И этим предопределила свою историческую судьбу. Можете назвать это имперским духом. Название не имеет значения. Имеет значение то, что рано или поздно Эстония станет частью России. И вы сейчас делаете все, чтобы это случилось не в будущем, не в итоге нормального исторического процесса, а уже завтра — хамски, насильственно. Я дам вам совет, Юрген Янсен.Заглохните. Замрите. И молитесь Всевышнему, чтобы Россия не обратила внимания на вашу возню с трупом фашиста.ЯНСЕН. Спасибо за совет, генерал Мюйр. Полагаю, вы понимаете, что я им не воспользуюсь.МЮЙР. Разумеется, понимаю. Поэтому и даю.ЯНСЕН. Значит ли это, генерал, что вы не будете нам мешать?МЮЙР. Да, значит.ЯНСЕН. Это я и хотел услышать.МЮЙР. Скажите, Юрген, я кое-чего не понял. Вы пришли выпытать у меня имя того лица, которому Альфонс Ребане оставил завещание. Так. Выпытать. Это точное слово. А что, вы не могли узнать его более простым способом?ЯНСЕН. Какой способ вы имеете в виду?МЮЙР. Нет-нет, совсем не тот, о котором вы подумали. Не раскалённый кипятильник в заднепроходное отверстие. И даже не зажимать яйца в дверях. Ещё проще. Совсем просто. Я имел в виду: почему вы не отправили ксерокопию завещания в криминалистическую лабораторию? Неужели современные научные методы не позволяют прочитать затушёванный текст? Раньше это умели.ЯНСЕН. Я ценю ваше остроумие, генерал. Текст, затушёванный на ксерокопии, современная наука прочитать умеет. Но если с этой ксерокопии снять ещё одну ксерокопию, задача для современной науки становится неразрешимой. Прогресс дойдёт и до этого. Со временем. Но мне некогда ждать.МЮЙР. Ксерокопия с ксерокопии? Как интересно, Юрген. Это безумно интересно. Кто же снял ксерокопию с ксерокопии? Это сделал не я. Нет, не я. Я поступил, как человек старой закалки. Просто снял с завещания ксерокопию и старательно затушевал имя наследника и реквизиты нотариуса. И оставил Томасу Ребане. Не сомневаясь, что этот листок в конце концов попадёт к вам. В этом я не ошибся. Но кто же сделал ксерокопию с ксерокопии? Неужели Томас?»Серж, тут я не въезжаю. Ты понимаешь, о чем речь? Я нет. Я к этой ксерокопии даже не прикасался. Оно мне надо?«МЮЙР. Нет, Томас этого сделать не мог. Рита Лоо? Это не в её интересах. Остаются охранники Томаса. Кто из них? Сергей Пастухов отпадает, он вышел из апартаментов Томаса вместе со мной, потом мы долго гуляли по Тоомпарку, а затем он любезно довёз меня до дома. В этот момент ксерокопия уже начала своё движение по Таллину. По маршруту: Рита Лоо — Генрих Вайно — вы. Остаются двое. Маленький и с виду очень безобидный молодой человек. И его товарищ с обаятельной и несколько нахальной внешностью, которого я видел в телевизионных рекламных роликах то ли про стиральные порошки, то ли про жевательную резинку „Стиморол“. Кто из них? У вас есть какие-нибудь соображения?»Серж, это он про Муху и Артиста, да?«МЮЙР. Никаких соображений у вас нет. У меня тоже. Кроме одного. Вы догадались, Янсен, что я имею в виду? Я имею в виду, что эта ксерокопия уже лежит в лаборатории под ультрафиолетовыми лучами и выдаёт пытливому исследователю свою тайну. И даже, возможно, уже выдала. Кому? И что за этим последует?»Нет, не врубаюсь. В этих делах, как правильно говорят русские, без поллитры не разберёшься.«МЮЙР. Ладно, Юрген Янсен, не хмурьтесь. У меня есть ещё одна ксерокопия с подлинника завещания. Сейчас я произведу над ней некоторые действия. Где-то у меня был фломастер. Ага, вот он. Не подглядывайте, Юрген. Вот так. Возьмите. В знак того, что у меня нет никаких намерений препятствовать вашим планам.