— А что такоэ?— Ты холодный с улицы. Мне неприятно.— Сэйчас я буду тэплый. Сэйчас я буду горачий как пламэнь!Грузин прошел к шкафу, на ходу снимая пиджак. И, не отводя влюбленных глаз от подруги, открыл дверцу. Женщина изменилась в лице.— Что? Что такоэ? — спросил влюбленный грузин. И повернулся.В шкафу, среди женских платьев, стоял незнакомый мужик. Штаны у него были расстегнуты. Из штанов...— Это кто? — спросил грузин.— Это? Не знаю! Первый раз в жизни вижу, сказала женщина.Грузин еще раз посмотрел на мужика. На расстегнутые штаны. На женщину. На раскрытую постель...— Кто это? — повторил он, но уже с другими интонациями. — Говоры!— Я здесь случайно, — сказал Иван Иванович.— Ты совсэм молчы! Откуда у тебя мужик в шкафу? А ты голая?!— Ну не знаю я. Чем угодно клянусь. Я только что приехала и спать легла...— И мне не позвоныла?— Я уснула. Ну честно говорю — уснула...— Ты уснула, а он в шкафу. Бэз штанов.Больше все эти препирательства Иван Иванович терпеть не мог.— Извините, — сказал он и вышел из шкафа.— Кого извинитэ? Ты куда? — начал набирать голос приходящий в себя грузин.— Я в туалет. Я сейчас приду, — скороговоркой пробормотал Иван Иванович, быстро проскользнув мимо растопыренных, пытающихся его поймать рук.— Ты так?! Да! Я тэбэ — любов. Я тэбэ — цвэты. Я тэбэ — дэньги. А ты мужика? Так, да!!!Иван Иванович захлопнул дверь в туалет и остановился возле унитаза. Уже ни о чем, кроме унитаза, не думая.— Открой! Слышишь?! Я тэбя сэйчас убыват стану, — орал из-за двери и стучал в дверь разбушевавшийся грузин. — Ты моя жэнщина...По мере опустошения переполненного мочевого пузыря Иван Иванович все более здраво осмыслял сложившуюся ситуацию.Да, нехорошо получилось. Мужик пришел к своей бабе, а там в шкафу другой мужик, причем с расстегнутыми штанами. Черта с два здесь что объяснишь.— Я убью его! И тэбя! — бесновался в коридоре грузин. — Мамой клянусь!В конце концов, что погибать от пуль наемных убийц, что от рук ревнивого грузина, без разницы. В смысле одинаково неприятно, здраво рассудил Иван Иванович. Ерунда какая! Из огня да в полымя. Надо попробовать ему объяснить истинное положение дел. Насчет того шкафа.— Слышь, мужик, — закричал из-за двери Иван Иванович. — Я здесь случайно оказался. Твоя баба верно говорит. За мной бандиты гнались. Много. Убить хотели. Я в ее квартире спрятался. В шкафу. А когда ты пришел, в туалет захотел... Ну понял, что ли?В дверь забарабанили изо всех сил.— Ну честно тебе говорю. Ну не вру!— Выходы! Если ты мужчина! А не паршивый ышак!Дурак какой-то. Впрочем, очень опасный дурак.Который в приступе ревности может черт знает что сделать.Дверь угрожающе заскрипела. Иван Иванович выставил вперед пистолеты.— Открывай, шакал! Открывай!.. Дверь слетела с петель. В туалете, рядом с унитазом, стоял мужчина с двумя пистолетами в руках.— А-а! — завизжала женщина. — У него пистолеты. Он убьет тебя.— Ты так, да? — сказал грузин. — Ты нэ хочэш как мужчина с мужчиной...— Отойди! — сказал Иван Иванович. Грузин посторонился. И повернулся к женщине.— Ты мэня... На мужика с пистолетом... А я тэба любыл...Иван Иванович, не отводя дул пистолетов грузина, пятился к входной двери. Он боялся меньше грузина. Он боялся больше грузина. Потому что знал, что в пистолетах нет патронов.Он подошел к двери спиной, одной рукой открыл задвижку и распахнул дверь.В проеме, чуть согнувшись в поясе и повернувшись ухом к двери, стояла соседка. Которая с бидоном. Но на этот раз без бидона. Которая, привлеченная шумом в соседней квартире, хотела выяснить, что там происходит.