увидеть, потому что ясная погода.– Вы часто к нему наведываетесь? – Она помолчала, глядя на меня с некоторым недоверием. И я повторила: – Это ведь недалеко.– Иногда, – нехотя призналась она. – А папа нет. Только, пожалуйста, не говорите ему.– Он не хочет, чтобы вы там бывали?– Он этого не говорил. – В ее голосе прозвучали нотки горечи. – Папа вообще редко со мной разговаривает. А с вами он беседует.– Дорогая Женевьева, я видела его всего два раза. И естественно, он говорил со мной о картинах, потому что беспокоится об их судьбе. И он не собирается разговаривать со мной ни о чем ином.– Папа обычно не разговаривает с теми, кто приезжает сюда работать.– Но ведь они не реставрировали картины, которые ему дороги!– Мне кажется, он интересуется вами, мадемуазель.– Просто его очень заботит, что я собираюсь делать с принадлежащими ему произведениями искусства... Ну, посмотрите, например, на этот куполообразный потолок. Обратите внимание на этот дверной проем в форме арки. Это дает основание предположить, что им уже около сотни лет.Мне очень хотелось поговорить с ней о ее отце, спросить о том, как он обычно относится к людям, проживающим в замке, узнать наконец почему ему не хочется, чтобы дочь навещала своего дедушку.– Вы говорите слишком быстро, мадемуазель, я с трудом понимаю вас.Мы стали спускаться по лестнице, и, когда были уже внизу, Женевьева сказала по-французски:– Вы только что побывали на вершине замка, а теперь следует познакомиться с его нижней частью. Вы знаете, что в замке есть подземная тюрьма, мадемуазель?– Да, ваш отец прислал мне книгу, которая была написана для одного из ваших предков. Из нее я узнала, что представляет собой этот замок.– Там обычно держали пленников. Если кто-нибудь отваживался оскорбить или обидеть графа де ла Таля, его немедленно сажали в темницу. Мама мне рассказывала об этом. Однажды мы ходили с ней посмотреть на камеры-клетки. Но она сказала, что если кого-то хотят лишить свободы, то совсем не обязательно держать его в камере. Толстые стены и цепи – это всего лишь один из способ содержания пленников, но были и другие.Я быстро взглянула на нее, но девочка были сама невинность, а ее лицо излучало спокойствие и сдержанность.– В королевских замках всегда были темницы, или, как их называли... камеры забвения, потому что о тех людях, кто туда попадал, просто забывали. Поэтому это были темницы для забытых. А знаете ли вы, мадемуазель, что единственным входом в эти темницы были потайные люки в полу, которых сверху не видно.– Да. Я читала об этом. Ничего не подозревающая жертва стояла на крышке люка в полу, которую открывали нажатием пружинного рычага, что находился в другой части комнаты. Пол неожиданно разверзался прямо под ногами несчастной жертвы, которая мгновенно проваливалась вниз.– В камеру забвения. Это было долгое падение. Во время падения человек мог сломать себе ноги, и некому было оказать ему помощь. Человек оставался лежать там с покалеченными ногами, всеми забытый, на костях других, попавших туда еще раньше. Мадемуазель, а вы боитесь духов и призраков?– Нет, конечно.– А многие слуги очень боятся. Они никогда не входят в комнату, расположенную над камерой забвения, во всяком случае, никогда не входят поодиночке. Они говорят, что по ночам внизу, в камере забвения, раздаются страшные стоны, раздирающие душу стенания. Вы уверены в том, что хотите посмотреть камеру забвения?– Дорогая Женевьева, мне уже приходилось жить в одном из замков в Англии, в котором, по слухам, было много привидений.– Так, значит, вы ничего не боитесь. Папа, кажется, сказал, что французские призраки более вежливы, чем английские, и являются только тогда, когда их призывают. А если вы их не боитесь и не верите в них, то, значит, и не ожидаете их появления, не так ли? Он именно это имел в виду? Мадемуазель, но все же вы уверены в том, что не боитесь камеры забвения?– Абсолютно!– Она сейчас выглядит совсем по-другому, нежели раньше, – сказала Женевьева почти с сожалением. – Давно убрали кости и многое другое. Это сделали в то время, когда поисками изумрудов занимался еще мой дедушка. И конечно, искать начинали с камеры забвения. Но пока не нашли. Говорили, что изумруды выкрали из замка, но я уверена, что они где-то здесь. Мне бы хотелось, чтобы папа еще раз организовал поиски. Вот было бы здорово, да?– Я думаю, что искали очень тщательно. Из того, что я прочитала, можно сделать вывод, что изумруды были украдены восставшими, когда те проникли в замок.– Но ведь они так и не добрались до комнаты-сейфа. И все-таки изумруды исчезли.– А может быть, их продали еще до Революции? Я просто высказываю свои предположения... Представьте себе, что кому-то из ваших предков нужны были деньги и он продал их... и никому об этом не сказал.Она удивленно посмотрела на меня, а потом воскликнула с энтузиазмом:– Вы говорили об этом папе?