https://wodolei.ru/catalog/mebel/rakoviny_s_tumboy/80/Akvaton/rimini/
У меня был такой случай: один парень на Лонг-Айленде зарезал свою жену мясницким ножом, представляешь? Так прямо на следующий день, когда половина округа Нассау разыскивала его, он принес поточить этот нож в мастерскую, можешь представить? Это же все равно что запереть дверь конюшни, когда лошадь твою уже увели, верно? Принести нож с пятнами крови на ручке вокруг всех этих заклепочек, представляешь? Так точильщик унес нож в заднюю комнату, за мастерской, и позвонил нам, а когда мы арестовали парня, он все повторял: «Нож затупился». Люди просто теряют рассудок, Мэттью.
– Чего не бывает, – согласился я.
– Ну, делай как знаешь. Если появится желание заглянуть – похороны в одиннадцать на кладбище «Флорал парк».
– Не жди меня, – сказал я.
– У тебя сегодня плохое настроение, – заметил Блум.
– Болят зубы.
– Сочувствую. Хороший зубной врач есть?
– Есть, спасибо, Мори.
– Дай мне знать, если получишь весточку от Харпера, ладно? – попросил Блум и повесил трубку.
* * *
Сам не знаю, зачем пошел на похороны; похороны действуют на меня угнетающе, даже если нет дождя и на небе сияет солнце. Я, конечно, не ожидал встретить там Харпера. Если накануне ночью свернул челюсть собственному адвокату, так с чего это на следующий день появится желание сдаться полиции? Кроме того, у меня на самом деле болели зубы, болел зуб, или зубы, – в том месте, где ударил Харпер. Хуже того: левая половина лица распухла и изменила цвет, а нижняя челюсть кровоточила, когда утром чистил зубы. Никогда не любил получать удары по челюсти. Последний раз меня били в четырнадцать лет. Сцепился с восемнадцатилетним футболистом из-за девчонки в их команде болельщиков: они громко хлопали в ладоши и орали на трибунах. Звали девочку Банни, и как-то вечером она позволила мне потискать ее груди. По моим юношеским представлениям, благодаря этому я получил «преимущественное право владения» и «надбавку к жалованью за выслугу лет». Футболист, которого звали Хенк, думал иначе, возможно, по той причине, что с начала футбольного сезона чуть не каждый день укладывал ее на спину. («Никто не любит тебя так, как я, Банни!» – думал я.) Футболист предложил мне держаться подальше от своей девчонки. В ответ я обозвал его слабоумным подонком. Он поставил мне синяки под оба глаза, свернул челюсть и выбил коренной зуб. Доктор Мордекей Саймон вставил искусственный зуб. Этот зуб до сих пор напоминает мне о том, что не следует связываться с футболистами, да и с остальными тоже, по правде говоря. Но разве можно ожидать нокаута от собственного клиента? Впредь буду знать, что и от клиентов можно получить по зубам. Можно получить зуботычину от священника. Младенцы, которые еще лежат в колясочках, могут врезать в зубы бутылочками с молочной смесью. Фрэнк расширительно толкует закон Мэрфи: «Если ожидаешь самого худшего, так не удивляйся, что именно так и происходит».
Единственное, что меня удивило на похоронах Салли Оуэн, так это появление ее бывшего мужа, Эндрю Оуэна. Эндрю опоздал; когда он подошел, прикрываясь от дождя зонтиком, священник произносил последние слова молитвы, а гроб опускали в землю. Присутствовавшие на похоронах начали понемногу расходиться, а Эндрю все стоял у края могилы, глядя, как забрасывают гроб землей. Поодаль Блум беседовал о чем-то с одетым в форму капитаном полиции. По территории кладбища слонялось не меньше трех дюжин полицейских, похожих на призраки в своих блестевших под дождем плащах. Глаза их неустанно обшаривали раскисшие от дождя дорожки, руки так и тянулись к рукояткам револьверов, чьи контуры ясно обрисовывались под дождевиками. Мне вдруг стало тревожно: только бы у Харпера хватило ума не появляться здесь сегодня. Я подошел к Оуэну, который все еще стоял у раскрытой могилы, держа над головой зонтик.
