А его интервью агентству «Рейтер»? Она подготовила его, ничего с ним не обсуждая, но как точно, с каким глубоким проникновением в мировосприятие Томаса выразила именно то, что он хотел бы выразить, если бы вообще выразить что-нибудь захотел.Было в ней что-то. Было.Томас побродил по гостиной, старательно не глядя в сторону добротно укомплектованного стенного бара, в музыкальном салоне без всякого вдохновения сыграл на «Бехштейне» «Собачий вальс», посидел за письменным столом в кабинете в удобном вращающемся кресле, повращался. Потом обошёл обе спальни, белую и золотистую, удивляясь странной планировке апартаментов. Из холла-прихожей в каждую спальню можно было войти напрямую, а можно через ванную. При этом двери находились рядом, что лишало идею вообще всякого смысла. Если бы, к примеру, одна дверь из спальни выходила в гостиную, а вторая, через ванную, в прихожую, тогда понятно.Постоялец может сказать собутыльникам, что он пошёл спать, а сам свалить через ванную в соседнюю спальню или в коридор и вообще в другой номер.Так и не найдя никакого объяснения замыслу архитектора, проектировавшего эту гостиницу в стародавние советские времена, Томас пересёк музыкальный салон и направился к примыкавшей к салону комнате, куда сразу после завтрака ушли Сергей Пастухов, Артист и Муха и сидели там уже час.Эта комната, довольно просторная, с четырьмя обычными гостиничными кроватями и обычным столом, предназначалась, вероятно, для помощников важных персон, постояльцев этого «министерского» номера, в котором некогда останавливались первые секретари обкомов и союзные министры, гости республики.Вторая дверь из неё выходила в гостиничный коридор к грузовому лифту. Вот эта архитектурная идея была понятна. Если, допустим, важная персона набиралась в городе до поросячьего визга, её можно было транспортировать в номер со служебного хода, оберегая от назойливого любопытства других постояльцев гостиницы и обслуживающего персонала, всегда склонных распускать о сильных мира сего грязные сплетни.Возле двери Томас остановился и не то чтобы прислушался, а просто внутренне слегка подсобрался, как любой человек перед тем, как вступить в общение с другими людьми. За дверью сначала было тихо, потом голос Пастухова сказал:— Нет, в посольство идти нельзя. Там свои игры. И мы не знаем какие.Артист:— Может, кого-нибудь совсем постороннего? Найти человека, который хорошо знает эстонский и русский, в Таллине не проблема.Пастухов:— Нельзя. Мы не знаем, что на этой плёнке.Муха:— Я знаю, кто нам нужен. Фитиль, зайди. Хватит сопеть.От неожиданности Томас даже отскочил от двери. Он мог поклясться, что не сопел. Он даже почти что и не дышал.Дверь открылась. Муха приказал:— Заходи.Томас перешагнул порог и как бы запнулся: такой враждебностью были наполнены устремлённые на него взгляды. У Томаса появилось ощущение, что он сунулся в вольер с какими-то хищниками. Почему-то подумалось: с волками. Не с облезлыми волками из зоопарка, а с настоящими. С теми, что молча гонят добычу по лунной степи, а потом так же молча её грызут.При его появлении Артист собрал со стола какие-то фотографии и перевернул их лицевой стороной вниз, а Пастухов, сидевший за портативным компьютером-ноутбуком, убрал с экрана изображение. Кроме ноутбука и снимков, на столе лежали три жёлтых кожаных пистолетных кобуры с ремнями и почему-то только два пистолета.— Проходи, — повторил Муха. — Зачем подслушивал?— Я не подслушивал, клянусь! — заверил Томас. — Просто хотел зайти и это самое.— Что?— Да просто так. От не хрен делать, — честно признался он и понял, что это был самый правильный ответ.Враждебность не сказать чтобы полностью исчезла, но как бы поистончилась.— И я хотел спросить у тебя, чем вся эта история кончается, — продолжал Томас, обращаясь к Артисту.— Какая история?— Про которую вы вчера говорили. В аэропорту. С кинорежиссёром Кыпсом. Ну, «Гамлет».— Ты хочешь сказать, что не читал «Гамлета»? — недоверчиво спросил Артист.— Конечно, читал. Как я мог не читать? Но конец помню немножко смутно. Поэтому и спрашиваю.— Эта история кончается очень красиво, — со странноватым, почему-то насторожившим Томаса выражением ответил Артист. — «Пусть Гамлета поднимут на помост, как воина, четыре капитана. Будь призван он, пример бы он явил высокоцарственный. И в час отхода пусть музыка и бранные обряды звучат о нем. Возьмите прочь тела».— Тела? — озадаченно переспросил Томас.— Ну да, тела.— Тела, имеется в виду, не очень живые?— Совсем неживые.— А сам Гамлет? Он тоже, это самое?— Конечно. А как же? Труп.— Труп, — повторил Томас. — Как-то это… А может, не совсем труп? Может, все просто подумали, что он труп, а он потом встал и пошёл?