Придя к ней, поинтересовалась, как она себя чувствует после очередного приступа мигрени. Нуну ответила, что последние несколько дней головные боли мучают ее значительно меньше.– Я немного беспокоюсь за Женевьеву. – В ее глазах промелькнуло испуганное выражение. – Она сделала себе высокую прическу и выглядит очень взрослой.– Девочка растет. Ее мать была совсем другой, всегда такой нежной. Даже после рождения дочери Франсуаза выглядела ребенком.– Женевьева сказала, что ее бабушка вышла замуж, когда ей исполнилось всего шестнадцать. Боюсь, как бы ей не пришло в голову сделать то же самое.– Это очень в ее духе, – с грустью произнесла Нуну.
Спустя два дня Нуну пришла ко мне совсем расстроенная и сообщила, что Женевьева, которая после обеда уехала верхом одна, не вернулась домой, а было уже около пяти часов.– Но ведь ее обязательно должен был сопровождать кто-то из конюхов, – возразила я.– И тем не менее сегодня ей удалось улизнуть одной.– Вы ее видели?– Да, из окна. И насколько я могла судить, она сегодня не в себе. Я долго смотрела ей вслед, как она неслась галопом через весь луг, и с ней никого не было.Я беспомощно развела руками.– Она пребывает в таком состоянии с самой ярмарки, – вздохнула Нуну. – А я была так счастлива, видя, какой она проявила к ней интерес. А потом она как-то вдруг сникла.– О, будем надеяться, что Женевьева скоро вернется. Наверное, она еще раз захотела доказать всем, что уже взрослая.Я рассталась с Нуну, и мы обе, каждая в своей комнате, стали ждать возвращения Женевьевы. Я предполагала, что Нуну, как и я сама, гадала сейчас, что нам делать, если в течение ближайшего часа девочка не вернется. Но Бог, видно, услышал наши молитвы, ибо спустя примерно полчаса после нашего разговора с Нуну я заметила Женевьеву, въезжающую в ворота замка.Я немедленно отправилась в классную комнату, через которую Женевьева должна была бы пройти в свою спальню, и обнаружила там Нуну.И вот появилась Женевьева. Она выглядела почти красивой с ее темными сияющими глазами. Когда она увидела, что мы ждем ее, то ехидно улыбнулась.– Мы очень беспокоились, – сказала я сдержанно. – Вы же знаете, что вам запрещены прогулки верхом без сопровождения взрослых.– Но это было раньше, мадемуазель, а теперь все по-другому.– Я этого не знала.– Вы не можете знать все, хотя и думаете, что знаете.Я была глубоко удручена, поскольку девочка, которая стояла сейчас перед нами, не желавшая ни с кем и ни с чем считаться, ничем не отличалась от той, которая встретила меня по приезде в замок. А я-то считала, что достигла какого-то прогресса в ее воспитании. Однако, похоже, никакого чуда не произошло. Да, бывали периоды, когда Женевьева могла быть приятной в общении, но по сути своей продолжала оставаться дикой и необузданной, особенно когда ее охватывало желание вести себя именно таким образом.– Я уверена, что ваш отец был бы крайне недоволен.Она сердито бросила мне:– Тогда скажите ему! Скажите! Вы ведь с ним такие друзья!Я возмутилась:– Это абсурд! И потом, очень неразумно с вашей стороны одной отправляться на прогулки верхом.Она стояла, продолжая ехидно улыбаться, и в этот момент мне пришла в голову тревожная мысль: а была ли Женевьева действительно одна?Внезапно она воскликнула:– Послушайте, вы, обе! Я буду делать то, что захочу. И никто, ну никто не сможет мне помешать в этом!Женевьева схватила шляпу и исчезла в своей комнате, хлопнув за собой дверью.