– Как вы? – спросил я.
Он оторвал взгляд от могилы и посмотрел на меня.
– Чудовищно все это, – ответил он.
– Я удивился, увидев вас.
– Мы ведь были женаты, – сказал он. – Когда-то любил ее, – добавил, пожав плечами, и побрел к стоянке машин – грязной неогороженной площадке на поросшем травой холме. Дождь не утихал. «Уже пошел!» – подумал я, вспомнив Шекспира. – «Первый убийца. „Макбет“, акт III, сцена 3». В годы учебы в колледже на Северо-Западе на втором курсе я играл Макдуфа. Наш доморощенный критик так отозвался о моей игре в школьной газете: «В отставку, Макдуф! Убирайся вон, бездарный Хоуп!» Наши зонтики, Оуэна и мой, слегка касались друг друга, как два шпиона, обменивавшихся секретами.
– Как думаете, кто мог это сделать? – спросил я.
– Не знаю.
– Как вам кажется, это Джордж Харпер?
– Ни в коем случае. Харпер, может, и дурак, но уж никак не сумасшедший.
– Полиция вас допрашивала?
– Естественно. Бывший муж? Скандальный развод? Значит, он.
– И что же?
– По их вопросам – где находился в такое-то время – догадался, что Салли убили в промежутке между двумя и четырьмя часами дня. А я весь день в понедельник не выходил из магазина, с восьми утра и до закрытия, до семи часов. Понедельник у меня тяжелый день, по понедельникам да еще по субботам работы хватает. Все запасы спиртного, которые алкаши припрятывают на выходные, к понедельнику кончаются, и они, как стадо баранов, собираются у магазина. Полицейские заявились ко мне почти в полночь. К тому времени уже знал из выпуска новостей, что тело нашли в семь часов вечера, когда соседка, Дженни Пирс – я ее знаю, приятная женщина, – зашла к Салли вернуть блюдо для пирога или что-то еще. Объяснил полицейским, что в семь часов как раз запирал магазин и у меня всего-навсего миллиона полтора свидетелей, которые принесут присягу на ящике «Чивес Регал», что, как положено, я простоял за прилавком весь день. Полицейские поблагодарили, что нашел для них время – был уже час ночи, – и уехали, сказав на прощанье: «Держись от греха подальше». В этом городе меня знают как честного бизнесмена уже десять лет, с тех самых пор, как вернулся домой с Севера. За все годы меня ни разу не оштрафовали даже за неправильную парковку машины в этом проклятом городе, а теперь говорят: «Держись от греха подальше». Забыли только обозвать «ниггером».
Мы уже подошли к его машине, синему «понтиаку», и Эндрю рылся в карманах в поисках ключа. Блум с полицейским капитаном, все еще продолжая беседу, с трудом взбирались по склону холма к стоянке машин.
– Прошлой ночью разговаривал с Китти Рейнольдс, – сообщил я.
Оуэн, отпиравший дверцу машины, поднял глаза.
– Вот как? – сказал он.
– Да. – Помолчав, спросил: – Еще встречаетесь с ней?
– Никогда.
– Как же так?
– Все имеет конец, приятель, течение уносит людей друг от друга.
– Когда же это кончилось?
– Да как раз незадолго до того, как началась вся эта заваруха. Когда Салли подала на развод, мне все уже порядком поднадоело. Все наши старые приятели, знаете, с кем обычно проводишь время… все перестала с нами общаться. Чувствуешь себя каким-то потерянным, если нет друзей.
– Харпер тоже?
– Что?
– Он тоже перестал с вами встречаться?
