– Я тоже так считаю. В следующий раз, идя на свидание, я обязательно надушусь.
– Ты опять договорилась с ним о свидании? – немного удивившись, спросила Квэй.
– Да. Завтра он пригласил меня смотреть пьесу.
– Что за пьеса?
– Она называется: «Угорь и Лев». Любовная история, наверное. – Она нараспев произнесла название пьесы, точь-в-точь как это делал Вез. Он был так взволнован, когда приглашал ее на спектакль.
– А тебе это понравится? – с сомнением спросила Квэй.
– Наверняка нет, – призналась Хизи. – Но я должна научиться переносить скуку. Не могу же я всю свою жизнь провести в библиотеке, как Ган.
– Конечно, но я не ожидала услышать это от тебя.
– Все меняется, – философски заметила Хизи, кусая еще одну сливу.
– Да, – согласилась Квэй. – Что правда, то правда.
На следующий день Хизи с утра отправилась в библиотеку. Ган, увидев ее, нахмурился.
– Я надеюсь, ты на весь день осчастливишь меня своим присутствием? – саркастически спросил он.
Хизи вспыхнула.
– Прости, Ган. Я… не знаю. Прости.
– Иного я и не ожидал, – кисло заметил он.
– Я же пришла. Чем мне нужно заняться?
– Займись чем хочешь. Вчера я разложил все книги по полкам. Между прочим, – он, насупившись, взглянул на нее, – утром приходил твой дружок. Вез, кажется. Так как тебя не было, он попросил меня передать тебе кое-что относительно драмы, которую вы будете смотреть на следующей неделе.
Хизи, слушая Гана, сгорала от стыда.
– Он сказал, что тебе нужно надеть какой-нибудь «наряд», чтобы было побольше кружев. Тебе понятно, что значит «наряд»?
– Не вполне. Он говорил, что это слово понимается в широком смысле.
– В самом деле? – язвительно фыркнул Ган.
Хизи почувствовала, как в ней закипает гнев.
– Это не твоя забота, Ган.
– Почему же? Я слишком много времени потратил на тебя, чтобы наблюдать спокойно, как ты водишься с мальчишками, которые только и рассуждают, что о тряпках! Ты могла бы заняться чем-то более достойным. Клянусь Рекой и Небесами, ты могла бы заняться чем-то более достойным.
– И что же я должна, по-твоему, делать? Мне предстоит провести здесь жизнь. Скоро я перестану быть ребенком, и от меня будут ждать определенных поступков. Для тебя, конечно, неплохо быть похороненным здесь, но ведь мой род не изгнан на чужбину! Все они здесь, все наблюдают за мной, чтобы решить: как должно со мной поступить, когда я достигну определенного возраста. Я не могу до бесконечности не замечать окружающего мира, неужели тебе не ясно?
Ган с изумлением взглянул на нее, но растерянность его длилась недолго.
– Так кто же ты? – спросил он, голос его прозвучал с неожиданной мягкостью. – Кто же это? – вновь спросил он, обращая свой вопрос к пустоте. – Та ли это маленькая девочка, которая лгала мне, чтобы проникнуть сюда? Кто научил ее разбирать, хоть и несовершенно, старинное письмо? Кто же приходил сюда день за днем, не надеясь ни на помощь, ни на поддержку, и клевал носом над книгами, потому что по ночам некогда было спать: надо было поразмыслить о прочитанном? Где она, та девочка?
Ган, пока говорил, поднялся со своего табурета; голос его звенел. От его слов у Хизи неожиданно защемило сердце.
– Сейчас все иначе, – сказала она, едва сдерживая слезы.
Ган посмотрел на нее долгим взглядом.
– Этого следовало ожидать, – сказал он в заключение и погрузился в работу.
