И прямиком в зимний сад.
Он появился недавно, пальмы и виноград молодые и зеленые, но листвы пока ч
то маловато. Сквозь стеклянные панели лупит яркий свет. Ощущение Ц будт
о ты в клетке; пахнет горячим деревом.
Ева цокает по каменным плитам, усаживается, закинув ногу на ногу, в шезлон
г. Тоненькая золотая цепочка впивается ей в лодыжку. Здесь царство цвета:
Ева, пестрый шезлонг, плющ за ее головой, мореное дерево, освещенное солнц
ем Ц словно в пику приглушенным тонам гостиной. Жарко, но Ева этого не зам
ечает; она придвигается ко мне, накрывает мою руку ладонью. В лице, голосе,
улыбке нет ничего от той Евы, которую я помню; мне хочется шубы из оцелота
с торчащей из кармана бутылкой рома. Мне хочется браслета с брелками Ц б
ашмачком, феей и сердечком. Меня словно обманули.
Извини, дорогая, много времени я тебе уделить не могу. Здесь столько дел Ц
невпроворот. Несчастные создания. Ну, как ты?
Я рассказываю, а она сосредоточенно моргает, в голубых глазах Ц нежност
ь и забота. Она наклоняется ближе: лицо ее совсем рядом, наверное, она хоче
т, чтобы я ее поцеловала, думаю я. Я слышу запах ее пудры, а под ним Ц еще оди
н. Острый, непонятный. Я рассказываю ей о маме. Она энергично кивает. И клон
ится еще ближе, словно хочет вдохнуть мое дыхание. Она так близко, что я ви
жу морщины на ее лице, капельки пота на лбу, и волосы растут чуть ниже.
Ужас какой, говорит она. Самоубийство. Только этого не хватало.
Духовка, рельсы. Я тоже этого боялась, поэтому ее вывод меня не удивляет. Н
о было все не так.
Она умерла во сне, говорю я, повторяя то, что сказали мне.
Не бывает такого, жарко шепчет Ева. Просто людям нравится так думать. Ты уж
мне поверь. Они всегда знают, когда приходит их время.
Кругом раскаленное стекло, зеленые и желтые разводы, ее рука на моей. Стан
овится душно. Приходит медсестра с подносом.
Я принесла печенья, говорит она, подмигивая мне.
Замечательно, отвечает Ева.
Она отпускает мою руку и разливает чай.
Вы придете на похороны? Ц спрашиваю я.
Разумеется, говорит она. Как я могу пропустить такое событие?
Ева берет с тарелочки печенье. Оно с прослойкой крема; края обкрошились, ш
околадные зигзаги облупились Ц словно их уже кто-то трогал.
В твоем возрасте это свадьбы, говорит она, разламывая печенье надвое. А в м
оем Ц похороны.
Она прижимает половинку печенья к губам, слизывает крем. К губам прилипа
ет кусочек глазури.
Вот и мамы твоей нет. Скоро нас вообще не останется.
Я спрашиваю, кто еще жив. Она сосредоточенно супит брови, моргает.
Загляни в «Лунный свет», он все еще работает, говорит она и добавляет с кок
етливой улыбкой: Может, кое-кого там и найдешь. Старого знакомого.
Ева подносит чашку к губам, делает глоток, лицо у нее вытягивается. Она ста
вит чашку на блюдце.
Без сахара! Ц говорит она. Вот сволочь!
Я думала, может, из родственников кто, говорю я. Я ищу Фрэн.
Ева оборачивается и кричит в коридор:
Миссис Пауэлл, вы сахар забыли! Извини, дорогая, говорит она, принимая преж
нюю позу. В складках ее лба собирается пот. Она чешет оранжевым ногтем под
волосами. Копна волос съезжает чуточку влево.
Фрэнк? Ц переспрашивает она. Вот уж он-то точно не появится. Особенно пос
ле того, как нашли Сальваторе.
Она берет второе печенье. Подносит ко рту. Слизывает крем. Слизывает весь
воздух.
Ты, наверное, его и не помнишь. Бедняга Сал! Подумать только, пролежал стол
ько времени, погребенный в грязи.
Но я помню Сальваторе. Как он стряпал, как пел, как приносил тайком свертки
с мясом. А потом исчез Ц как и отец. Упоминание любого из этих имен поверг
ало весь дом в тоску.
А знаешь, она ждала. Тридцать с лишним лет.
Карлотта перебирала пальцами бусинки четок, а Сальваторе лежал скрючен
ной рыбьей костью в глине.
Отцу твоему с рук-то сошло.
Фрэнки уплыл на корабле в солнечные края.
Они считают, что это убийство.
Евин язык алым кончиком высовывается изо рта. Запах раскаленного утюга,
запах жары.
Никого наших не осталось. Ни одного человека.
Сахара нет, кричит она. Нету сахара!
Здесь невыносимая жара. Выпустите меня.