– Нет. Джордж – нет. Но он не знал…
Он резко оборвал фразу. Может, это заразное? Может, если провел немало времени в постели с какой-то женщиной, то перенял и ее привычки? Китти Рейнольдс мастерски обрывала фразы на полуслове. Оуэн у меня на глазах проглотил значительную часть предложения и снова занялся дверцей машины.
– Не знал чего? – спросил я.
– Не понимаю, о чем вы, приятель.
– Вы хотели сказать…
– Я хотел сказать: «До свидания, мистер Хоуп».
– Одну секундочку, ладно?
Оуэн открыл дверцу машины, но, заметив, что на переднее сиденье попадают капли дождя, снова прикрыл ее.
– Что еще? – спросил он со вздохом.
– В первый раз, когда мы с вами беседовали, вы никак не могли вспомнить Ллойда Дэвиса.
– Ну и что?
– Китти Рейнольдс говорит, что познакомилась с ним в вашем доме.
– Она так сказала?
– На одном из собраний.
– В самом деле? На каком собрании?
– Китти рассказала мне, как женщина с Фэтбэка организовала комитет…
– Ах да, этот вонючий комитет.
– Чтобы как-то выразить свое отношение к делу Джерри Толливера.
– Да-да.
– И Китти сказала, что познакомилась с вами – и с Ллойдом Дэвисом – на одном из тех собраний. В вашем доме.
– Тогда, наверное, так оно и есть.
– А вы, однако, так и не смогли вспомнить Дэвиса.
– На этих собраниях люди все время менялись: одни приходили, другие уходили, – объяснил Оуэн, пожав плечами.
– Был вчера в вашем доме, – продолжал я.
– Вот как?
– Когда вы еще были женаты на Салли и жили там, газетная вырезка уже висела на стене в спальне?
– Какая вырезка?
– Об убийстве Толливера.
– Да. Да, наверное.
– А что вы скажете о картинах?
– О картинах Салли? Да она развешивала их по всему дому.
– Попадалась вам на глаза картина, где изображена белая женщина в объятиях черного мужчины?
– Да разве все упомнишь? Салли рисовала без передыху.
– Не знаете, каким образом именно эта картина очутилась в гараже Джорджа Харпера?
– Понятия не имею.
– Не помните, может, Салли подарила Джорджу эту картину? Или продала ему?
– Салли не ладила с Джорджем, уже говорил вам об этом.
– А не могла она подарить эту картину Мишель?
– Да Салли раздавала их всем подряд.
– Вот как? Кому же именно?
– Любому, лишь бы взяли. Вы же видели картины, знаете, какая это пакость.
– Кому же конкретно она их раздавала?
– Сказал вам: любому. Мне пора, мистер Хоуп. Потерял уже полдня. Надо открывать магазин.
– Последний вопрос, – попросил я.
– Ладно, но…
– О чем же все-таки не знал Харпер? Что же такое он обнаружил?
– Это уже два вопроса. И у меня нет на них ответов.
Он сложил зонтик, забросил его на заднее сиденье и сел за руль. Я наблюдал, как он вставил ключ в зажигание, завел машину и тронулся, – я отступил назад. Прямо позади меня стоял Блум и наблюдал из-под зонтика, как машина, преодолев поворот на вершине холма, скрылась из виду.
– Кто это? – спросил Блум.
– Эндрю Оуэн, – ответил я.
– Чист как стеклышко, – сообщил Блум, – алиби длиной в целую милю.
Под проливным дождем он все же разглядел мое лицо.
– Что это у тебя с физиономией, Мэттью?
– Наскочил на дверь прошлой ночью.
– Вот как?
– Да, когда встал пописать.
– Нужно быть осторожнее, – посоветовал Блум.