Хизи ждала, не скажет ли он еще что-то, но библиотекарь молчал. Казалось, он ничего не замечал, кроме пера и бумаги. Хизи угрюмо склонилась над несколькими новыми рукописями, достала перо, которое Ган недавно подарил ей, и принялась составлять примечания для указателя. Она то и дело посматривала на Гана, но тот ее не замечал. Хизи стало обидно, и она перешла работать подальше, в глубь библиотеки. Едва она углубилась в работу, как вдруг кто-то кашлянул у нее за спиной. Хизи подумала, что это Ган, и быстро обернулась, желая объясниться окончательно. Но рядом с ней стоял не Ган, а Йэн, и ласково улыбался ей.
– Старик сегодня не в духе, – заметил Йэн.
– Это из-за меня, – призналась Хизи.
Йэн покачал головой.
– Зря он на тебя надулся. Мог бы понять!..
– Нет, – не согласилась Хизи. – Ему не понять. Никто не в силах понять!
– Может быть, я попытаюсь? – участливо предложил Йэн. – Если ты, конечно, захочешь мне рассказать.
Хизи взглянула в добрые глаза Йэна.
– Мне не о чем рассказывать, – сказала она извиняющимся тоном. – Просто… бывало ли с тобой, например, что жизнь вдруг оказывалась совсем не такой, какой ты ее себе представлял?
Йэн задумчиво помолчал, поглаживая подбородок.
– Нет, – сказал он наконец, – я всегда имел верное представление о своей жизни. Бывали, правда, и сюрпризы – иногда приятные, иногда не очень, но я себя хорошо знал.
– Счастливый, – вздохнула Хизи. – Но когда ты растешь во дворце, ничего нельзя знать наверняка. Любой может предать тебя, и никогда не известно, как сложатся обстоятельства. Тебе кажется, что ты знаешь нечто такое, и вдруг… – Она осеклась. – Прости, Йэн. Ты так добр, что слушаешь меня, но мне это не поможет, а тебе потом будет тяжело.
– Не настолько ведь, как тебе, – сказал Йэн.
– Моя жизнь как Река, – продолжала Хизи. – Она течет от верховья к устью, и ее нельзя повернуть. Мне почему-то представлялось, что я всегда буду ребенком, всегда буду прятаться в дворцовых закоулках, где никто не видит меня – как, например, здесь, в этой библиотеке.
Йэн сел за стол напротив Хизи.
– Когда я был мальчишкой, мне хотелось стать таким, как мой отец, хотелось быть старше своих лет. Мне не терпелось вырасти, стать капитаном торгового судна, чтобы совершить путешествие вверх по реке и посмотреть на мир. Но ты совсем другая. Тебе всегда хотелось быть только собой, а я хотел стать кем-то иным.
Йэн помолчал.
– Мой отец настоятельно советовал мне работать для жрецов. Я пробовал отшутиться, но он всерьез уговаривал меня стать архитектором и прославиться постройкой какой-нибудь усыпальницы. «Не надо становиться, как я, моряком, – говорил отец, – ты создан для лучшей доли».
Хизи покачала головой.
– Мне всегда говорили определенно, кем я буду. Меня не ставили перед выбором, но я, к сожалению, этого не понимала.
Хизи попыталась улыбнуться.
– Хотелось бы мне познакомиться с твоим отцом. Я думаю, он бы мне понравился.
– Несомненно, – заверил ее Йэн. – Когда-нибудь, возможно, вы и познакомитесь.
– Не знаю, – с сомнением протянула Хизи и вдруг просияла: – Когда я стану взрослой и буду жить, как вся семья, вместе с отцом, тогда мне позволят покидать дворец… Как бы мне хотелось покататься на лодке!
– Что ж, – хмыкнул Йэн, – я кое-что в этом понимаю. Но в твоем распоряжении будет королевская барка. Утлые торговые суденышки не для тебя.
– Да, – смущенно согласилась Хизи. – Но королевские барки никогда не ходят вверх по Реке, и на них не доплыть ни до менгов, ни до других чудесных земель. Я, не в пример тебе, завидую твоему отцу.
Йэн пожал плечами.
– Возможно, и так. Но когда-нибудь…
Хизи покачала головой.