Миссис Пауэлл ведет Еву назад, и та виснет на ней. Они сворачивают в узкий
коридорчик, где я жду, жадно глотая прохладный воздух.
Миссис Амиль прилегла, говорит, вернувшись, медсестра. Она немного устал
а.
Она протягивает мне сумочку, расшитую блестками и речным жемчугом.
Она просила передать вам это.


шестнадцать

Люка летит по утреннему небу и спит. Свет из иллюминатора ее не беспокоит;
она в маске из геля, которая должна предохранять нежную кожу вокруг глаз.
Стюардессы тихонько улыбаются, глядя на нее: в пестром зеленом платке и с
голубыми разводами вместо глаз она похожа на какое-то потустороннее соз
дание. Перезвон бутылок и стаканов на тележке едва ее не будит. Она поправ
ляет маску, и солнце просачивается из-под краев, добирается до лишенных р
есниц век, расщепляет свет в чешуйки ржавчины.

Кровать Фрэн пустует уже три дня, а простыня с пятнами крови так и лежит, с
ложенная, на полу. Долорес свернулась котенком в провале матраца, там, где
обычно лежит мама и где Люка, принюхавшись к смятой простыни, все еще чувс
твует ее запах. Люка пытается пристроиться рядом с сестрой, но та слишком
горячая Ц тело у нее влажное от жаркого сна. Она напрягает слух Ц не слыш
но ли маму, которая лежит под лекарствами в Клетушке. Карлотта ушла домой
раньше обычного Ц после бурного разговора с отцом, который потом от зло
сти впивался зубами в костяшки пальцев. Снизу доносится приглушенный зв
ук телевизора, по кухне бродит отец.
Потом становится слишком темно Ц гаснет уличный фонарь, поэтому, может,
она и просыпается, а может, оттого, что в комнате еще кто-то есть. Люка не бо
ится. Рука, скользнувшая под одеяло, прохладная и знакомая. Она касается е
е ступни, гладит, легонько приподнимает, и вот уже ступню поддерживают дв
е руки. Одна тянется к лодыжке, а вторая ласкает пальцы, раздвигает их Ц с
ловно пересчитывает. Потом берет мизинчик и внезапно дергает его, коротк
ий хруст косточки тонет в вопле, рвущемся из Люки. Затем так же быстро рука
дергает следующий палец, и еще один, а Люка корчится от боли и толкает сво
бодной ногой сестру. Долорес стонет и откатывается на край кровати. Руки
от быстрых движений стали влажными. Они ощущают пульсирующий под детско
й кожей ужас. А затем раздается тихий смех, успокаивающий, даже приятный, с
ловно эта боль Ц дар, принесенный под покровом ночи любимой дочери. След
ует поцелуй в изгиб ступни, где кожа самая нежная, Люке поправляют одеяло
и уходят.

Люкины глаза под голубым силиконом широко распахнуты и не моргают. Сны т
еснят друг друга. Она сосредотачивается на звуках вовне: тележка, позвяк
ивая, катится обратно, над головой щелкает дверца отделения для ручной к
лади, пронзительно воет двигатель Ц самолет идет на снижение. Это то, что
она слышит.
Просьба пристегнуть ремни. Мы прибываем в аэропорт Кардиффа.