— Ой! — сказала она, увидев Иванова и увидев в его руках два направленных на нее пистолета. Увидела и что было сил заорала: — Убивают! Опять! У-би-ва-а-а-ют!Иван Иванович оттолкнул парализованную страхом женщину и бросился к лестнице. А потом по лестнице вниз, во двор. Путь он уже знал. Помнил. Еще с прошлого раза помнил...Быстрее с этого дважды проклятого места.Быстрее!Быстрее!!Быстрее!!!На улицу, которая сулит безопасность...— Вон он! — встрепенулся, выкрикнул стоящий возле подъездного окна братан.— Где?— Да вон! В проходной двор свернул! А ну давай за ним шнуром! Давай, пока он, гад, не ушел!Один из наблюдателей отбросил недокуренный бычок и посыпался вниз по лестнице. Другой потянул из кармана переносную радиостанцию.— Я срисовал его! — крикнул он. Очень громко крикнул. Потому что радостно. Потому что теперь можно было не торчать в полутемном, пропахшем мочой подъезде. И в других таких же подъездах.— Где он?— Вышел из дома и дернул через проходной двор на улицу. Я за ним Черняшку погнал.— Все понял. Высылаю вам в помощь ребят.— А мне что делать?— Тебе Черняшку догонять. И не дай вам Бог на этот раз ушами прохлопать!..Ну прав был Папа! Где-то он заховался, когда в подъезде шухер шел. Сам заховался, а кента подставил.Опять Папа прав! Как всегда, прав... Глава пятидесятая — Где он?! — вскинулся Папа.— В гостинице «Центральная». В сотом номере. В люксе.— Точно?— Ну точно! Его мои ребята до самого порога довели.— Где он был?— Все как ты и сказал, Папа. Он в подъезде был!Заховался где-то, пока шухер шел. А когда шмон закончился, попробовал слинять по-тихому. Но только мы...— Почему он не ушел? Почему от вас не ушел?— Потому что не смог! Потому что мои пацаны если вцепятся...— А он пытался?— Ну вообще-то...— Так пытался или нет?!— Не особо. Он, когда вышел, вначале шустро ноги делал, а потом успокоился. И сразу в гостиницу пошел.— Он оформился? Или так?— Оформился. Все как положено.— По какому документу?— По паспорту. По тому, который тогда заказал. Ну где мы его срисовали.— На сколько суток номер оплатил?— На трое.— Что он сейчас делает?— Ничего. Спит.— Давно спит?— Уже часа два.— Куда-нибудь звонил?— Нет. Зашел и сразу спать лег.— Значит, все-таки в подъезде... А теперь в гостинице...— Ну да. В сотом номере. Я там к нему трех пацанов приставил. И еще двух внизу, на выходе. Никуда теперь не денется...— А если денется? Не верю я, что не денется. Он каждый раз уходит. Он скользкий, как...Давай-ка так, собирай братву, всех собирай... Чтобы на всех углах, на всех этажах, во всех, которые рядом, переулках человечек стоял. Три дня глаз с него не спускать. И чтобы каждый шаг, каждый вздох! И чтобы каждый шаг каждого, кто к нему придет! А того лучше, подведи к нему какого-нибудь человечка, например бабу, чтобы она за ним присматривала. Ну или еще кого. В общем, делай что хочешь, хоть всю гостиницу своими зенками и ушами засели. Хоть сам там живи!— Папа, всю гостиницу будет дорого. Это же пять звезд. Там самый задрипанный номер меньше ста баксов не стоит.— А ты не все занимай. Ты те, что на его этаже. Те, что ближе к нему.— Так там одни люксы!— Ничего, не обеднеем. За три дня не обеднеем.— А что через три дня?— Через три дня? Через три дня ты мне его сюда Доставишь.— Но-о...— Живым! Живым и невредимым!— Если невредимым, он же братанов наших снова напластает! Ты же его знаешь! Он же так просто не согласится. Может, разрешишь его слегка того... Ну, чтобы он сильно не дергался.