* * *
Последний самолет на Майами вылетел из Калузы в 2.50 дня и прибыл туда в 4.20. На Восточном побережье было ветрено, но сияло солнце, и шофер такси, который вез меня к дому миссис Харпер, все оглядывался на мой зонтик, будто увидел меч в руке средневекового рыцаря. Миссис Харпер обрабатывала грядку гардений у своего дома, когда я вышел из такси. Она наблюдала, как я расплачиваюсь с шофером и направляюсь по дорожке к ней. В левой руке держала пучок сорняков, а в правой – лопатку.
– Здравствуйте, миссис Харпер, – поздоровался я.
– Мистер Хоуп, – приветствовала она меня коротким кивком.
– Я пытался дозвониться до вас, – начал я, – но…
– Отключила телефон. Репортеры житья не дают.
– Надеюсь, у вас найдется для меня минутка.
– Просто все, как один, хотят, чтобы я уделила им минутку. Привыкла к тому, что весь день напролет никого не вижу, а теперь и дверь не закрывается: все ходят.
– Это касается вашего сына, – объяснил я.
– Все так говорят.
– Вы ведь знаете, что он сбежал из тюрьмы в прошлый четверг?
– Так.
– И знаете, что убили еще одну женщину, ее звали Салли Оуэн.
– Да, и это знаю.
– Когда в прошлый четверг ваш сын приезжал повидаться с вами…
– Уж им так хотелось, чтобы он приехал, – сказала миссис Харпер.
Я уставился на нее.
– Джордж додумался бы, что сюда заявятся в первую очередь. Так и вышло, сразу явились. Полицейские из Майами дежурили тут всю ночь напролет, все расспрашивали меня, не знаю ли, где мой мальчик. Сказала им, что мой сын в тюрьме. Так расположились у моих дверей, все ждали, что он явится и тогда отведут его в полицейский участок. Скажу честно, мистер Хоуп, мне хотелось бы, чтобы он сам пришел. Удрал из тюрьмы, будто виноват в чем. Ведь только себе хуже сделал, разве не так?
– Джордж сказал, что приезжал сюда повидаться с вами.
– Нет, не было его.
– Он сказал, что у него к вам какое-то личное дело.
– И придумать не могу, какие такие у него со мной личные дела. И почему сказал, что был у меня, когда его здесь не было.
Я прилетел в Майами, надеясь, что миссис Харпер сможет рассказать, о чем они с сыном разговаривали на прошлой неделе; надеясь, что, может быть, Джордж открыл ей то, что отказывался рассказать мне; надеясь, что хоть ей доверил свою тайну, поведал, что же такое обнаружил. Мои замечательные японские часы показывали 5.12. У меня ушло ровно два с половиной часа от дверей до дверей, чтобы добраться до миссис Харпер, и мне предстояло затратить еще два с половиной часа – это еще если повезет – на обратную дорогу. Не было никакой надежды успеть к половине шестого в аэропорт, чтобы попасть на рейс «Сануинга», тогда я прибыл бы в Калузу к семи часам. Самолет Восточной авиакомпании вылетал в 6.10, пересадка в Тампе, в Калузу попаду в 8.15. Я стоял в нерешительности, не зная, что выбрать: попытаться ли улететь этим рейсом или лучше пообедать здесь, в аэропорту, а потом вылететь последним рейсом «Сануинга» в 7.30. И тут миссис Харпер – подумать только! – сказала:
– Может, Джордж приезжал повидаться с Ллойдом? Может, решил спрятаться у Ллойда?
* * *
Такси, которое я заказал из телефонной будки на углу, доставило меня к парадной двери дома Дэвиса за пять минут. Было около половины шестого, когда я направился по дорожке, по обеим сторонам которой в беспорядке валялся всякий хлам, к дому Дэвиса. Солнце почти зашло, тени удлинились. Из дома доносились звуки музыки: незамысловатая мелодия песенки Билли Холидея. Я постучал в забранную сеткой дверь. Никакого ответа. Постучал еще раз.
– Да?
Женский голос.
– Миссис Дэвис, – позвал я.
– Да?
– Это Мэттью Хоуп. Можно войти?
