– Я бы не советовал вам это делать.– Почему?– Гостиница очень маленькая и кормят там неважно... Почему вы отказываетесь?– Мне бы очень не хотелось доставлять кому-нибудь беспокойство.– Не стоит говорить о беспокойстве. Я намерен настаивать на том, чтобы вы остались в замке, и теперь позвольте мне позвать служанку, которая проводит вас в вашу комнату. Комната была приготовлена заранее, хотя, как вы понимаете, мы не предполагали, что прибудет дама. Но это не должно вас смущать. Служанка принесет вам обед. Вы немного отдохнете, а уж потом посмотрите картины.– Так вы хотите, чтобы я занялась той работой, ради которой сюда приехала?– Сначала вы могли бы высказать свое мнение по поводу состояния полотен.Я почувствовала такое огромное облегчение, что мое отношение к хозяину замка немедленно изменилось. Владевшая мной еще минуту назад неприязнь превратилась в совершенно противоположное чувство.– Я приложу все старания, господин граф.– О, вы заблуждаетесь, мадемуазель. Я не граф де ла Таль.Я не могла оправиться от удивления:– Тогда кто же вы?..– Филипп де ла Таль, кузен хозяина замка. Так что я вовсе не тот человек, которому вам надо понравиться. Вы должны расположить к себе моего двоюродного брата. Именно он будет решать вопрос, следует ли доверить вам реставрацию картин. Но смею вас заверить, что, если бы принятие решения зависело от меня, я попросил бы вас начать работать уже сегодня.– А когда я смогу увидеть графа?– Его сейчас нет в замке, и он, судя по всему, будет отсутствовать еще несколько дней. За это время вы вполне успеете осмотреть картины и к моменту его возвращения сможете оценить их состояние.– Несколько дней! – воскликнула я в полном унынии.– Боюсь, что да.Он подошел к стене и дернул шнурок звонка, а я тем временем размышляла: «Что ж, все, что Господь ни сделает – все к лучшему. Я смогу по крайней мере несколько дней побыть в замке».
Я высчитала, что моя комната расположена неподалеку от главной башни. Толщина стены оконного проема оказалась столь велика, что с внешней и внутренней стороны окна образовались два широких подоконника, и для того чтобы посмотреть из окна вниз, мне нужно было встать на цыпочки. Внизу был виден ров, позади которого простирались бескрайние виноградники и рощи.Я, несмотря на неопределенность своего положения, не могла удержаться от того, чтобы дать оценку старому замку и всем его сокровищам с профессиональной точки зрения. Точно так же поступил бы и мой отец. Самым важным на свете он считал архитектурные памятники старины, картины у него всегда отходили на второй план. Для меня же самым главным всегда были именно картины.Просторная комната с высоким потолком тонула в тени, потому что узкие амбразуры окон, как бы живописно они ни выглядели, не пропускали достаточно света. Огромный гобелен почти полностью покрывал одну из стен. На нем среди фонтанов, павлинов и колоннад гуляли галантные дамы и кавалеры – словом, явно шестнадцатый век.Над кроватью возвышался балдахин, позади кровати я увидела занавесь. Отодвинув ее, я обнаружила типичный для всех французских замков альков. Он был достаточно просторен и походил скорее на небольшую комнатку, где разместились комод, сидячая ванна и туалетный столик с зеркалом. Я увидела свое отражение и неожиданно негромко рассмеялась.Да, я действительно выглядела не очень привлекательно и мало походила на маститого мастера, имеющего кучу заказов. На лице печать усталости от длительного путешествия, шляпа съехала на затылок, волосы – длинные, густые и прямые, мое единственное украшение, были совершенно скрыты этой шляпой.Служанка принесла кувшин горячей воды и спросила, не буду ли я возражать против холодного цыпленка и графина местного вина. Я ответила, что это как раз то, что мне нужно, и обрадовалась, когда она закрыла за собой дверь, потому что ее откровенное любопытство напомнило мне о моем безрассудном поступке.Я сняла накидку и свою одиозную шляпу, вынула все шпильки и заколки, и волосы упали свободными волнами. Вид мой сразу изменился: теперь я выглядела не только моложе, но и более беззащитной, ранимой. Куда девалась уверенная в себе женщина, прекрасно знающая свое место в жизни, которую я пыталась изображать? Я очень гордилась своими волосами. Они были темными, но присутствие каштанового оттенка оказалось столь велико, что в лучах солнца они отливали медью.Я вымылась с головы до ног в ванне и почувствовала себя заново родившейся. Надела чистое белье и серую юбку из мягкой шерсти со светлой кашемировой блузкой, хорошо сочетавшейся с ней по цвету.