— Куда он пошёл? — удивился Артист. — Куда ему идти?— Ну, мало ли куда. По делам.— Фитиль! Ты что несёшь? По каким делам? Какие дела могут быть у героя трагедии после финала? Это же трагедия! А в трагедии финал всегда только один! Один! Понял? Один!— Ну, один, один. Я же не спорю. Я просто спросил, чем это дело кончается. А ты нервничаешь. Вместо того, чтобы ответить спокойно.— Отвечаю спокойно. Последняя ремарка: «Похоронный марш. Все уходят, унося тела, после чего раздаётся пушечный залп».— Красиво, — подумав, согласился Томас. — Да, красиво. Но мне почему-то не очень нравится.— Садись, — сказал ему Пастухов. — У нас проблема. И ты можешь помочь. Ты язык за зубами держать умеешь?— Вообще-то не очень, — признался Томас. — Особенно по пьянке. Но сейчас это не актуально. На триста пятьдесят девять дней.Пастухов достал из спортивной сумки с надписью «Puma» странного вида плоский магнитофон с миниатюрной кассетой и наушничек. Объяснил:— Здесь записан разговор. На эстонском. Нужно расшифровать его и перевести на русский. Сможешь?— Почему нет? Могу даже перепечатать. Только я печатаю двумя пальцами. И с ошибками, — самокритично добавил Томас.— Не страшно.— А кто говорит? — полюбопытствовал Томас и тут же объяснил причину своего любопытства: — Мне же нужно знать. Или не нужно? Тогда не говори.Вместо ответа Пастухов нажал копку «Play». В наушнике раздался слегка скрипучий, явно старческий голос. Томас немного послушал и обрадованно сказал:— Знаю. Это господин Матти Мюйр. Он разговаривает с котом.— С каким ещё котом? — удивился Муха.— Со своим. Его кота зовут Карл Вольдемар Пятый. Серж видел его. Мы вместе были у Мюйра, когда я покупал купчие. И когда, это самое, слегка перебрал.Сказав это, Томас почувствовал, что краснеет. Это был самый позорный эпизод в его жизни. В том, что он в тот вечер преребрал, ничего позорного не было, со всяким бывает. А вот то, что из-за этого дела он перепутал пакеты с бабками и вместо заранее приготовленной «куклы» отдал господину Мюйру настоящие баксы, — вспоминать об этом было мучительно стыдно.Пастухов кивнул, подтверждая, что посещение господина Мюйра сохранилось в его памяти, но в позорные для Томаса подробности этого вечера вдаваться не стал, за что Томас был ему глубоко благодарен.— Фитиль, ты что несёшь? — поразился Муха. — У него говорящий кот?— Странный ты, Муха, человек, — заметил Томас. — Я не перестаю тебе удивляться. Нельзя же быть таким простодушным. И женщины для тебя все одинаковые. Не понимаю. Разве бывают говорящие коты? Бывают говорящие попугаи. Нет. У него самый обыкновенный кот. Пятый потому, что он у него пятый по счёту. А Карл Вольдемар — потому что так звали его самого первого кота. И говорит он не с котом, а сам с собой. Сам с собой, но как бы с котом. Теперь понимаешь?— Теперь понимаю, — сказал Муха. — Ты объяснил, и я сразу все понял.Томас ещё немного послушал скрипучий голос в наушничке и спросил:— Вы думаете, он может говорить с котом о чем-то важном?— Мы не знаем, что важное, — ответил Пастухов. — И говорит он не только с котом. — Он выключил магнитофон и кивнул Мухе. — Объяснишь Томасу, как всем этим пользоваться.— Да умею я, — слегка обиделся Томас. — Что же я, по-вашему, совсем безрукий?— Я не про диктофон. Печатать будешь на ноутбуке. Это проще, чем на машинке. Муха покажет. Устраивайся в кабинете и приступай. И вот что ещё… Ты Таллин хорошо знаешь?— Он спрашивает, хорошо ли я знаю Таллин!Поколебавшись, Пастухов взял со стола снимки, выбрал один из них и показал Томасу.— Посмотри внимательно. Где это могло быть снято? Хотя бы приблизительно.Снимок был цветной, не очень крупный, но чёткий, сделанный на качественной аппаратуре. Возле бревенчатой стены стоял какой-то смугловатый парень с перебинтованной головой, небритый, руки впереди скованы дымчатого цвета наручниками. На левой стороне лица изрядный кровоподтёк. Кулаки сжаты, а на правой руке почему-то оттопырен мизинец. И взгляд исподлобья, от которого Томасу сделалось как бы даже чуть знобко.— Это ваш, — уверенно сказал он.— Почему ты так думаешь? — спросил Пастухов.— Волк.Пастухов промолчал, но по тому, как сумрачно усмехнулись Артист и Муха, Томас понял, что угадал.— Браслетки не ментовские, — поделился он ещё одним наблюдением. — У наших полицейских — хромированные. А почему он так странно держит мизинец? Как будто он не в браслетках, а пьёт кофий.— Хороший у тебя, Фитиль, глаз, — оценил Муха. — Это знак нам.— Выходит, он знал, что этот снимок покажут вам?— Догадывался.— И что означает этот знак?Муха вопросительно взглянул на Пастухова, тот кивнул:— Можно.— Что в охране шесть человек, — сказал Муха.— А не один?