* * *

Новый мост на безопасном расстоянии; отсюда порт выглядит как снимок из
туристического буклета: на молу, на башне поблескивает ярче солнца цифер
блат часов, в бухте белеют яхты, сухой док заполнен синей водой. Симпатичн
ый такой, безобидный. Но я туда не пойду. За просторной площадкой п вычищен
ным пескодувкой камнем Ц другое место, где крошится кирпич, рушится неб
о, падают люди.
Я щелкаю замком Евиной сумочки, из нее подымается облако сырости. Внутри
два смятых автобусных билета и заплесневевшая фотография. На ней свадьб
а: женщина Ц мужчина, женщина Ц мужчина, женщина Ц мужчина, и я сначала н
е понимаю, кто есть кто. У девушки волосы украшены цветами Ц это Селеста-
невеста. По бокам от нее двое мужчин одного возраста и роста: один толстый
, лысеющий, второй Ц наш отец. Он щурится на солнце. Может, улыбается. Может
, думает о Селестином счастье: вышла за Пиппо, попала в хорошие руки. Вгляд
ываясь в его зажмуренные глаза, я ищу доказательств замысленного им побе
га. Чуть ли не вижу, как лихорадочно бьется его сердце. Женщина справа от н
его Ц мама: в костюме с серебряными нитями она выглядит немногим старше
дочери. Легкий ветерок взбивает ее челку. И она задирает голову, отчего ви
д у нее отчужденный, еще чуть-чуть Ц и взмоет в небеса. А за ее спиной Сальв
аторе, лицо его в самом углу, как солнечный блик на объективе. Он улыбается
. Он еще ничего не знает; он и не предполагает, чем закончится день.
Евина сумочка стоит на краю моста. Так же мама поставила свою белую сумоч
ку на камень над рекой; перед тем как отец нырнул в машину Джо Медоры; пере
д тем как пришла Ева и нашла меня под деревом. И мои воспоминания, им нельз
я доверять, но они Ц все, что у меня есть, они липнут ко мне комьями грязи. В
памяти всплывает Ева, чешущая ногтем лоб, пылающие цвета, зимний сад, одур
яющая жара, раскалившая стекла. Ее круглые глаза сияют, как новенькие шил
линги.
Пролежал погребенный в грязи. Представляешь?

Представляю. Тогда все было совсем по-другому. Тогда док был действитель
но сухим . И стены были видны Ц бесконечная череда кирпичей, п
роносившаяся мимо Сальваторе, когда он падал. Я перегибаюсь через перила
моста, и на меня несется с ревом разноцветная волна.

Он смотрит на луну. Следит взглядом, как она перемещается по небу. Сальват
оре закрывает глаза, как ему кажется, всего лишь на минуту, но когда открыв
ает их снова, луна уже ускользнула. Теперь он видит ее лишь краешком глаза
. Он глядит на канаты ремонтной люльки. Он бы мог вылезти по ним, да только н
е может пошевелиться. Даже голову не может повернуть. Сначала ветер, пото
м тучи по небу, дождь, заливающий лицо и одежду, холодящий кожу между задра
вшейся брючиной и носком. Сальваторе слышит вдалеке крики. Греческие мат
росы, пьяные, шатаясь, пробираются по мостику, а за ними Ц шиканье, болтов
ня, хихиканье проституток, которых они хотят тайком протащить на корабль
. Еще один вскрик Ц страха и веселья: одна из женщин оступается в тридцати
футах над тем местом, где лежит Сальваторе. Он раскрывает губы, хочет ее о
кликнуть. Рита, шепчет он, Рита, София, Джина. И Ц еще тише Ц Фрэнки, Фрэнки.