ЯНСЕН. Спасибо, генерал. Разрешите вопрос? А какие цели преследуете вы?МЮЙР. Этого вы не узнаете никогда. Я дам вам ещё один совет, Юрген Янсен. Эти трое молодых людей, которых вы наняли охранять Томаса Ребане. Зачем?ЯНСЕН. Все-таки есть кое-что и для вас непонятное.МЮЙР. Кто они?ЯНСЕН. В прошлом — офицеры-десантники. Воевали в Чечне. В диверсионно-разведывательной группе.МЮЙР. Удалите их. Пусть они уедут в Москву. Они опасны.ЯНСЕН. Они не опасны. Они не контрразведчики. Они диверсанты. Очень опытные. Но у них нет никакой спецподготовки. В этом смысле они не профессионалы.МЮЙР. Юрген Янсен! И это говорите вы, полковник КГБ! Чем опасны непрофессионалы? Они не знают правил игры и поэтому постоянно их нарушает. Они непредсказуемы.ЯНСЕН. Нет, генерал. Они предсказуемы. Мои люди возьмут в заложники их друга. Поэтому они будут делать то, что мне нужно.МЮЙР. Юрген Янсен, вас погубит ваше высокомерие».Бляха-муха, Серж! Ты почему не сказал мне, что вашего парня захватили люди Янсена? Тогда я сразу сказал бы, где его держат. Его держат на базе отдыха национал-патриотов в Пирита! Я тебе точно говорю. Там рига с зеленой черепицей и несколько коттеджей из калиброванной сосны. Я там ночевал, когда нас отловили в сторожке. В одном из коттеджей рабочий кабинет Янсена. Ещё там есть котельная и причал. Только охраны там не шесть человек, а человек двадцать.«ЯНСЕН. Позвольте откланяться, генерал. Я удовлетворён нашей встречей.МЮЙР. Ступайте, Юрген, ступайте. Не могу сказать, что это был очень интересный разговор. Но он меня немного развлёк».Янсен свалил.«Вот так, Карл Вольдемар. И это лучший мой ученик! И он ещё обижается, когда его называют чухней!Давай помолчим, Карл Вольдемар. Мне ещё предстоит разговор с Томасом Ребане. И мне не хотелось бы нечаянно себя выдать. В большой игре, Карл Вольдемар, нет мелочей. А у нас сейчас очень большая игра».И тут пришёл я.Серж, я не буду делать расшифровку этого разговора. Во-первых, ты при нем присутствовал. Во-вторых, он идёт на русском языке, и ты сможешь его послушать, если захочешь. Только одно место в нем мне непонятно. Вот оно:«Я. И что мне теперь делать с этими бумагами?МЮЙР. Вам скажут. Вам все объяснит господин Юрген Янсен. Дам только один совет. Эти бумаги не имеют никакой ценности без вас. А вы — без них».Мне тут вот что неясно. Почему купчие дедули не имеют ценности без меня, это понятно. Если нет наследника, нет и наследства, потому что некому его получать. А почему я не имею никакой ценности без них? Не понимаю. Ты понимаешь?После того, как мы ушли, Мюйр ещё немного поговорил с котом, а потом сделал телефонный звонок:«Могу я попросить Розу Марковну?.. Добрый вечер, Роза… Да, это я… Нет, нет, со мной все в порядке… Вы не могли бы навестить меня?.. Когда вам будет удобно. Лучше завтра… В первой половине дня? Очень хорошо, я буду вас ждать. Не обманите моих ожиданий. Детей и стариков нельзя обманывать. Это большой грех».Серж, а ведь я знаю, кому дедуля завещал свою долбанную недвижимость. Розе Марковне Штейн. Точно. Она же его дочь. Она мне сама об этом сказала. Когда Янсен навязывал мне дедулю. Она ещё сказала, что я вляпался в историю, от которой тянет смрадом могильного склепа. И посоветовала делать ноги, пока не поздно. Но уже было поздно.А могильный камень на кладбище в Аугсбурге? На нем было: «Агния Штейн». Я вам ещё тогда сказал, что это мать Розы Марковны. Неужели он хочет отдать ей завещание? Свежо питание, но серется с трудом. А тогда зачем он просит её приехать?Сейчас я пообедаю и продолжу.