— Я сказал — пальцем не трогать! Ты мне лучше своих «шестерок» сотню положи, чем его один волос обронить. Он дороже «шестерок» стоит! «Шестерок» как грязи, а он один. Он то, что нам с тобой надо, знает!— А как же я...— Как хочешь! Но только за его жизнь — своей ответишь. Три дня смотреть, а на четвертый мне, чтобы ни один волосок не шелохнулся, доставить!— А ты мне его отдашь, Папа? Потом, когда...— Потом и поговорим. Но если я его кончать над думаю, кончать его будешь ты! Потом! Когда скажу!— Спасибо, Папа!— И вот что еще. Пока суть да дело, готовь-ка ты кого-нибудь из братвы, кто посмышленей, в командировку.— Куда?— Далеко! За кордон готовь. Пора.— Да ты что, Папа! Это же...— Готовь. Приодень, причеши. Документы справ! Этим, как их, манерам научи. И пусть иностранный базар учат. Пора нам к тем сейфам подбираться.— Мы же шифров не знаем. И счетов тоже не знаем.— Пока! Пока не знаем! Но скоро узнаем. Если, конечно, ты...— Папа, я притащу его. Век воли не видать, притащу! Ты же меня знаешь! Землю жрать буду...— Ладно, не вертись. Притащишь! А не притащишь, действительно будешь! Все будете! А пока распорядись, чтобы гонцов готовили. И все, что им с собой надо, готовили...— А если он молчать будет? Если он не расколется? Если он шифры не скажет?— Скажет!— А если нет?— Ну и черт с ним! Пусть молчит. Главное, что он у нас. Что никому другому ничего не раззвонит. А шифры... В конце концов без шифров обойдемся. Лучше бы, конечно, с ними, но можно и без них. Названия банков мы знаем, значит, можем там поглядеть. Рано или поздно кто-нибудь возле тех банков объявится. Тот, кто шифры знает. Там мы их за жабры и возьмем.— А если никто не придет? Если про них один только Иванов знает?— Не бывает такого, чтобы никто. Раз есть сейфы, значит, должны быть люди, которые умеют их открывать. Какие-то другие люди, кроме Иванова. Например, те, которые деньги туда положили. Или которые его людей мочили. Зачем-то ведь мочили? Не верю я, что один только Иванов о тех сейфах знает. Кто-то ему должен был о них сказать.— А как же мы тех фраеров, которые за бабками придут, узнаем?— По рожам. Заграница, она маленькая. Там нашего человека сразу видно. Особенно который в банк ломится. Понял?— Понял, Папа! Ты здорово все придумал, Папа. Брать фраеров возле сейфа, в которой они полезут.Брать фраеров после того, как фраера возьмут сейфы! Чистая работа!— Ну, тогда иди и готовься. Гонцов готовь. И тех, которые за Ивановым пойдут. Тех особенно готовь! И скажи, что, если они промахнутся... Скажи им, пусть лучше не промахиваются... Глава пятьдесят первая Петр Семенович подбивал бабки. Окончательно и бесповоротно подбивал. Потому что отступать уже было некуда. Совсем некуда. Особенно после последнего провала некуда. Когда вместо того, чтобы захватить гражданина Иванова и находящиеся при нем дубль-дискеты с названиями банков, номерами и шифрами счетов, его бойцы попали в ту мясорубку. Из которой вырваться не смогли. Ни один не смог. Все были или убиты, или ранены!После такого, уже четвертого по счету, провала избежать утечки информации вряд ли удастся. Тем более что на этот раз в руки следователей попали не трупы, а живые, вернее сказать, полуживые свидетели. Неделя-другая — и они, несмотря на внушенные им понятия о воинской чести и святости приказа, заговорят. И покажут на своего командира. А командир на него, на Петра Семеновича. После чего последуют оргвыводы.Сразу его, конечно, из армии не вышвырнут. Но под контроль поставят сразу, тем лишив свободы маневра. Лишив надежд...Это с одной стороны.