– Конечно. Проходите, – крикнула она.
Я открыл дверь и вошел в дом.
Миссис Дэвис сидела в гостиной, последние лучи заходящего солнца, с трудом пробивавшиеся в окно, едва освещали комнату и женщину, развалившуюся в обшарпанном мягком кресле, – должно быть, чудом уцелевшей реликвии из гаража ее мужа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
– Чего не бывает, – согласился я.
– Ну, делай как знаешь. Если появится желание заглянуть – похороны в одиннадцать на кладбище «Флорал парк».
– Не жди меня, – сказал я.
– У тебя сегодня плохое настроение, – заметил Блум.
– Болят зубы.
– Сочувствую. Хороший зубной врач есть?
– Есть, спасибо, Мори.
– Дай мне знать, если получишь весточку от Харпера, ладно? – попросил Блум и повесил трубку.
* * *
Сам не знаю, зачем пошел на похороны; похороны действуют на меня угнетающе, даже если нет дождя и на небе сияет солнце. Я, конечно, не ожидал встретить там Харпера. Если накануне ночью свернул челюсть собственному адвокату, так с чего это на следующий день появится желание сдаться полиции? Кроме того, у меня на самом деле болели зубы, болел зуб, или зубы, – в том месте, где ударил Харпер. Хуже того: левая половина лица распухла и изменила цвет, а нижняя челюсть кровоточила, когда утром чистил зубы. Никогда не любил получать удары по челюсти. Последний раз меня били в четырнадцать лет. Сцепился с восемнадцатилетним футболистом из-за девчонки в их команде болельщиков: они громко хлопали в ладоши и орали на трибунах. Звали девочку Банни, и как-то вечером она позволила мне потискать ее груди. По моим юношеским представлениям, благодаря этому я получил «преимущественное право владения» и «надбавку к жалованью за выслугу лет». Футболист, которого звали Хенк, думал иначе, возможно, по той причине, что с начала футбольного сезона чуть не каждый день укладывал ее на спину. («Никто не любит тебя так, как я, Банни!» – думал я.) Футболист предложил мне держаться подальше от своей девчонки. В ответ я обозвал его слабоумным подонком. Он поставил мне синяки под оба глаза, свернул челюсть и выбил коренной зуб. Доктор Мордекей Саймон вставил искусственный зуб. Этот зуб до сих пор напоминает мне о том, что не следует связываться с футболистами, да и с остальными тоже, по правде говоря. Но разве можно ожидать нокаута от собственного клиента? Впредь буду знать, что и от клиентов можно получить по зубам. Можно получить зуботычину от священника. Младенцы, которые еще лежат в колясочках, могут врезать в зубы бутылочками с молочной смесью. Фрэнк расширительно толкует закон Мэрфи: «Если ожидаешь самого худшего, так не удивляйся, что именно так и происходит».
Единственное, что меня удивило на похоронах Салли Оуэн, так это появление ее бывшего мужа, Эндрю Оуэна. Эндрю опоздал; когда он подошел, прикрываясь от дождя зонтиком, священник произносил последние слова молитвы, а гроб опускали в землю. Присутствовавшие на похоронах начали понемногу расходиться, а Эндрю все стоял у края могилы, глядя, как забрасывают гроб землей. Поодаль Блум беседовал о чем-то с одетым в форму капитаном полиции. По территории кладбища слонялось не меньше трех дюжин полицейских, похожих на призраки в своих блестевших под дождем плащах. Глаза их неустанно обшаривали раскисшие от дождя дорожки, руки так и тянулись к рукояткам револьверов, чьи контуры ясно обрисовывались под дождевиками. Мне вдруг стало тревожно: только бы у Харпера хватило ума не появляться здесь сегодня. Я подошел к Оуэну, который все еще стоял у раскрытой могилы, держа над головой зонтик.
– Как вы? – спросил я.
Он оторвал взгляд от могилы и посмотрел на меня.
