— Ещё.— Я тебя люблю.— Ещё!— Я тебя люблю. Я люблю тебя. Я тебя люблю.— Ещё! Ещё! Ещё!— Я тебя люблю. Рита Лоо, я тебя люблю.— Выключи свет.— Зачем?— Я разденусь.— О чем ты говоришь?! — поразился Томас. — Рита Лоо, это не женское дело!Ещё с ранней прыщавой юности, когда девчонки-сверстницы не позволяли почти ничего, но кое-что уже позволяли, не в силах противиться зову природы, Томас понял, что нет ничего пленительней ощущения, когда твои пальцы, преодолев слабое сопротивление резинки, проникают под девичьи трусики, бесконечно долго скользят по гладкой коже живота и вдруг — вдруг! — ощущают упругую жёсткость волос.Это счастливое, никогда не приедающееся от повторений изумление могло сравниться только с другим, таким же таинственным и непредсказуемым мигом, когда твоя напряжённая плоть, скользящая по нежному лону, вдруг словно бы проваливается куда-то, оказывается в сладкой глубине, в сокровенной тайне, тайне из тайн, самой сокровенной и восхитительной тайне благословенного мира Господня. Только что этого не было и быть не могло и вдруг стало.Стало. Стало. Стало. Стало.И наградой тебе служат учащённое дыхание, бессвязный лепет или прикушенная губа, трепет ноздрей, впившиеся в твою спину ногти, взлетевшие, как лебеди, ножки и наконец сладостное содроганье женского тела, по которому, как по тёплой земле после удара молнии, проходят затихающие раскаты грома.Тёплая летняя гроза над нивами и лугами.Над лесами.Над зелёными озёрами.Над полями поспевшей ржи.Слава Тебе, Господи всемилостивейший, за то, что Ты сотворил Мужчину и Женщину, за то, что Ты сотворил Их.Она сказала:— Ты умеешь сделать женщину счастливой.— Нет, — грустно ответил Томас. — Я умею сделать женщину довольной. Если бы я сумел сделать какую-нибудь женщину счастливой, я бы её очень любил.Она уснула. Это был уже настоящий сон. Томас понял, что он победил. Что он выиграл эту битву с Дьяволом. И оружием его была Любовь. Любовь, которую Он дал Мужчине и Женщине.Которую Он дал Им.Разбудил Томаса стук в дверь. В спальне было светло. На белых шторах лежали лучи раннего солнца. Томас поспешно натянул пижаму и выглянул. В холле стоял Сергей Пастухов.— Одевайся. Ты нам нужен, — сказал он.Томас растерянно оглянулся на Риту, разметавшую по подушке ржаные пряди.— За ней присмотрят, — успокоил его Сергей. — Дядя Костя останется, он присмотрит. Побрейся. Надень серый сюртук, красную бабочку. Белый плащ. Никаких шляп.— Почему? — спросил Томас.— Чтобы тебя можно было сразу узнать.Через пятнадцать минут Томас вышел из своей спальни. Его уже ждали Серж, Артист и Муха. На плече у Мухи висела небольшая спортивная сумка с надписью «Puma». В дверях гостиной стоял дядя Костя.— Нормально, — оглядев Томаса, кивнул Серж.Артист и Муха скрылись в глубине номера. Томас понял, что они хотят выйти из гостиницы по служебному ходу. Он хотел было пойти за ними, но Серж сказал:— Нет, мы выйдем здесь.Он уже открыл входную дверь, когда на пороге спальни появилась Рита, кутаясь в белый махровый халат.— Ты уходишь? — спросила она. — Не уходи!— Я скоро вернусь, — пообещал Томас. — Ни о чем не беспокойся, спи. С тобой побудут.Рита перевела взгляд на дядю Костю и словно бы помертвела. Помертвел и Томас. Потому что до него вдруг дошло: то, что говорила Рита этой ночью, было правдой. Не все, конечно, но многое. Может быть, очень многое.— Я давно заметил: если какой-то человек встретился тебе в жизни, с ним обязательно встретишься ещё раз, — проговорил дядя Костя, обращаясь к застывшей в дверях спальни Рите. — Вот и мы встретились. Здравствуй, Лола. