Не просчитали? Но в МИДе работают аналитики не слабее, чем в УПСМ, а российская политическая разведка всегда считалась одной из лучших в мире. Сделали вид, что ничего не заметили?Из плотного ряда машин, припаркованных на площадке перед президентской администрацией, выскользнула темно-синяя «Ауди» начальника УПСМ и влилась в автомобильный поток.Хорошо быть военным. Вариант «А». Вариант «Б». «Разрешите идти?»И вдруг Олег Иванович понял, что он нашёл решение. Сам того не подозревая, генерал-лейтенант Нифонтов подсказал ему ту нестандартную политическую комбинацию, которая перевернёт ситуацию и заставит тайную дипломатию Примуса работать против него самого. Против него будет работать все. В том числе и контекст Югославии.Это решение было — вариант «Б». Ввод в Эстонию российских миротворческих сил.Оккупация? Нет, господа. Нас вынудили к этому шагу. У России достаточно доказательств, что готовилась крупномасштабная политическая провокация. Мы готовы предъявить их всему миру.Агрессия? Нет и ещё раз нет! Агрессия — это планы НАТО подвергнуть варварским бомбардировкам мирные югославские города. Ввод в Эстонию российский миротворческих сил — вынужденная превентивная мера, направленная на защиту русских в Прибалтике. Их жизней. Их гражданских прав. Их чести и национального достоинства.Этим актом мы заявляем: отныне любой русский, где бы он ни жил, находится под защитой великой России. На страже интересов русских стоит вся мощь Российского государства. Мы никому не позволим безнаказанно притеснять наших соотечественников.Никому. Никогда.Отныне и навсегда.Бляди!Да, вариант «Б».И где после этого окажутся все эти Примусы, Зюгановы и Лужковы?В отвале!Это была идея, с которой можно идти к Шефу.Примет он её? Или не примет?Может принять.«Человек, который развалил Советский Союз, чтобы захватить власть, и расстрелял парламент, чтобы её удержать, не остановится ни перед чем…»Да, может.Но к президенту идут не с голыми идеями. План должен быть проработан до мелочей. И первое, что нужно сделать: вывести из дела УПСМ и команду Пастухова. Генерал-лейтенант Нифонтов — не союзник. К сожалению. Но это факт. А команда Пастухова — его люди.Олег Иванович взял трубку телефона правительственной связи и набрал номер второго секретаря посольства России в Эстонии, который на самом деле был руководителем эстонской резидентуры ФСБ. Дожидаясь соединения, попытался представить, о чем сейчас в бывшей графской библиотеке старинного дворянского особняка генерал-лейтенант Нифонтов говорит со своим заместителем, начальником оперативного отдела УПСМ генерал-майором Голубковым.Представил: стоит мат-перемат.Это хорошо. Очень хорошо. Это как раз то, что нужно.В трубке щёлкнуло. Олег Иванович сказал:— Нужно встретиться. Очень срочно.
В бывшей графской библиотеке старинного дворянского особняка в центре Москвы, на фасаде которого красовалась никому ничего не говорящая вывеска «Информационно-аналитическое агентство „Контур“, а возле чугунных, старинного литья ворот прохаживались двое молодых людей в одинаковых серых плащах, генерал-майор Константин Дмитриевич Голубков стоял на пороге небольшой комнаты, примыкавшей к библиотеке, сунув руки в карманы мешковатого пиджака, и ждал, когда генерал-лейтенант Нифонтов сменит мундир на штатский костюм.— Откуда пошла эта традиция — являться к начальству в форме? — поинтересовался он, глядя, как Нифонтов умелыми движениями повязывает перед зеркалом галстук.— Понятия не имею. Вероятно, считают, что с человеком в форме разговаривать проще. Штатский может послать. Или начать мямлить. А военному что остаётся? Только одно: «Слушаюсь». И щёлкнуть каблуками.— Ты щёлкнул?— А как же? Зайди и прикрой дверь.Голубков вошёл. Нифонтов извлёк из холодильника бутылку кристалловского «Привета» и разверстал по стаканам.— Достал он меня. Давай по соточке. Будь здоров.Константин Дмитриевич.— И тебе не болеть.Когда полегчавшая бутылка вернулась в холодильник, Голубков закурил «Яву» и спросил:— Ну? Что он сказал?— Ничего. Он вообще не понял, о чем я ему толкую. Да, он дал эту информацию. И что? В ней нет ничего секретного. В чем проблема?— Объяснил?— Без толку. Мы говорили на разных языках. Твою мать. Полгода посидел в Гармише и считает, что может руководить разведкой. Дурдом. Экономисты руководят разведкой, разведчики руководят экономикой. Дай и мне сигаретку.— Начинается.— Знаешь, что самое приятное в борьбе с дурными привычками?— Ты говорил. Поражения. Было что-то ещё?Нифонтов сделал несколько затяжек и с отвращением раздавил сигарету в пепельнице.— Я не очень удивлюсь, если в ближайшее время нам прикажут прекратить заниматься эстонской темой, — тяжело помолчав, сказал он. — Понимаешь, что это будет означать?