– Чудовищно все это, – ответил он.
– Я удивился, увидев вас.
– Мы ведь были женаты, – сказал он. – Когда-то любил ее, – добавил, пожав плечами, и побрел к стоянке машин – грязной неогороженной площадке на поросшем травой холме. Дождь не утихал. «Уже пошел!» – подумал я, вспомнив Шекспира. – «Первый убийца. „Макбет“, акт III, сцена 3». В годы учебы в колледже на Северо-Западе на втором курсе я играл Макдуфа. Наш доморощенный критик так отозвался о моей игре в школьной газете: «В отставку, Макдуф! Убирайся вон, бездарный Хоуп!» Наши зонтики, Оуэна и мой, слегка касались друг друга, как два шпиона, обменивавшихся секретами.
– Как думаете, кто мог это сделать? – спросил я.
– Не знаю.
– Как вам кажется, это Джордж Харпер?
– Ни в коем случае. Харпер, может, и дурак, но уж никак не сумасшедший.
– Полиция вас допрашивала?
– Естественно. Бывший муж? Скандальный развод? Значит, он.
– И что же?
– По их вопросам – где находился в такое-то время – догадался, что Салли убили в промежутке между двумя и четырьмя часами дня. А я весь день в понедельник не выходил из магазина, с восьми утра и до закрытия, до семи часов. Понедельник у меня тяжелый день, по понедельникам да еще по субботам работы хватает. Все запасы спиртного, которые алкаши припрятывают на выходные, к понедельнику кончаются, и они, как стадо баранов, собираются у магазина. Полицейские заявились ко мне почти в полночь. К тому времени уже знал из выпуска новостей, что тело нашли в семь часов вечера, когда соседка, Дженни Пирс – я ее знаю, приятная женщина, – зашла к Салли вернуть блюдо для пирога или что-то еще. Объяснил полицейским, что в семь часов как раз запирал магазин и у меня всего-навсего миллиона полтора свидетелей, которые принесут присягу на ящике «Чивес Регал», что, как положено, я простоял за прилавком весь день. Полицейские поблагодарили, что нашел для них время – был уже час ночи, – и уехали, сказав на прощанье: «Держись от греха подальше». В этом городе меня знают как честного бизнесмена уже десять лет, с тех самых пор, как вернулся домой с Севера. За все годы меня ни разу не оштрафовали даже за неправильную парковку машины в этом проклятом городе, а теперь говорят: «Держись от греха подальше». Забыли только обозвать «ниггером».
Мы уже подошли к его машине, синему «понтиаку», и Эндрю рылся в карманах в поисках ключа. Блум с полицейским капитаном, все еще продолжая беседу, с трудом взбирались по склону холма к стоянке машин.
– Прошлой ночью разговаривал с Китти Рейнольдс, – сообщил я.
Оуэн, отпиравший дверцу машины, поднял глаза.
– Вот как? – сказал он.
– Да. – Помолчав, спросил: – Еще встречаетесь с ней?
– Никогда.
– Как же так?
– Все имеет конец, приятель, течение уносит людей друг от друга.
– Когда же это кончилось?
– Да как раз незадолго до того, как началась вся эта заваруха. Когда Салли подала на развод, мне все уже порядком поднадоело. Все наши старые приятели, знаете, с кем обычно проводишь время… все перестала с нами общаться. Чувствуешь себя каким-то потерянным, если нет друзей.
– Харпер тоже?
– Что?
– Он тоже перестал с вами встречаться?
– Нет. Джордж – нет. Но он не знал…
Он резко оборвал фразу. Может, это заразное? Может, если провел немало времени в постели с какой-то женщиной, то перенял и ее привычки? Китти Рейнольдс мастерски обрывала фразы на полуслове. Оуэн у меня на глазах проглотил значительную часть предложения и снова занялся дверцей машины.
– Не знал чего? – спросил я.
– Не понимаю, о чем вы, приятель.