Я любила комбинировать и смешивать различные цвета ради интереса, но никогда не экспериментировала с предметами своего туалета. Легкие блузы, в которых я работала, всегда были сшиты из ткани скучного коричневого цвета и казались так же просты и непритязательны, как те, которые носил мой отец. Иногда я трудилась и в его блузах, хотя они были мне несколько широковаты.Я – как раз застегивала блузку, когда раздался стук в дверь. Я быстро глянула на себя в зеркало, стоявшее на туалетном столике. Мои щеки немного разрумянились, а с распущенными волосами, которые рассыпались по спине и накрыли меня наподобие накидки, я выглядела совершенно не похожей на ту безликую женщину, которая утром явилась в этот дом.– Кто там? – спросила я.– Мадемуазель, ваш обед. – В комнату вошла служанка.Придерживая одной рукой волосы, я другой откинула занавес.– Оставьте там, пожалуйста.Она поставила поднос и вышла. Только теперь я поняла, как голодна. Ножка цыпленка, несколько булочек, еще совсем горячих, масло, сыр и графин вина. Я села и принялась есть. Это было прекрасно. Местное вино из винограда, который рос в окрестностях замка. От еды и вина меня немного разморило.Я почувствовала, как меня начинает одолевать сон, закрыла глаза и тут же возникло ощущение, что я снова трясусь в поезде. Я стала думать о жизни в самом замке и за его пределами. О местных жителях, которые выращивают виноград и потом радуются хорошему урожаю. Вспомнила женщину, сошедшую вместе со мной с поезда, и подумала: интересно, кто у них родился – мальчик или девочка? Мысли мои начали путаться, и сладкая истома охватила тело.Я спала и видела сон, что нахожусь в картинной галерее, пытаюсь очистить картину и под моими руками на холсте проступают такие яркие цвета, каких я никогда раньше не видела, – изумрудный, пурпурно-красный и золотой...– Мадемуазель...Я машинально поднялась с кресла и в первый момент не сразу могла понять, где нахожусь. Передо мной стояла невысокая худенькая женщина. Ее пепельно-серые волосы были уложены в локоны, взбитые и приподнятые в тщетной попытке скрыть их довольно небольшое количество. Любопытные серые глаза внимательно изучали меня из-под насупленных бровей. На ней была белая сатиновая блузка, отделанная бантиками, и темно-синяя юбка. Она нервно теребила розовый бантик, расположенный на вороте блузки под самой шеей.– Простите, я, кажется, заснула, – сказала я.– Вы, должно быть, очень устали с дороги. Господин де ла Таль попросил меня проводить вас в галерею, но, может быть, вы хотите еще отдохнуть...– О нет-нет! Который час?Я посмотрела на золотые часики, когда-то принадлежавшие моей матери, которые были приколоты к блузке. Когда я наклонила голову, волосы упали на лицо, и я почувствовала, как мои щеки вспыхнули румянцем. Торопливым жестом я отбросила их назад.– Очевидно, я так устала, что незаметно для себя заснула. Ночь в поезде, вы понимаете...– Конечно, ничего страшного. Я зайду за вами позднее, мадемуазель... Лоусон? Я правильно назвала вашу фамилию?– Да.– А я мадемуазель Дюбуа, гувернантка.– О, я не знала... – И тут я замолчала.А почему я, собственно, должна знать обитателей этого замка? Мысль о распущенных по спине волосах доставляла мне некоторое неудобство и беспокойство. Я почувствовала себя в присутствии мадемуазель Дюбуа неловко.– Если хотите, я могу зайти за вами ну, скажем, через полчаса.– Дайте мне десять минут, и я буду рада принять ваше предложение, мадемуазель Дюбуа.Моя новая знакомая перестала хмуриться и даже улыбнулась. Как только она вышла из комнаты, я снова вернулась в альков и посмотрелась в зеркало. Боже, что за вид! Щеки раскраснелись, глаза блестят, волосы в полном беспорядке! Я резким движением забросила волосы назад и пригладила их на висках; затем скрутила в тугой жгут и соорудила на самой макушке некоторое подобие узла. Теперь я выглядела еще выше. Румянец постепенно сошел с моего лица, глаза потухли и снова стали скучно серыми. Такого цвета иногда бывает речная вода, только мои глаза, как правило, приобретали еще оттенок моей одежды, наподобие того, как вода меняет свой цвет в лучах солнца. Зная свойство моих глаз, я предпочитала носить одежду зеленых и голубых тонов.Я давно уверила себя в том, что мои внешние данные не относятся к разряду сногсшибательных, в данном случае, чтобы заслужить доверие своих работодателей, мне надо было выглядеть хотя бы привлекательно. Обычно в одежде я предпочитала неяркие строгие цвета, которые способствовали созданию моего делового имиджа. Я считала, что это необходимое оружие для женщины, которая вынуждена в одиночку бороться с окружающим миром.Я поджала губы, чтобы придать твердость и непреклонность своему лицу, свидетельствовавшие о том, что его обладательница является вполне здравомыслящей женщиной. К моменту возвращения мадемуазель Дюбуа я была уже во всеоружии и готова играть обычную свою роль.