Наступили нелегкие дни. У меня даже не было желания пойти к Бастидам, так как я боялась встретить там Жан-Пьера. Наши дружеские отношения, которые всегда доставляли мне такое удовольствие, грозили вконец испортиться. Сразу после ярмарки граф уехал на несколько дней в Париж. Женевьева старательно избегала меня. Я пыталась еще больше, чем раньше, отдаваться работе, и это немного помогало мне успокоить возбужденные нервы.И вот однажды утром я вдруг обнаружила, что нахожусь в комнате не одна. У Клод была пренеприятная привычка бесшумно появляться у людей за спиной.Она выглядела прелестно в голубом пеньюаре, отделанном лентой цвета красного вина. Я уловила слабый запах мускусной розы – духов, которыми она обычно пользовалась.– Надеюсь, что не испугала вас, мадемуазель Лоусон? – любезно спросила она.– Нет-нет, что вы!– Видите ли, мне надо поговорить с вами. Я все больше и больше беспокоюсь о Женевьеве. Она становится невозможной, ее манеры просто безобразны. Сегодня утром она нагрубила мне и мужу.– Это девочка, которая подвержена резкой смене настроений, но она может быть и очаровательной.– Я нахожу ее крайне невоспитанной и неуклюжей. Не думаю, что какая-либо школа захочет терпеть подобную ученицу, если только она не изменит своего поведения. Я заметила, как она кокетничала на ярмарке с одним из виноградарей. При ее теперешнем настроении и непомерном упрямстве она может накликать на себя беду. Ее уже нельзя считать ребенком, и боюсь, что она может завести связь, которая...Я кивнула, поскольку ясно понимала, куда она клонит. Клод имела в виду увлечение Женевьевы Жан-Пьером.Она подошла ко мне ближе.– Если бы вы могли использовать свое влияние на нее... Ведь если она будет знать, что мы беспокоимся о ней, то станет вести себя еще безрассуднее. Но я вижу, что и вы понимаете опасность, которая может грозить Женевьеве. – Клод лукаво посмотрела на меня. Я догадывалась, какие мысли бродили в ее голове: если вдруг случится беда, на которую она намекала, то я в какой-то степени буду в этом виновата. Разве не я поощряла дружбу Женевьевы с Бастидами? Ведь до моего появления в замке девочка едва ли вообще знала Жан-Пьера.Я почувствовала себя немного неуютно. А Клод тем временем продолжала:– Ну как, вы подумали над моим предложением?– Сначала мне следует закончить работу здесь, а потом уже думать о чем-либо другом.– Только не слишком тяните. Вчера я узнала, что одна дама из этой группы собирается создать в Париже школу искусств. Там наверняка будут очень хорошие вакансии.– Звучит слишком заманчиво, чтобы быть правдой.– Однако это именно так! Поэтому скорее принимайте решение.Клод почти застенчиво улыбнулась и ушла. А я пыталась продолжить работу, но никак не могла сосредоточиться. Она хочет, чтобы я уехала. Это совершенно очевидно. Видимо, ее задело, что часть внимания, которое, как она считала, должно принадлежать ей без остатка, граф дарил мне. Возможно, и ее беспокойство о Женевьеве было искренним. Неужели я неверно судила о Клод?
Вскоре я убедилась, что Клод действительно заботилась о Женевьеве. Это подтвердилось, когда мне довелось услышать ее разговор с Жан-Пьером в той самой рощице, где произошел несчастный случай с графом. Я ходила навестить Габриэль и по дороге обратно в замок решила сократить путь, пройдя через рощу, когда услышала их голоса. Не знаю, о чем они говорили и почему выбрали такое место для свидания. Потом до меня дошло, что эта встреча, возможно, не была обговорена заранее. Они могли встретиться совершенно случайно, и Клод решила воспользоваться возможностью и сказать Жан-Пьеру, что не одобряет дружбы Женевьевы с ним.А я-то в своей гордыне вообразила, будто ее обуревало одно-единственное чувство – ревность.Тем временем моя работа над фреской подходила к концу. И теперь со стены на меня смотрела дама с изумрудами, которые хоть и потеряли свой цвет, по форме были идентичны тем, что были изображены на самой первой отреставрированной мною картине. Женщина была любовницей Людовика XV и положила начало коллекции изумрудов де ла Талей. По композиции фреска напоминала живописный портрет, за исключением того, что здесь на даме было надето платье из голубого бархата, а на картине – из красного. Кроме того, на стене был изображен спаниель. И еще эта поразившая меня надпись: «Не забывайте меня».Теперь, когда фреска была расчищена почти полностью, стало видно, что собака находится как бы в стеклянном гробу и что рядом с ней лежит еще что-то. Я была настолько взволнована открытием, что забыла про все свои личные неурядицы. Это находившееся в гробу «что-то» очень походило на ключ, один конец которого был украшен цветком ириса.Я была уверена, что наткнулась на своего рода зашифрованное послание, ибо слова, гроб, в который была помещена собака, и ключ – если только действительно это был ключ – не являлись частью более поздней росписи. Они были нанесены на портрет женщины с собакой рукой обыкновенного любителя.Как только граф вернется в замок, я должна непременно показать ему это.Чем больше я думала о любительском дополнении к фреске, тем более значительным оно мне казалось. Я старалась сосредоточить мысли только на этой загадке. Женевьева по-прежнему избегала меня. Каждый день после полудня она уезжала одна на свои прогулки верхом, и никто не мог ей воспрепятствовать. Нуну закрывалась в своей комнате и, как мне казалось, перечитывала ранние дневники Франсуазы в безнадежной попытке пережить еще раз то милое время, которое она проводила с более послушной подопечной.