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ После нескольких дней ненастья в Таллин вернулась весна. Город был промыт и проветрен. Низкое утреннее солнце отражалось от влажного асфальта, слепило на поворотах.Томас сидел на переднем сиденье «мазератти» рядом с Сергеем Пастуховым, который вёл машину каким-то странным маршрутом, сворачивая с пустынного Пярнуского шоссе в узкие переулки, объезжая кварталы, снова возвращаясь на шоссе. Ранние прохожие только начали оживлять тротуары, торговцы поднимали шторы магазинных витрин.Томас не узнавал своего города. Таким свежим, утренним, чистым он не видел Таллин уже очень давно. Он даже не помнил, когда его таким видел. Его Таллин был ночным городом. А в этом жили словно другие люди. Все трезвые. И от этого было ощущение, что он попал за границу.Он хотел поделиться своим наблюдением с ребятами, но взглянул на хмурое лицо Пастухова, на сосредоточенные лица Артиста и Мухи, молча сидевших сзади и внимательно смотревших по сторонам, и не стал ничего говорить. Не стоило разрушать разговорами эту воцарившуюся в нем утреннюю умиротворённость. Из ночного мира, населённого адскими химерами, он вернулся в обычную жизнь, и эта жизнь ему нравилась. Она была хороша, как утро без похмелья. Она была прекрасна, как день без ломки. Да, прекрасна. А жизнь другая, тёмная, с остановившимся временем, с выглядывающим из углов усатым черепом генерала Мюйра, отодвинулась на задворки памяти и лишь изредка напоминала о себе каким-то беспокойством, ощущением чего-то непонятого, очень тревожного.Не доезжая двух кварталов до перекрёстка Пярнуского шоссе и бывшей улицы Кингисеппа, которую во что-то переименовали, но Томас не помнил во что, потому что этих переименований было слишком много, Серж свернул в арку старого дома. Артист молча вышел из машины, за ним вылез Муха, прихватив сумку с надписью «Puma». Они скрылись в глубине проходного двора с такой уверенностью в движениях, словно это был двор, который они знали с детства. Через четверть часа пиликнул мобильный телефон, закреплённый на передней панели. Пастухов нажал кнопку. Раздался голос Артиста:— Порядок.— Понял, — ответил Пастухов и кивнул Томасу, уступая ему место за рулём: — Садись. Дальше поедешь ты.Томас не заставил себя упрашивать. Ему давно уже хотелось порулить этой шикарной тачкой. Но всего через квартал Серж сказал:— Не гони. Паркуйся за синим «фиатом». Поставь так, чтобы можно было быстро уехать. Ключ оставь в замке зажигания.Томас сдал тачку задом к бордюру между стоявшими вдоль тротуара машинами, заглушил движок и только тут сообразил, что этот многоэтажный дом, отделённый от улицы газоном с голыми чёрными липами, и есть дом, в котором живёт Роза Марковна Штейн. А синий двухдверный «фиат браво» — это её машина.— Подождём, — сказал Сергей.Он нажал клавишу, складывающую в гармошку и сдвигающую к багажнику крышу «мазератти», перебрался на заднее сиденье и расположился в свободной позе человека, который никуда не спешит, а наслаждается погожим весенним утром. Но перед этим повернул зеркало заднего вида так, чтобы видеть шоссе позади машины.— Мы ждём Розу Марковну? — спросил Томас.— Да.— Тогда мы рано приехали. На работу она ездит к девяти. А езды до офиса двадцать минут.— Сегодня она поедет не в офис. Она поедет в Пярну. Ей нужно встретить какую-то старую даму из Гамбурга, она приезжает теплоходом из Риги.— Откуда ты знаешь?— Слышал краем уха.