— Вариант «Б».— Хоть с тобой мы говорим на одном языке. Да, оккупация Эстонии.— Узко мыслишь, — с усмешкой возразил Голубков. — Почему только Эстонии? Сам посуди. Оккупируем Эстонию, тут же возникнут «лесные братья» с базами в Латвии и Литве. И увязнем в партизанской войне. Оккупация всей Прибалтики. Чего уж тут мелочиться!— Я смотрю, это тебя веселит, — заметил Нифонтов. — Только не пойму почему.— Расслабься, Александр Николаевич, — посоветовал Голубков. — Не будет варианта «Б». И варианта «А» тоже не будет. Ничего не будет. Эстонская тема закрыта. Час назад из Аугсбурга позвонил Пастух. Вчера они получили в мэрии разрешение на эксгумацию и ночью вскрыли могилу.— И что?— Ничего. Гроб пустой.— Что значит пустой? — не понял Нифонтов.— То и значит.— Совсем пустой?— Не совсем. Немного земли, немного камней и горстка конских костей. И ничего больше.— Конских? — переспросил Нифонтов. — Ничего не понимаю. Вместо штандартенфюрера СС похоронили коня?— Нет. Просто бросили в гроб несколько старых костей.— А куда девался эсэсовец?— Это очень интересный вопрос, — согласился Голубков. — Но не актуальный. Его предстоит решать эстонским историкам.— Ещё один поворот сюжета, — констатировал Нифонтов. — И кого же теперь будут торжественно хоронить в Таллине?— Этот вопрос гораздо актуальнее. И есть человек, который много дал бы, чтобы найти на него ответ. Догадываешься, кто это?— Янсен.— Совершенно верно, — кивнул Голубков. — Бывший полковник КГБ, а ныне член политсовета Национально-патриотического союза господин Юрген Янсен. Не хотел бы я оказаться на его месте. А ты?— Мы не рано радуемся? — спросил Нифонтов. — Этот маховик раскручен на полные обороты. Сам собой он не остановится. Что намерен предпринять Пастух?— Это будет зависеть от того, какой ход сделает Янсен. Если у него в запасе есть козыри, ему придётся их выложить.— Думаешь, есть?— Могут быть.— Какие?Голубков неопределённо пожал плечами:— Вскрытие покажет. Если я все правильно понимаю, Янсен вылетит из Таллина ближайшим рейсом. Может быть, сейчас он уже где-то на полпути к Аугсбургу. ГЛАВА ВТОРАЯ Над муниципальным кладбищем южно-баварского города Аугсбурга висел мутный обмылок луны. Над безмолвными аллеями светились круглые садовые фонари. С гор наползала туманная дымка, обтекала стволы дубов и буков, чёрные гранитные мавзолеи и белые мраморные изваяния со скорбящими ангелами.У входа в служебное помещение кладбища, размещённое в старинной монастырской пристройке из потемневшего от времени красного кирпича, стояли четыре молодых человека, приведённые сюда причудливой цепью случайностей, которыми муза истории Клио рисует таинственные узоры, открывающие свой смысл только при взгляде из будущего.Один из них был актёр с высшим, но не совсем законченным театральным образованием, больше всего в жизни мечтающий сыграть роль датского принца Гамлета. Но она ему не давалась, потому что он никак не мог постичь суть мучительного гамлетовского вопроса «Быть или не быть?» Первую часть вопроса он понимал, а вторую не понимал, хоть тресни. Это и было для него самым мучительным. Подбираясь к этой роли, он однажды даже организовал свой театр, но благоразумно начал не с «Гамлета», а с «Сирано де Бержерака». На главную роль он, понятное дело, назначил себя, а на постановку за очень приличные бабки пригласил культового молодого режиссёра, нового Мейерхольда.Это был отличный театральный спектакль. Отличный от того, что принято называть театральным спектаклем. Зрителей на премьере было шесть человек, не считая друзей. До конца досидели только друзья. И хотя они отбили ладони в попытке создать хотя бы слабую иллюзию дружных аплодисментов, первое представление стало последним. Когда занавес опустился, исполнитель главной роли и он же владелец театра расплатился с актёрами и рабочими сцены, набил морду новому Мейерхольду и закрыл театр.После этого он снимался в массовках и в рекламных роликах про стиральные порошки и жвачку «Стиморол» — не для заработка, а в надежде обратить внимание какого-нибудь киношного или театрального творца на таящийся под его внешностью простецкого русского парня из крестьянской семьи глубокий драматический талант. На жизнь же зарабатывал совсем другими талантами, среди которых не последними было умение палить из «акаэма» на бегу по пересечённой местности и вести из пистолета стрельбу «по-израильски» — не целясь, по интуиции. При этом он даже иногда попадал куда надо.Имя этого молодого человека было Семён Злотников, а дружеское прозвище, которое давно уже стало его оперативным псевдонимом, было Артист.