Продолжаю. Это он уже разговаривает на другой день. Пожаловался коту, что плохо спал. Потом послушал по телевизору последние известия. Потом выключил телевизор. Потом пришла Роза Марковна.«МЮЙР. Здравствуйте, Роза. Спасибо, что пришли. Я знал, что вы придёте. Но все-таки немного волновался.РОЗА МАРКОВНА. Здравствуйте, Матти. Меня удивил ваш звонок. Что-то случилось?МЮЙР. Нет, Роза, нет. Не случилось ничего такого, о чем можно сказать «случилось». Я уже в том пласте времени, когда не случается ничего. Я уже в устье очень длинной реки. И мне остаётся только наблюдать, что плывёт по ней. А плывёт по ней то, что вынесено из прошлого. Когда мы виделись с вами последний раз? Лет десять назад?РОЗА МАРКОВНА. Двенадцать. Мы виделись с вами весной восемьдесят седьмого года. Когда начались массовые аресты молодых националистов.МЮЙР. Да-да, помню. Среди них были ваши аспиранты. Вы приходили просить за них.РОЗА МАРКОВНА. Я просила вас не за них. Я просила вас остановить маховики этого процесса. Самые честные и талантливые люди ушли в лагеря. Если бы этого процесса не было, Эстония была бы сейчас другой. Вы обещали мне, но не выполнили своего обещания.МЮЙР. Вы не правы, Роза. Я его выполнил. Я сделал единственное, что мог сделать: не сделал ничего. Эти маховики не мог остановить никто. Моя попытка привела бы к тому, что меня бы убрали, а моё место занял бы полковник Юрген Янсен. Он очень этого хотел, очень. И ваши аспиранты получили бы не по три года, а по семь плюс пять. По семь лет лагерей и по пять лет ссылки. Потому что Янсену нужно было доказывать свою верноподданность, а мне это было уже не нужно.РОЗА МАРКОВНА. И к чему это привело? К тому, что на Метсакальмисту будут хоронить фашиста. Оставим это. У вас усталый вид, Матти.МЮЙР. Бессонница, Роза. Обыкновенная старческая бессонница. Я представлял, что я вам скажу. И что вы мне ответите. Всю жизнь люди разыгрывают в своём сознании целые спектакли. Я ему скажу то, а он скажет мне то. А если он скажет это, я ему скажу это. Театр в себе. У стариков эти спектакли превращаются в монологи. Монолог — это жанр старости.Но вряд ли вам интересен монолог старого кагэбэшника.РОЗА МАРКОВНА. Интересен, Матти. Всю жизнь я ощущала ваше присутствие. Вы существовали где-то рядом со мной. Как какая-то странная тень. Очень тревожная. Потому что я не понимала, что отбрасывает эту тень.МЮЙР. Потом поняли?РОЗА МАРКОВНА. Да. Это была тень прошлого. Вы несли в себе прошлое. Я поняла это при первой встрече с вами. Когда я пришла в КГБ и потребовала объяснить, кем был мой отец. Я закончила МГУ и вернулась в Таллин. У меня был жених, талантливый математик. Но вдруг он сказал, что не может на мне жениться. Потому что брак с дочерью эсэсовца испортит его карьеру. Тогда я и пришла в КГБ. И вы объяснили мне, кем был мой отец.МЮЙР. Нет, Роза. Это была не первая наша встреча. Первая была раньше. Вы закончили школу и готовились к экзаменам в МГУ. А я вернулся в Таллин после учёбы в академии КГБ. Я увидел вас, когда вы выходили из библиотеки Крейцвальда. Мне показалось, что я схожу с ума. По ступенькам сбегала Агния. Ваша мать, Роза. Такая, какой она была перед войной — в тот странный и счастливый для меня год. Я знал, что этого не может быть. Агния погибла. И она была жива. Вероятно, я представлял собой уморительное зрелище. Стоит маленький сорокалетний майор КГБ, смотрит на молоденькую девчонку и не может сказать ни слова. Вы не помните эту нашу встречу. А я её очень хорошо помню.