– Нет. Это глупая мысль. Знатные не плавают на торговых судах.
Йэн чуть тронул пальцем поверхность стола.
– Нет конечно же… И все же, если ты мечтаешь об этом…
Хизи предостерегающе подняла руку.
– Ты и не представляешь даже, насколько я устала мечтать.
Йэн понимающе кивнул.
– Я все-таки верю, что ты найдешь свое счастье. И если ты хочешь говорить со мной об этом, я охотно буду слушать тебя. И никому не пересказывать наши беседы. – Юноша усмехнулся. – И не только потому, что слова твои должны храниться в секрете. Ты здесь – единственная моя знакомая. Прочие меня не замечают.
– У тебя нет друзей среди архитекторов?
– Нет. – Йэн вздохнул. – Их трудно расположить к себе. Все они прожили во дворце по нескольку лет и воображают себя особами Королевской Крови. Держатся они очень надменно. Вот когда я проживу здесь год-другой, они, возможно, удостоят меня своим вниманием.
– Это плохо, – сказала Хизи.
– Не так уж и плохо, – возразил Йэн. – Изредка я навещаю своего отца.
– Он для тебя то же, что для меня Тзэм и Квэй. Они – мои единственные друзья.
– Тзэм – это тот самый верзила?
– Да. Он наполовину великан. Мой отец приказал его матери выйти замуж за одного из королевских стражников. Ему было интересно, что из этого получится.
– Понятно, – сказал Йэн. – А кто такой этот Вез? Это тот самый юноша, который приходил сюда утром и из-за которого старик сделал тебе выговор? Он твой друг?
Хизи фыркнула и покачала головой:
– Нет, он ухаживает за мной. Такие обычно не бывают друзьями.
– Стыдись, – сказал Йэн. – Какое тебе удовольствие в ухаживании, если юноша не по нраву!
– Никакого, – согласилась Хизи.
– Ладно, – кашлянул Йэн. – Я должен вернуться к своим делам. Но… ты меня порадуешь, если будешь считать своим другом.
– Спасибо, – удивленно согласилась Хизи, не зная, что еще на это можно сказать.
Йэн кивнул и заторопился прочь.
Хизи вновь взялась за составление примечаний к указателю, хотя делала это довольно рассеянно. Ей казалось странным, что друзьями ее могут быть только те, кто не связан с ней родством.
III
БРАТЕЦ КОНЬ
Деревья незаметно сменились кустарниками, кустарники – травами. В течение нескольких дней вокруг расстилались степи, но в одно прекрасное утро Перкар обнаружил, что их обступает пустыня. Пустыня была куда враждебнее, чем степь. Пески подбирались иногда к самой воде, но чаще всего Реку отгораживал от них густой заслон из ив, тополей, дубов и бамбука. Но сейчас они проплывали вдоль ряда олив, сквозь которые легко просматривались бескрайние дали. Раскаленные пески казались Перкару еще более прожорливыми и ненасытными, чем Река. Наверное, бог Реки и бог Пустыни смертельно ненавидели друг друга, раздумывал Перкар, или, напротив, они были союзниками? Или, возможно, двумя явлениями единой сущности, как Охотница и Карак?
Перкар, несмотря на подавленность, не мог не испытывать восторга. Как удивительно непохожи все эти земли на его родину! Река здесь чувствовалась как-то иначе. Перкар догадывался, что безжалостное солнце иссушивает силы Речного бога; юноша был рад, что и Реку можно заставить страдать. Хотя солнце не ограничивалось только Рекой, но иссушало силы Перкара и Нгангаты.
Нгангата лежал в тени от оленьей шкуры, которую Перкар наконец догадался растянуть над лодкой на ивовых прутьях. Сын альвы постепенно выздоравливал, хотя порой лихорадка еще возвращалась к нему. Перкар поил его как можно чаще, хотя вода в Реке имела горьковато-солоноватый привкус. Как кровь, подумал Перкар, припоминая свои сны.