А с другой... С другой — бывшие партийные боссы, вознамерившиеся с его помощью вернуть былое свое могущество, стали наезжать все настойчивей. Витиеватые оправдания удовлетворять их перестали. Им подай конкретный результат его заговорщической деятельности и конкретные, вызволенные с зарубежных счетов, деньги.Результатов у Петра Семеновича не было. Денег пока — тоже. Но только на результаты ему было наплевать с самой высокой колокольни. А на деньги нет. Деньги обещали ему свободу и избавление от двусмысленного и очень опасного положения, в которое он по собственной глупости попал. Деньги обещали ему спасение.И именно поэтому он до сего дня не спешил, справедливо полагая, что спешить в деле, от которого зависело так много, было себе дороже. Холостого выстрела, после которого можно заменить бракованный патрон на новый и повторить попытку, здесь быть не могло. Здесь мог быть только один выстрел. И так, чтобы обязательно в яблочко.До сего дня не спешил, самым тщательным образом готовясь к решению поставленной задачи. А теперь заспешил. Оттого, что под ступнями загорелось.Петр Семенович раскрыл вытащенную из его личного сейфа папку. И, расстегнув «молнию», раскрыл ее. В папке были сложены документы. Те, что были необходимы для последнего акта разыгрываемого им спектакля. После которого можно будет закрывать занавес, распускать массовку и отправлять втридорога заплативших за билеты зрителей. На все четыре стороны... И на все буквы столь почитаемого ими русского алфавита...Среди документов были заграничные паспорта с открытыми шенгенскими визами. На него, Петра Семеновича. И еще на нескольких человек. Но совсем не на тех, что учили английский язык, примеряли европейского покроя костюмы и изучали географию западноевропейских стран. Совсем на других. О которых знал один только Петр Семенович. И которые даже не догадывались, что им в скором времени предстоит зарубежный вояж.А эти старые партийные ослы считали, что в Швейцарию поедут бойцы спецгруппы! И что вернутся! Что получат деньги, валюту получат, несколько чемоданов валюты(!), и вернутся назад. Ради субсидирования их революционного дела! С деньгами вернутся, на которые можно безбедно прожить десять жизней в любой стране мира!Ну точно, они на своем кристально честном партийном прошлом умом тронулись. Решили «принадлежащие народу» деньги употребить во благо народа! Где тот народ? И где те... Впрочем, где деньги, как раз известно. В швейцарских и английских банках. Счета которых известны. И шифры известны. Спасибо тем старым партийным идиотам.Осталось совсем немного — осталось те деньги с тех счетов из тех банков изъять. И употребить. Тоже на народ. Только не вообще народ, который абстрактный, а на конкретный, который Петр Семенович. Иначе говоря, чтобы не просто разбазарить, а употребить с пользой.Петр Семенович перелистнул календарные листы. Нет, не седьмого. И не восьмого. И не девятого. Седьмого, восьмого и девятого у него будет служебная запарка. И уж точно не десятого. Десятого его будет очень сильно чихвостить начальство. Которое, если его на том ковре в требуемой позе не окажется, очень обеспокоится. И поднимет ненужный шум.Нет, десятого нельзя. А вот одиннадцатого? Почему бы не одиннадцатого. Паспорта есть, визы есть, места в гостиницах забронированы, средства доставки стоят под парами. Отчего бы не одиннадцатого.Петр Семенович взял красный карандаш и жирно обвел одиннадцатое число. Короче, одиннадцатого, и все! Сколько можно тянуть!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43