По лицам ребят снова пробежали сумрачные усмешки, и Томас понял, что он задал очень глупый вопрос. В охране этого парня не мог быть один человек.— Место ничего тебе не напоминает? — повторил свой первый вопрос Пастухов. — Хотя бы в самых общих чертах?Томас вновь всмотрелся в снимок и уверенно сказал:— Снято не в городе.— Точно?— Сто процентов. Какой-то дачный посёлок. Из дорогих.— Доказывай.— Сруб, — объяснил Томас. — Смотрите внимательно. Калиброванная сосна. Это когда с бревна снимают согру, внешний слой. И брёвнышки становятся одного диаметра по всей длине. Это дорогая работа. И сруб довольно свежий. Значит, построили недавно. А сейчас такие дома могут строить только богатые люди. Это скорее всего где-то на побережье, в Пирита.— Доказывай, — повторил Пастухов.— Какой смысл богатому человеку строить дачу вдалеке от залива? Залив — это залив. Там и купаться можно, и катерок держать. Или даже яхту. И потом, Пирита — это престижно.— Но если человек при деньгах, почему он не построил каменный дом? — спросил Артист.— Не понимаешь, — сказал Томас. — Это у вас в России строят каменные дома. А мы, эстонцы, знаем толк в дереве. Дерево дышит, а камень — он и есть камень. И вот что ещё, — подумав, добавил он. — На участке наверняка не один дом, а два или даже три. Сами считайте: только в охране шесть человек. А хозяева? А обслуга?— Сечёшь фишку, Фитиль, сечёшь, — похвалил Муха.Пастухов расстелил на столе карту:— Показывай, где Пирита.— Вы хотите искать по всему побережью? — удивился Томас. — Там же не один километр. Даже не десять.Этот довод остался безответным. Томас показал на карте Пирита, объяснил, как туда проехать. Потом ему вручили диктофон и ноутбук и отправили в кабинет. Минут через пятнадцать он увидел из окна, как из гостиницы вышли Пастухов и Артист. Но сели почему-то не в красную «мазератти»Артиста, стоявшую на платной стоянке перед гостиницей, а вышли на проезжую часть и стали ловить машину, останавливая не такси и хорошие иномарки, а невзрачные «жигули». Первым нашёл тачку Пастухов, потом на таком же «жигуленке» уехал Артист.Поразмыслив, Томас понял, в чем тут дело. Если они хотят проехаться по дачным посёлкам на побережье, а это они и хотят, «жигули» для этого — в самый раз. Потому что «мазератти» засекут с первого взгляда.В кабинете появился Муха, показал, как печатать на компьютере. Это оказалось на удивление просто. И что Томаса восхитило, так это то, что слово с ошибкой машина подчёркивала волнистой красной чертой. А если нажать ещё клавишу, на экране появлялось слово в правильном написании. Это давало возможность печатать без орфографических ошибок, чему Томас был очень рад, так как своих пробелов в знании грамматики русского языка немножко стеснялся.Муха ушёл, потом снова заглянул в кабинет. Он был толстый от свитеров, надетых под плащ, на голове — чёрная шерстяная вязаная шапка, натянутая до ушей.— На воде наверняка холодно, — объяснил он в ответ на удивлённый взгляд Томаса. — Найму катерок, посмотрю с моря.— Это разумно, — одобрил Томас. — С моря заборов нет.— Сиди дома и никуда не ходи, — приказал Муха. — Обед закажешь в номер. И никому постороннему не открывай. Знакомый, не знакомый — никому.— А если появится мой пресс-секретарь Рита Лоо? — запротестовал Томас.— Она не появится.— Почему ты так думаешь?— Потому что ей нечего здесь делать.Томас хотел расспросить, почему Муха говорит об этом с такой уверенностью, но тот был не склонён к обсуждению посторонних тем.— Фитиль, мы на тебя рассчитываем, — предупредил он. — Так получилось, что приходится оставлять тебя без охраны. И если тебя прикончат в наше отсутствие, ты нас здорово подведёшь. Понял?— Мне невыносима сама мысль, что я могу вас подвести, — язвительно ответил Томас. — Поэтому я постараюсь, чтобы меня не прикончили до вашего возвращения.Муха ушёл. Томас посмотрел из окна кабинета, как он сел в красную «мазератти» Артиста. Машина резко взяла с места и ушла в сторону порта. И только тут Томас вспомнил, что должен прийти Краб. Он немного поразмышлял на эту тему и пришёл к выводу, что с точки зрения его физической безопасности Краб не может представлять собой никакой угрозы. Если бы речь шла о бабках, тогда да, от этого жучилы можно ждать любого подвоха. Но поскольку никаких бабок у Томаса не было, Краба можно было не опасаться.До чего же диалектична жизнь. Плохо, когда у человека нет бабок? Да, плохо. Но это и хорошо, потому что его нельзя обуть.Томас снял пиджак и удобно расположился за письменным столом. Так, как это делают солидные люди: повесил пиджак на спинку кресла, слегка распустил галстук, расстегнул запонки и подвернул манжеты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48