– Уверена, что ему тоже приходили в голову подобные мысли. Ведь это так очевидно.– Но женщина на портрете, над которым вы сейчас работаете, – она же в этих изумрудах! Так что в то время они были еще здесь.– Но украшения могли быть подделкой.– Мадемуазель, никто из де ла Талей никогда не надел бы поддельные драгоценности!Я улыбнулась... Вскоре мы подошли к узкой лестнице с неровными ступеньками.– Мадемуазель, эта лесенка ведет в нижние помещения замка. Здесь восемьдесят ступеней. Я их сосчитала. Вы сможете спуститься? Держитесь за эти веревочные перила.Я последовала ее совету. Узкая лестница спиралью уходила вниз, и мы могли идти только друг за другом.– Вы чувствуете, как повеяло холодом, мадемуазель? Представьте себе, что вас ведут вниз и вы знаете, что, возможно, больше никогда уже не выберетесь наверх. Мы уже находимся ниже уровня рва. Именно здесь раньше держали людей, которые дерзнули оскорбить нас.Пройдя все восемьдесят ступеней, мы оказались перед тяжелой дубовой дверью, окованной железом. На ней четко вырисовывались содержащие глубокую иронию слова: «Входите, дамы и господа, к вашему патрону графу де ла Талю».– Вы думаете, что это знак доброго гостеприимства, мадемуазель? – спросила Женевьева с ехидцей, и мне показалось, что сквозь спокойное и сдержанное выражение лица проглядывает ее второе «я».Я пожала плечами. Тогда она подошла совсем близко ко мне и зашептала:– Вот теперь уже все, мадемуазель. Мы больше не у нас. Мы теперь здесь никогда не бываем. Идите сюда. Посмотрите на эти углубления в стенах. Их называли клетками. Посмотрите на эти цепи. Людей приковывали цепями, давали только хлеб и воду. Но никто долго не жил. Видите, как здесь темно даже сейчас, а когда дверь закрыта, здесь вообще нет света, – ни света, ни воздуха. Когда мы придем сюда в следующий раз, надо будет принести свечи, а еще лучше фонарь. Воздух такой спертый. Если бы у нас был фонарь, я бы показала вам надписи на стенах. Некоторые нацарапали молитвы святым и господу Богу, а некоторые – проклятия и угрозы отомстить де ла Талям.– Здесь очень нездоровая атмосфера, – сказала я, разглядывая покрытые плесенью камни.– А камеры забвения – по другую сторону стены. Пойдемте. Я покажу вам. Но там «призраков» еще больше, чем здесь, мадемуазель, потому что там действительно было немало тех, о ком навсегда забыли.Женевьева снова повела меня по лестнице наверх. Оставив дверь открытой, она сказала:– А это оружейная.Я вошла и увидела висевшее на стенах оружие самых различных видов. Каменные колонны поддерживали сводчатый потолок, пол был вымощен каменными плитами и кое-где покрыт коврами. Узкие, стрельчатые окна походили на те, что были в моей спальне, и поэтому здесь тоже царил полумрак. Я была вынуждена признаться себе в том, что хотя я и не Женевьева, но все-таки пребывание в оружейной вызывало у меня неприятное ощущение.Здесь, очевидно, ничего не менялось в течение многих лет, и я живо представила себе, как сюда входит ничего не подозревающая жертва. В комнате стояло резное кресло такой красивой работы, что оно скорее напоминало трон. Я удивилась, что подобное произведение искусства находилось в столь неподобающем месте. Спинку кресла украшал орнамент из цветков ириса, входивших в родовой герб де ла Талей.Я представила себе сидящего в кресле человека, естественно, в облике нынешнего графа де ла Таля, который допрашивает свою жертву. Затем он неожиданно нажимает на рычаг и срабатывает пружина, удерживающая потайной люк в полу. Потом отчаянный крик – это жертва поняла, что случилось. Пол под ней разверзся, и она летит вниз, к тем, кто попал туда раньше, чтобы уж никогда больше не увидеть дневного света и присоединиться к навсегда забытым.– Мадемуазель, помогите мне отодвинуть кресло, – попросила Женевьева. – Пружина как раз под ним.Мы сдвинули похожее на трон кресло, и девочка отвернула край ковра.– Вот она, – сказала Женевьева. – Я нажимаю вот здесь... и смотрите, вот как это происходит.Раздался металлический, похожий на стон, скрежет, и в полу открылся квадратный люк.– В старые времена все происходило быстро и бесшумно. Посмотрите сюда, мадемуазель. Хотя здесь ничего не видно, да? Но здесь есть веревочная лестница. Она хранится в этом шкафу. Два раза в год кто-нибудь из слуг-мужчин спускается туда, чтобы произвести уборку. Там теперь все в порядке. Никаких костей или бесформенных тел. Только одни призраки... но вы же в них не верите.Женевьева принесла веревочную лестницу, подвесила ее на два крюка, вделанные в пол, и сбросила вниз.– Вы со мной, мадемуазель?Не дожидаясь ответа, она засмеялась и начала спускаться по веревочной лестнице. Я, естественно, последовала за ней.Мы оказались в маленькой комнате. Сквозь открытый люк сюда едва достигал слабый свет, но его было вполне достаточно, чтобы я могла прочитать надписи на стенах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44