— Из Гамбурга? — переспросил Томас. — По-моему, я знаю кого. Это деловой партнёр Краба. Старая выдра из Гамбурга. Так они её называют. Но она не такая и старая. И не выдра. Наоборот, очень приятная дама, хорошо разбирается в современном искусстве. Она купила мою картину «Композиция номер шесть». И выставила её в «Новой пинакотеке» в собрании из частных коллекций. Надо бы показать ей «Композицию номер семь». А вдруг купит?— Это кстати, — как-то необычно отреагировал Пастухов. — Спросишь у Розы Марковны, как с ней связаться. Тема для разговора.— Нам нужны темы для разговора? — удивился Томас.— Не помешают, — ответил Сергей, внимательно глядя в зеркало.Томас бросил взгляд в заполненный солнцем просвет шоссе и заметил, как из редкой цепочки машин отделился чёрный шестисотый «мерс» с тонированными стёклами и остановился у тротуара метрах в ста от дома Розы Марковны.— Давай-ка перейдём на скамейку, — предложил Серж и вышел из машины.Томас не понял, почему нужно сидеть на жёсткой мокрой скамейке, а не в удобных креслах «мазератти», но послушно пошёл следом. Скамейка стояла на проходе от дома к уличному тротуару. Направляясь от подъезда к своему «фиату», Роза Марковна не могла пройти мимо неё— А теперь слушай, — сказал Серж. — Когда Роза Марковна выйдет, представишь ей меня.— Как?Как человека, заслуживающего доверия. И будешь разговаривать.— О чем?— Не имеет значения. Она тебя узнает?— Надеюсь.— С этого и начни.Роза Марковна появилась из подъезда без четверти восемь. Она была в светлом плаще, надетом поверх длинной чёрной хламиды, скрадывающей её полноту. Приостановилась, закуривая, и пошла к машине.— Доброе утро, Роза Марковна, — приветливо поздоровался Томас, поднявшись со скамьи. — Вы меня помните?— Томас Ребане, — сказала она. — Как же я могу вас не помнить? И захочешь забыть — не получится. Откроешь «Ээсти курьер» — вы. Включишь телевизор — вы.— Я не виноват. Так получилось.— Я знаю. Вы ждёте меня?— Роза Марковна, я хочу представить вам моего русского друга, — не без некоторой торжественности сообщил Томас. — Сергей Пастухов. Человек, заслуживающий доверия.Серж слегка поклонился.— Чем? — спросила она.— Что чем? — не понял Томас.— Чем заслуживает доверия ваш русский друг?— Чем ты заслуживаешь доверия? — спросил Томас.— Тебе лучше знать. Это ты про меня так сказал, — довольно неделикатно ответил Серж, тем самым поставив Томаса в глупое положение.Роза Марковна с интересом смотрела на Томаса, на её патрицианском лице была ироническая усмешка.— Ну-ну! — поторопила она. — Так чем же заслуживает доверия ваш русский друг?Томас разозлился.— Можно говорить все? — обратился он к Сержу.— Почему нет?— Тогда скажу. Роза Марковна, этот человек и его друзья устроили взрыв на съёмочной площадке фильма «Битва на Векше», — отчеканил Томас и слегка отодвинулся от Сержа, чтобы тот его не лягнул.— В самом деле? — удивилась она.— В общем, да, — подтвердил Пастухов, не сделав даже попытки лягнуть Томаса.— Что ж, это хорошая рекомендация, — заметила Роза Марковна. — Мне нравится. Как я понимаю, молодые люди, вы хотите со мной о чем-то поговорить. Позвоните мне вечером. Сейчас не могу.— Роза Марковна, задержитесь, пожалуйста, — попросил Сергей.— Не могу, — повторила она, выбирая на брелоке ключи от машины. — Вечером буду в вашем распоряжении.— Роза Марковна, не подходите к машине, — предостерёг Пастухов и преградил ей дорогу к «фиату».— Надеюсь, молодой человек, у вас есть какие-то веские основания так говорить. Иначе с вашей стороны это покушение на мою свободу.