– Вы хотели сказать…
– Я хотел сказать: «До свидания, мистер Хоуп».
– Одну секундочку, ладно?
Оуэн открыл дверцу машины, но, заметив, что на переднее сиденье попадают капли дождя, снова прикрыл ее.
– Что еще? – спросил он со вздохом.
– В первый раз, когда мы с вами беседовали, вы никак не могли вспомнить Ллойда Дэвиса.
– Ну и что?
– Китти Рейнольдс говорит, что познакомилась с ним в вашем доме.
– Она так сказала?
– На одном из собраний.
– В самом деле? На каком собрании?
– Китти рассказала мне, как женщина с Фэтбэка организовала комитет…
– Ах да, этот вонючий комитет.
– Чтобы как-то выразить свое отношение к делу Джерри Толливера.
– Да-да.
– И Китти сказала, что познакомилась с вами – и с Ллойдом Дэвисом – на одном из тех собраний. В вашем доме.
– Тогда, наверное, так оно и есть.
– А вы, однако, так и не смогли вспомнить Дэвиса.
– На этих собраниях люди все время менялись: одни приходили, другие уходили, – объяснил Оуэн, пожав плечами.
– Был вчера в вашем доме, – продолжал я.
– Вот как?
– Когда вы еще были женаты на Салли и жили там, газетная вырезка уже висела на стене в спальне?
– Какая вырезка?
– Об убийстве Толливера.
– Да. Да, наверное.
– А что вы скажете о картинах?
– О картинах Салли? Да она развешивала их по всему дому.
– Попадалась вам на глаза картина, где изображена белая женщина в объятиях черного мужчины?
– Да разве все упомнишь? Салли рисовала без передыху.
– Не знаете, каким образом именно эта картина очутилась в гараже Джорджа Харпера?
– Понятия не имею.
– Не помните, может, Салли подарила Джорджу эту картину? Или продала ему?
– Салли не ладила с Джорджем, уже говорил вам об этом.
– А не могла она подарить эту картину Мишель?
– Да Салли раздавала их всем подряд.
– Вот как? Кому же именно?
– Любому, лишь бы взяли. Вы же видели картины, знаете, какая это пакость.
– Кому же конкретно она их раздавала?
– Сказал вам: любому. Мне пора, мистер Хоуп. Потерял уже полдня. Надо открывать магазин.
– Последний вопрос, – попросил я.
– Ладно, но…
– О чем же все-таки не знал Харпер? Что же такое он обнаружил?
– Это уже два вопроса. И у меня нет на них ответов.
Он сложил зонтик, забросил его на заднее сиденье и сел за руль. Я наблюдал, как он вставил ключ в зажигание, завел машину и тронулся, – я отступил назад. Прямо позади меня стоял Блум и наблюдал из-под зонтика, как машина, преодолев поворот на вершине холма, скрылась из виду.
– Кто это? – спросил Блум.
– Эндрю Оуэн, – ответил я.
– Чист как стеклышко, – сообщил Блум, – алиби длиной в целую милю.
Под проливным дождем он все же разглядел мое лицо.
– Что это у тебя с физиономией, Мэттью?
– Наскочил на дверь прошлой ночью.
– Вот как?
– Да, когда встал пописать.
– Нужно быть осторожнее, – посоветовал Блум.
* * *
Последний самолет на Майами вылетел из Калузы в 2.50 дня и прибыл туда в 4.20. На Восточном побережье было ветрено, но сияло солнце, и шофер такси, который вез меня к дому миссис Харпер, все оглядывался на мой зонтик, будто увидел меч в руке средневекового рыцаря. Миссис Харпер обрабатывала грядку гардений у своего дома, когда я вышел из такси. Она наблюдала, как я расплачиваюсь с шофером и направляюсь по дорожке к ней. В левой руке держала пучок сорняков, а в правой – лопатку.
– Здравствуйте, миссис Харпер, – поздоровался я.