РОЗА МАРКОВНА. Я её тоже помню. Это зрелище не было уморительным. Меня поразили ваши глаза. В них была какая-то нечеловеческая тоска. И ледяная страшная голубизна. Я поняла, откуда эта голубизна. Позже, когда узнала, что вы три года сидели в Норильске. Мёртвый полярный лёд. Она ещё долго была в ваших глазах.МЮЙР. Но потом исчезла. В моих глазах уже нет ничего, кроме старческой мути.РОЗА МАРКОВНА. Той молоденькой девчонки тоже нет. Есть старая толстая седая еврейка. Еврейские девушки — скоропортящийся продукт. После той встречи мы сталкивались ещё не раз. Не думаю, что это было случайно.МЮЙР. Вы правы. Это не было случайно.РОЗА МАРКОВНА. Я ждала, что вы подойдёте. Но вы так и не подошли. Это вы сообщили моему жениху, что брак с дочерью эсэсовца будет губителен для его карьеры?МЮЙР. Я сообщил ему только о том, кем был ваш отец. Остальное он просчитал сам. Он был талантливым математиком. Вы ненавидите меня за это?РОЗА МАРКОВНА. За это? Нет, Матти. Я ненавижу вас совсем за другое. Почему, черт возьми, вы не подошли ко мне? Почему не позвали меня? Я бы пошла за вами. Я нарожала бы вам десять детей, и сегодня по вам ползала бы куча внуков, и вам было бы не до бессонницы. И мне тоже. Почему вы этого не сделали, старый дурак?МЮЙР. Я не мог этого сделать, Роза. Не мог.РОЗА МАРКОВНА. Потому что брак с дочерью эсэсовца и к тому же еврейкой помешал бы вашей карьере? Вы тоже были талантливым математиком?МЮЙР. Нет-нет. Совсем не поэтому. Дело совсем в другом. Во мне все ещё сидел беспородный дворовой кобелёк. А вы были, как ваша мать. Гибкая, порывистая, как юная пантера. Царственная. И даже не это главное. Нет, не это. Я до боли любил в вас Агнию. И до бешенства ненавидел в вас Альфонса Ребане.РОЗА МАРКОВНА. Не произносите при мне этого имени.МЮЙР. Все это болит во мне и сейчас. Я правильно сделал, Роза, что не позвал вас. Да, правильно. Из этого не получилось бы ничего хорошего. Мы изуродовали бы друг другу жизнь.РОЗА МАРКОВНА. А то, что получилось, — лучше? Матти Мюйр, вы знаете, что я сделала, когда вышла из Большого дома после беседы с вами?МЮЙР. Да, знаю. Вы сделали стерилизацию».Серж, тут был только один щелчок. Но мне почему-то кажется, что они долго молчали.«МЮЙР. Я не мог быть вашим мужем, Роза. Не мог. Я мог быть только вашим отцом. И я хотел стать вам отцом. Отцом дочери Агнии. Может быть, это бы у меня получилось. Но и тут мне не повезло. Возле вас появился этот органист. Альгирис Паальман. Странная фигура. Очень странная. И знаете, что самое странное? Я не мог о нем ничего узнать. В моем распоряжении был весь аппарат эстонской госбезопасности, а я ничего не мог узнать об этом человеке. С 1910 по 1924 год регентом Домского собора был некто Рихто Паальман. У него был маленький сын.Ученик органиста. В 1924 году семья эмигрировала в Англию. Не тот ли это Альгирис Паальман?РОЗА МАРКОВНА. Не знаю. Может быть. Я знаю, что он эстонец и родился в Таллине МЮЙР. Я так и не узнал, кто он. Это при моих-то информационных возможностях. Я решил, что он какой-то очень секретный учёный, который ушёл на пенсию и вернулся на родину. Но думаю, что ошибся. Кто он, Роза? Он вам об этом сказал?РОЗА МАРКОВНА. Да, он рассказывал о себе. Не слишком много. Как я поняла, он дипломат. В войну был военным переводчиком, работал в советской миссии в Лондоне. Организовывал и сопровождал транспорты, которые шли к нам по ленд-лизу. Его семья погибла. После войны он ещё некоторое время работал в Англии, потом вернулся в Москву. Преподавал в дипломатической академии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48