— Есть, — сказал Серж.— Какие?— Веские.— Какие? — повторила Роза Марковна, проявляя признаки нетерпения.— На слово не поверите?— Нет.— А если задержу силой?— Не советую. Буду кричать, сбежится весь дом. Здесь меня любят.Она сделала попытку обойти Пастухова.— Ладно, скажу, — пообещал он. — Сейчас скажу. Стойте, пожалуйста, на месте. Роза Марковна, вы можете постоять на месте полминуты?— Полминуты, — согласилась она. — Но не больше. Говорите.Серж вздохнул, как троллейбус, открывающий двери, и сказал:— Машина заминирована.Томас испуганно оглянулся на «фиат», мирно стоявший у тротуара. Роза Марковна тоже внимательно и несколько недоверчиво посмотрела на свой автомобиль и перевела взгляд на Пастухова.— Я не уверена, что правильно поняла вас. Вы хотели сказать, что в машине бомба?— Да, это я и хотел сказать. Это я и сказал.— Вы это серьёзно?— Да.— Кому нужна моя жизнь?— Вы неправильно задали вопрос, — хмуро поправил Серж.— Как правильно?— Кому нужна ваша смерть.— А она нужна?— Да.— Кому?— Это мы и хотим выяснить.— Почему-то я вам верю, — проговорила она. — Даже не знаю почему. Что я должна делать?— Ничего. Стоять и разговаривать с нами. Можно сесть.— И долго мы будем разговаривать?— Пока не знаю.— Тогда сядем, — сказала Роза Марковна и тяжело опустилась на скамейку.— Спасибо, — поблагодарил Пастухов. — Не завидую вашим партнёрам по переговорам. Не слишком-то вы уступчивый человек.— Ну, почему? Я всегда принимаю во внимание серьёзные аргументы. Вы привели серьёзный аргумент. О чем же мы будем разговаривать?Пастухов кивнул Томасу:— Приступай.— Серж, ты все время ставишь меня в глупое положение! — возмутился Томас. — О чем мне разговаривать?— О чем хочешь. О твоей картине «Композиция номер семь». Или об искусстве вообще.— Какая картина, какая картина?! — завопил Томас. — О каком искусстве можно говорить рядом с машиной, в которую заложена бомба?! Рядом с машиной, в которую заложена бомба, можно говорить только о бомбе! Но ты же не скажешь, кто её заложил?— Не скажу. Потому что не знаю. Знаю, когда её заложили. Сегодня ночью. А накануне вечером вам позвонил ваш шеф и сказал, что нужно встретить в Пярну старую выдру из Гамбурга, — объяснил Пастухов Розе Марковне.— Следует ли из этого, что вы прослушивали мой телефон?— Да.— Этот звонок и бомба — они связаны между собой?— Не исключено.— Прекрасное сегодня утро, — отметила Роза Марковна. — Бодрящее. Она не взорвётся?— Пока вы не сели в машину, нет.— Что ж, Томас Ребане, разговаривайте. Потому что ваш заслуживающий доверия русский друг к пустым разговорам, как я вижу, не склонён.— А я склонён, — с иронией покивал Томас. — На мне крупными буквами написано, что я склонён. Ладно. Про искусство я говорить не буду. Скажу про другое. Роза Марковна, я чувствую себя перед вами очень виноватым.— Чем? Что не последовали моему совету и не убрались из Таллина?— Я хотел, но люди Янсена меня отловили. Нет, я о другом. Так получилось, что я лишил вас наследства. Но я тогда не врубился, что вы наследница. Вы говорили мне, что Альфонс Ребане ваш отец, но я как-то забыл. И въехал только в Аугсбурге, когда увидел могилу вашей матери. Вот Серж не даст соврать. Подтверди: я вам сказал тогда, что знаю, кому дедуля завещал свою недвижимость. Розе Марковне. Как только увидел надпись на камне «Агния Штейн», так сразу и въехал. Скажи.— Так и было, — кивнул Пастухов.— Но было уже поздно, — сокрушённо разведя руками, констатировал Томас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48