– Мистер Хоуп, – приветствовала она меня коротким кивком.
– Я пытался дозвониться до вас, – начал я, – но…
– Отключила телефон. Репортеры житья не дают.
– Надеюсь, у вас найдется для меня минутка.
– Просто все, как один, хотят, чтобы я уделила им минутку. Привыкла к тому, что весь день напролет никого не вижу, а теперь и дверь не закрывается: все ходят.
– Это касается вашего сына, – объяснил я.
– Все так говорят.
– Вы ведь знаете, что он сбежал из тюрьмы в прошлый четверг?
– Так.
– И знаете, что убили еще одну женщину, ее звали Салли Оуэн.
– Да, и это знаю.
– Когда в прошлый четверг ваш сын приезжал повидаться с вами…
– Уж им так хотелось, чтобы он приехал, – сказала миссис Харпер.
Я уставился на нее.
– Джордж додумался бы, что сюда заявятся в первую очередь. Так и вышло, сразу явились. Полицейские из Майами дежурили тут всю ночь напролет, все расспрашивали меня, не знаю ли, где мой мальчик. Сказала им, что мой сын в тюрьме. Так расположились у моих дверей, все ждали, что он явится и тогда отведут его в полицейский участок. Скажу честно, мистер Хоуп, мне хотелось бы, чтобы он сам пришел. Удрал из тюрьмы, будто виноват в чем. Ведь только себе хуже сделал, разве не так?
– Джордж сказал, что приезжал сюда повидаться с вами.
– Нет, не было его.
– Он сказал, что у него к вам какое-то личное дело.
– И придумать не могу, какие такие у него со мной личные дела. И почему сказал, что был у меня, когда его здесь не было.
Я прилетел в Майами, надеясь, что миссис Харпер сможет рассказать, о чем они с сыном разговаривали на прошлой неделе; надеясь, что, может быть, Джордж открыл ей то, что отказывался рассказать мне; надеясь, что хоть ей доверил свою тайну, поведал, что же такое обнаружил. Мои замечательные японские часы показывали 5.12. У меня ушло ровно два с половиной часа от дверей до дверей, чтобы добраться до миссис Харпер, и мне предстояло затратить еще два с половиной часа – это еще если повезет – на обратную дорогу. Не было никакой надежды успеть к половине шестого в аэропорт, чтобы попасть на рейс «Сануинга», тогда я прибыл бы в Калузу к семи часам. Самолет Восточной авиакомпании вылетал в 6.10, пересадка в Тампе, в Калузу попаду в 8.15. Я стоял в нерешительности, не зная, что выбрать: попытаться ли улететь этим рейсом или лучше пообедать здесь, в аэропорту, а потом вылететь последним рейсом «Сануинга» в 7.30. И тут миссис Харпер – подумать только! – сказала:
– Может, Джордж приезжал повидаться с Ллойдом? Может, решил спрятаться у Ллойда?
* * *
Такси, которое я заказал из телефонной будки на углу, доставило меня к парадной двери дома Дэвиса за пять минут. Было около половины шестого, когда я направился по дорожке, по обеим сторонам которой в беспорядке валялся всякий хлам, к дому Дэвиса. Солнце почти зашло, тени удлинились. Из дома доносились звуки музыки: незамысловатая мелодия песенки Билли Холидея. Я постучал в забранную сеткой дверь. Никакого ответа. Постучал еще раз.
– Да?
Женский голос.
– Миссис Дэвис, – позвал я.
– Да?
– Это Мэттью Хоуп. Можно войти?
– Конечно. Проходите, – крикнула она.
Я открыл дверь и вошел в дом.
Миссис Дэвис сидела в гостиной, последние лучи заходящего солнца, с трудом пробивавшиеся в окно, едва освещали комнату и женщину, развалившуюся в обшарпанном мягком кресле, – должно быть, чудом уцелевшей реликвии из гаража ее мужа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30