Гувернантка обомлела, увидев меня, и я поняла, какое неблагоприятное впечатление произвела на нее в первую нашу встречу. Она с видимым одобрением взглянула на мою прическу, и я решила, что уж теперь-то никто не увидит ни одного моего волоска, который лежал бы не на своем месте.– Я весьма сожалею, что побеспокоила вас, – принялась извиняться мадемуазель Дюбуа, хотя это было излишне.Маленький – инцидент был уже позади, и я сама была виновата, что заснула, сидя в кресле, и не слышала стука в дверь.– Итак, господин де ла Таль просил вас показать мне картинную галерею. Я сгораю от нетерпения увидеть ваши шедевры.– Я плохо разбираюсь в живописи, но... Прошу вас. – Она открыла передо мной дверь.– Вы сказали, что вы гувернантка. Так, значит, в замке есть дети? – спросила я, идя следом за ней по длинному коридору.– Да, девочка. Женевьева. У господина графа только один ребенок.Меня одолевало любопытство, но задавать вопросы было неприлично. Она тоже мгновение колебалась, как будто ей не терпелось поговорить. Ах, как мне хотелось обо всем узнать! Но я держала себя в руках и чем дальше, тем больше крепли во мне уверенность и оптимизм. Это просто чудо, что сделали со мной сытный обед и короткий сон, горячая вода и чистое белье.Она повернула ко мне голову:– Женевьева очень трудная девочка.– Дети часто бывают неуправляемыми. Сколько ей лет?– Четырнадцать.– Но, я надеюсь, вы успешно справляетесь с трудностями переходного возраста?Она бросила на меня скептический взгляд, и губы ее изогнулись в подобии усмешки:– Сразу видно, мадемуазель Лоусон, что вы не знаете Женевьевы.– Она, наверное, очень избалована, как обычно бывает, когда в семье один ребенок?– Избалована?! – Ее голос прозвучал как-то странно, и я даже не смогла определить прозвучавшего в нем чувства. – О... Ну ладно.Она, должно быть, была плохим наставником. Это совершенно очевидно. Лично я бы вряд ли взяла ее в гувернантки, но если уж они пригласили такую женщину на такую должность, то, значит, у меня появляется шанс показать себя и на этом поприще. В данный момент я считала себя более компетентной в вопросах воспитания, чем это несчастное создание.– Должна сказать вам, мадемуазель Лоусон, что держать девочку в руках просто невозможно.– Может быть, вы недостаточно строги и решительны, – мягко заметила я и сменила тему разговора: – Какой огромный замок... Надеюсь, мы уже недалеко от галереи?– Сказать по правде, я до сих пор иногда путаюсь в этих бесконечных коридорах.Да ты всегда, наверное, испытываешь затруднения, подумала я.– Вы, очевидно, уже давно живете в замке? – спросила я просто для того, чтобы поддержать разговор.– Довольно давно... уже восемь месяцев.Я рассмеялась:– И вы называете это давно?– Другие пробыли здесь и того меньше. Никто не выдерживал более полугода.Так почему же мадемуазель Дюбуа все еще оставалась в замке? Если Женевьева настолько избалована, то держать гувернантку было почти бесполезным делом. Тогда, может, сам Суровый Король Своего Замка был в состоянии справиться с дочерью? Или его мало занимала эта проблема? А графиня?Странно, но до того как мадемуазель Дюбуа упомянула о Женевьеве, я ни разу не подумала о графине. Само собой разумеется, что у графа должна быть жена, раз в семье есть ребенок. Возможно, она находилась в отъезде вместе с графом, и поэтому я была принята его кузеном.– Честно говоря, я постоянно твержу себе, что должна уехать отсюда, – продолжала гувернантка. – Но сложность заключается в том, что...Она не закончила фразу, но мне и так все стало ясно. Куда ей бедняжке деваться? Я представила ее одиночество в какой-нибудь убогой комнате. А может быть, у нее была семья? Но в любом случае она сама должна зарабатывать себе на жизнь.Да и разве мало таких, как она, кому приходится продавать свои гордость и достоинство за пищу и кров. Я хорошо понимала ее проблему. А разве жизнь не может уготовить мне аналогичную судьбу? Кто я? Благородная женщина без средств к существованию. Боже, как же это трудно – выносить благородную нищету! Быть воспитанной, как леди, и образованной, может даже лучше, чем те люди, которым приходится служить... Постоянно думать о том, что тебя держат почти из милости, и жить в неопределенности и забвении...О, это бывает невыносимо, но, увы, часто, к сожалению, совершенно неизбежно. Бедная, бедная мадемуазель Дюбуа. Она даже не подозревала, какую вызвала во мне жалость... и какие страхи.– В каждой работе есть свои отрицательные моменты, – пыталась я ее утешить.– О да, конечно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44