Однажды около полудня Перкар заметил, что они приближаются к острову. Он взялся за руль – его можно было повернуть настолько, чтобы высадиться на песчаной островной кромке. Некогда этот остров был попросту вдававшейся в Реку излучиной, но Река прогрызла себе путь, и вода с обеих сторон стала обтекать этот клочок земли. Перкар вытащил лодку в густые камыши, осторожно ступая, опасаясь наступить на длиннющую змею. На всякий случай он пропел песнь богу Змей, чтобы тот не сердился. Ведь они распугали всех его подданных, но едва он начал петь, как вспомнил: здесь надо всем царит Река. Харки, наверное, об этом точно знает.
– Во-первых, – услышал он голос Харки, – я слышу, что боги неподалеку. Они не у самого берега, но в густой траве, наблюдают за нами. Тебе нужно пройти всего несколько шагов – и ты услышишь их шипение. Они говорят об Изменчивом. Он пожирает их.
Перкар и не сомневался в этом, после того как недавно видел Ее. Подняв Нгангату, Перкар побрел в глубь острова, надеясь, что тут не везде заболочено. Шагов через пятнадцать – двадцать он с радостью ощутил, что под ногами у него – твердая почва. Колючки впивались в его босые ноги. Перкар брел, надеясь добраться до середины острова (Ну, подсказал ему голос из сновидений), где виднелись колеблемые ветром деревья, которые напоминали ему папоротники (если они вообще могли напоминать что-либо).
Нгангата слабо шевелился у него на руках, с любопытством оглядываясь вокруг.
– Я пойду сам, Перкар, – предложил он.
Перкар поставил его на ноги и поддержал, когда колени у друга подогнулись. Но Нгангата, стиснув зубы, сделал один-два неверных шага, не опираясь на Перкара. И он продолжал идти, медленно и неуклюже, пока они не достигли деревьев.
Перкар взглянул вперед – и удивился. Густая колючая островная поросль сменилась ровным, утоптанным песком. На дальнем конце площадки стояла хижина, каркас ее был сделан из ив и оплетен тростником. На сколоченных жердях вялилась рыба, под ней тонкой струйкой курился дымок, медленно поднимаясь в небо. У костра сидели старик и собака и с любопытством смотрели на чужаков.
– Диви? Ду Йугаандиин, Шеен? – проскрипел старик. Его пес, рыжий с коричневыми пятнами, поднял голову, прислушиваясь. Перкар протянул вперед руки, показывая, что в них нет оружия.
– Я не понимаю тебя, – сказал он старику.
Язык, на котором обратился к нему старик, не был языком из его сновидений, но и на его родное наречие не был похож. Но вдруг старик, на родном языке Перкара, хотя с чужеземным выговором, произнес:
– Я всего лишь спросил у своей собаки, кто вы такие.
– Хузо, шутсебе, – слабым голосом сказал Нгангата.
– Хузо, шицбёе, – улыбнувшись, ответил старик. – Ну хоть ты умеешь говорить, как надо.
– Меня зовут Перкар, я из рода Барку. А это мой друг, Нгангата.
Старик изумленно покачал головой:
– Какие имена! Я не уверен даже, что сумею повторить их правильно.
Старик – не без некоторого усилия – встал и махнул рукой, приглашая чужеземцев приблизиться.
– Ох, чуть не забыл, – сказал он, – Джойн Хин и я. Не хотите ли чаю?
Перкар заколебался, но Нгангата кивнул, выражая согласие. Они подошли к хижине. Перкар шел неспешно, Нгангата еле ковылял рядом. Старик ненадолго скрылся в хижине и вынес оттуда медный чайник. Наполнив его водой из дождевого стока, он бросил туда горсть трав и добавил в костер хвороста. Ходил он, прихрамывая на обе ноги, но двигался быстро, будто проворный паучок.
– Скоро будет готово, – сказал старик, вновь занимая свое место, – присядьте, пожалуйста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51