Фрэнки сидит на нижней койке в крошечной каюте и аккуратно опорожняет ка
рманы: из переднего правого достает рулон банкнот, из левого Ц сигареты,
шарит по атласной подкладке пиджака, лезет во внутренний карман, где леж
ат новые документы. Он закуривает сигарету, сует ее в рот, и на ней вырасте
т столбик пепла, пока он сворачивает, разворачивает, складывает, раскрыв
ает бумаги, на которых гордо сияет черным его подпись. Он выпускает на них
дым. Облизывает края и трет указательным и большим пальцами бумагу, чтоб
ы она выглядела не такой уж новой. Думает о другой жизни. Старается не дума
ть о Сальваторе.
…Женщина останавливается, преувеличенно серьезно подносит палец к губ
ам.
Что такое? Ц спрашивает ее приятель.
Я чего-то услыхала, говорит она. Ее приятель протягивает руку и уводит от
дока, от тихого шепота, который похож на шорох зверька в темноте.
Фрэнки, хабиб .

Фрэнки лежит, скрестив за головой руки, глядит на изгиб проволоки в футе н
ад его лицом. Похожа на фигурку толстяка. Он вспоминает, как только приеха
л в Тигровую бухту, вспоминает комнату в подвале с кроватью в углу, как он
стукался головой, пока не научился, вставая с кровати, пригибаться. Кольц
о с рубином, соскользнувшее с руки и прикатившееся к Джо Медоре.
Так ты мой милый или нет? Эй, Фрэнки!
И усаживает женщину Фрэнки на колени Ц будто в подарок.
Уже нет, говорит сам себе Фрэнки. Уже не твой.
Он крутит на пальце кольцо. Там, где золотой ободок впивается в палец, скор
о появится мозоль. Фрэнки чувствует, как по телу разливается тепло. Это ос
вобождение, думает он, пробуждение. Он отдается этому; Фрэнки может тепер
ь стать кем угодно.

Одна нога согнута в колене. Сальваторе думает, что, должно быть, лежит на о
стром, нечто твердое впивается в лопатку; правой руки он не чувствует. Он ч
уточку поворачивается налево, и люлька идет вбок. На небе сверкают звезд
ы.
Когда Сальваторе наконец падает в мягкую грязь на дне дока, он уже без соз
нания. Утром вода сочится сквозь запорные ворота Ц забивает его одежду
грязью, камушками, обрывками проволоки, банка из-под краски мягко стукае
тся о щеку, и вот уже весь док заполонило море. Корабль, аккуратно проклады
вающий путь поверх ила, погребает Сальваторе навсегда. Вода вокруг Ц ра
дужная пленка бензиново-синего и алого.

Отец знал, что сделал. Он уплыл на рассвете, а Сальваторе бросил. Бросил ма
му и всех нас. У мужчины может быть сотня мотивов или вообще никакой причи
ны для того, чтобы просто выйти из жизни, которую он создал. Отец подбрасыв
ал монетку и глядел, как его судьба, крутясь в воздухе, падает на землю. В мо
ей голове восстанавливается последовательность, она накатывает волнам
и на мозг, но пока что по порядку ничего не выстраивается. Не хватает детал
ей, не хватает людей. Роза права насчет отца: он не вернется. Но есть другие.
Ева сказала, «Лунный свет» все еще существует. Если кто остался, я их найду
.

* * *

Джамбо сидит за обеденным столом, прижав к груди телефонную трубку. Он за
мечает посреди стола вазу с матерчатыми цветами, каждый лепесток в букет
е покрыт слоем жирной пыли. Наверху, на лестничной площадке, Селеста, забы
в, чем занималась, стоит, прислонившись к дверце сушильного шкафа. Внутри
тепло и темно. Она думает, каково было бы полежать здесь, свернуться калач
иком под трубой, закрыть дверцу. Она не была на Ходжес-роу с рождения Джам
бо. А теперь, возможно, ей придется вернуться туда. До нее доносится раздра
женный голос сына. Селеста спускается вниз.
Что еще? Ц говорит она.
Да Луис опять что-то напортачил. Ты же знаешь, какой он.
Селеста стоит, скрестив руки на груди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32