Я беспокоилась о Женевьеве и все время думала о том, что вдруг Клод была права и я в какой-то степени виновата в ее поведении? Я вспомнила нашу первую встречу, о том, как она закрыла меня в камере забвения и как еще раньше собиралась познакомить меня со своей матерью и, приведя на ее могилу, сообщила, что та была убита... ее отцом.Вероятно, именно эти размышления и привели меня однажды на кладбище де ла Талей. Я подошла к могиле Франсуазы и еще раз прочитала ее имя, высеченное на мраморе, а потом принялась искать могилу дамы с портрета.Я не знала ее имени, знала только то, что была одной из графинь де ла Таль. Но поскольку в юности она слыла любовницей Людовика XV, можно было предположить, что дата ее смерти приходится на вторую половину восемнадцатого столетия. И вот я случайно набрела на могилу Марии-Луизы де ла Таль, умершей в тысяча семьсот шестьдесят первом году. Несомненно, это и была та самая дама с портрета. Я подошла к украшенному статуями склепу и вдруг почувствовала, что наступила на что-то. Посмотрела себе под ноги и увидела крест – точно такой же, как во рву, на который мы накануне ярмарки наткнулись с Женевьевой. Я наклонилась, чтобы внимательно рассмотреть его, и увидела выгравированную на нем дату и несколько букв. Опустившись на колени, я прочитала: «Фидель, 1790».Та же кличка. Только дата была другой. 1790 вместо 1747. Этот Фидель умер, когда на замок наступали бунтовщики и юной графине пришлось спасаться бегством, чтобы сохранить не только свою жизнь, но и жизнь своего еще не родившегося ребенка.Был ли во всем этом какой-то смысл? Несомненно! Тот, кто изобразил вокруг собаки ящик, похожий на гроб, и написал на картине слова: «Не забывайте меня», хотел этим что-то сообщить. Но что?Я еще раз внимательно осмотрела крест. Ниже имени Фиделя и даты были нацарапаны какие-то слова. «Не забывайте тех, кого забывают» – разобрала я, и сердце мое бешено забилось от волнения, ибо надпись очень напоминала уже виденные мною раньше!Что это должно было значить? Только одно – и мне предстояло убедиться в том, что это вовсе не могила, которую любящая хозяйка вырыла для своей собаки. До меня вдруг дошло, что у собаки была, конечно, только одна могила – та, что во рву. Кто-то, кто жил в тысяча семьсот девяностом году – самом роковом и богатом событиями в жизни французского народа, – пытался через десятилетия передать послание. Это был своего рода вызов, и я не могла не принять его.Я поднялась на ноги и направилась к замку, по дороге припоминая, что где-то в парке есть сарай для хранения садового инвентаря. Найдя там лопату, я снова отправилась на кладбище.Когда я шла обратно через рощу, у меня внезапно появилось неприятное ощущение, что за мной следят. Я остановилась, прислушавшись. Вокруг была тишина.– Ей! Есть здесь кто-нибудь?Никакого ответа. Не стоит валять дурака, мысленно сказала я себе. Я просто нервничаю. Мне удалось прикоснуться к прошлому, и поэтому я немного не в своей тарелке. Я очень изменилась с тех пор, как приехала в замок. А ведь всегда считала себя здравомыслящей молодой женщиной. Сейчас же делаю одну глупость за другой.Что бы обо мне подумали, если бы обнаружили здесь с лопатой, собравшейся что-то раскапывать на кладбище? Тогда бы мне пришлось объясняться. А я хотела поделиться открытием только с графом.Подойдя к кресту, я оглянулась. Никого и ничего не увидев, я все-таки подумала о том, что если кто-то и следовал за мной через рощу, то ему было бы совсем нетрудно спрятаться за одним из склепов, которые французы воздвигают своим умершим.Я начала копать. Маленький ящик находился совсем неглубоко от поверхности, и я сразу же сообразила, что он слишком мал, чтобы хранить в себе останки собаки. Я подняла его и очистила от грязи. Он был сделан из металла, и на нем оказались нацарапаны слова, те же самые, что и на кресте.Открыть ящик было очень трудно – металл заржавел, но в конце концов мне это удалось. В ящике лежал ключ, тот самый, что был изображен на картине рядом с покоящейся в гробу собакой. Я узнала его, потому что один его конец украшала королевская лилия.Теперь мне предстояло найти замок, к которому подходил бы этот ключ, а затем узнать, что хотел сказать тот, кто оставил послание. У меня в руках оказался ключ к прошлому – самое захватывающее открытие, с каким нам с отцом когда-либо приходилось сталкиваться. Мне так хотелось рассказать о нем кому-нибудь... Кому-нибудь? Только графу, конечно!Я взглянула на ключ. Где-то в замке должен быть замок, к которому он подходит. Я должна найти его.Спрятав ключ в карман платья, я закрыла ящик, положила его обратно в ямку и засыпала землей. Затем пошла в сарай с инвентарем и аккуратно поставила лопату на место. Потом вернулась в замок, поднялась к себе в комнату и закрыла за собой дверь, но никак не могла отделаться от ощущения, что за мной следят.
То были дни удручающей жары. Граф оставался в Париже, а мне тем временем удалось полностью расчистить фреску. Оставалось отреставрировать еще несколько картин в галерее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44