Второго молодого человека, стоявшего перед дубовой сводчатой дверью служебного помещения муниципального кладбища города Аугсбурга, высокого худого блондина, звали Томас Ребане, а прозвище, закрепившееся за ним ещё со школьных лет, было Фитиль. Он был бесконечно далёк от мыслей о театральной сцене, но по прихоти очень нелюбимой им музы истории Клио он-то как раз и оказался в положении принца датского Гамлета в той части истории, где того неотступно преследует тень отца.Томаса преследовала тень не отца, а деда — национального героя Эстонии, штандартенфюрера СС Альфонса Ребане. Все попытки Томаса отмотаться от навязанной ему роли ни к чему не привели, в конце концов он смирился с ней и даже начал находить в своём положении приятные стороны. Но тут неожиданно выяснилось, что само существование его названного деда крайне сомнительно, потому что в его гробу на муниципальном кладбище города Аугсбурга не было ничего, кроме кучки земли, камней и горстки конских костей. А если человек после своей смерти не лежит, как это ему положено, в своём гробу, то возникает закономерный вопрос, а существовал ли он вообще.От этого открытия Томас Ребане впал в состояние некоторого офонарения, не зная, как на это реагировать: то ли радоваться, что вся эта история, таящая в себе какую-то опасность, оказалась мифом, то ли огорчаться этому. Конец мифа означал для него конец безбедной жизни с шикарными многокомнатными апартаментами в таллинской гостинице «Виру», с белым «линкольном», с пресс-секретарём, загадочной блондинкой по имени Рита Лоо, и с популярностью среди определённой части эстонского общества, особенно среди юных скинхедок, таких милашек.Да, это и ждало его впереди: возвращение из сказки (красивой, хоть и несколько жутковатой, как и все сказки) в унылую реальность, которую целый год нельзя будет скрасить даже хорошей выпивкой. Потому что из-за минутной душевной слабости он позволил вколоть себе дозу какого-то современного антабуса, а совершивший это злодейство молодой солидный нарколог доктор Гамберг (который на самом деле был не наркологом, а военным хирургом, бывшим капитаном медицинской службы Иваном Перегудовым по прозвищу Док) строго предупредил, что препарат раскодированию не поддаётся и даже корвалол или валокордин могут нанести сокрушительные разрушения организму. А про сто граммов и говорить нечего — верная смерть, кранты. И не было никаких оснований ему не верить.Из-за всех этих дел Томас Ребане уже почти сутки молчал и курил сигарету за сигаретой, будто опасаясь, что его лишат и этого удовольствия.Третьим в этой компании был невысокий молодой человек очень безобидного вида Олег Мухин по прозвищу (оно же оперативный псевдоним) Муха, которое он получил не из-за фамилии, как это можно было предположить и как предполагали люди, близко не знающие его, а из-за гранатомёта РПГ-18 «Муха».Четвёртым был молодой человек немного выше среднего роста, а во всем остальном беспросветно средний. Все его достоинства начинались с «не»: не пьёт, не курит, не употребляет наркотики. Не любит спорить с дураками. С умными тоже не любит спорить, но по другой причине. Не любит обращать на себя внимание. Что ещё? Не любит убивать. Вот, собственно, и все.Звали его Сергеем Пастуховым, а прозвище у него, как и оперативный псевдоним, было Пастух — и из-за фамилии, и из-за профессии его отца, деда и прадеда, которые были деревенскими пастухами. И ему самому тоже после школы и некоторое время после армии пришлось пасти коров в его деревушке Затопино, которая стояла на берегу тихой подмосковной речки Чесны среди заливных лугов и полей льна-долгунца, пронзительно голубых весной, как глаза его жены Ольги и шестилетней дочки Настены. А над приречными поймами и полями, словно вобрав в себя голубизну цветущего льна, парили три маковки сельской церквушки Спас-Заулок и золотились её кресты.Этим четвёртым был я.Мы стояли возле запертой и опечатанной двери служебного помещения кладбища и ждали члена политсовета Национально-патриотического союза Эстонии господина Юргена Янсена. Его самолёт два часа назад приземлился в Мюнхене, и теперь он на автомобиле, посланным за ним по распоряжению мэра, мчал в Аугсбург, где ему предстояло испытать одно из двух самых сильных потрясений в своей жизни.Первое он испытал с неделю назад — после того, как в свалке у входа в гостиницу «Виру» Томас Ребане лишился серого атташе-кейса, в котором лежали семьдесят шесть купчих, подтверждавших право собственности Альфонса Ребане и его законного наследника Томаса Ребане на землю, на которой стояли целые кварталы с русскоязычным населением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48