а) фактически и преднамеренно касается другого лица против его воли или наносит ему побои…»
– Да, так он это и делает.
– …или: «б) преднамеренно причиняет телесные повреждения другому лицу…» – Я снова посмотрел на нее. – Оскорбление действием – мелкое преступление, давайте посмотрим, что ему за это полагается.
– Полагается?
– Какое наказание.
– Ах, да.
Я вернулся к разделу 775.082, в котором определяется наказание за судебно наказуемый проступок первой степени.
– Вот, – сказал я, отыскав нужный раздел. – Ему грозит тюремное заключение сроком не более года.
– Только год? За то, что он делает мне?
– Давайте посмотрим, что там предусматривается по статье «Угроза действием», – предложил я и вернулся к разделу 784.011. Я молча пробежал его глазами, а потом прочитал отрывок: – «Угроза действием есть преднамеренная противозаконная угроза словом или действием с целью произвести насилие над другим лицом…»
– Да, он делал это насилие.
– «…соединенное с очевидной способностью произвести такие…»
– Он очень сильный, Джордж.
– «И совершение действия, которое вызывает вполне обоснованный страх другого лица по причине неизбежности и неотвратимости насилия».
– Он – monstre, – с жаром воскликнула она. – Un monstre veritable. Чудовище… настоящее чудовище (фр.).


– И в таком случае это всего лишь судебно наказуемый проступок второй степени, – объяснил ей я. – Если ваш муж будет признан виновным по обеим статьям, «Угроза действием» добавит только шестьдесят суток к его приговору.
– А когда он выйдет из тюрьмы? Когда пройдет год? И шестьдесят суток? Он тогда убьет меня, нет?
– Видите ли… для начала пусть его арестуют, ладно? И хорошо бы устроить так, чтобы он снова не избил вас, когда его отпустят под залог.
– Что такое этот залог?
– После того как вашему мужу предъявят обвинение, судья может отпустить его под залог до судебного разбирательства…
– Отпустить?
– Да, если он внесет определенную сумму денег, которую установит суд по собственному усмотрению. Это гарантия того, что он явится на судебное разбирательство. У нас это называется «быть отпущенным под залог». Уверен, что у вас во Франции такой же порядок.
– У нас во Франции нет мужчин, которые так делают, – возразила она.
Я вспомнил, что Франция – родина маркиза де Сада, но из чувства милосердия не стал ей возражать.
– Ну, вперед! – сказал я. – У нас много дел.
Полицейский участок в Калузе имеет название «Служба общественной безопасности». Как утверждает мой партнер Фрэнк, это очередная попытка властей представить город респектабельным. Эвфемизм ясный и простой. Фрэнк настаивает на том, что следует называть вещи своими именами и что именовать полицейский участок Службой общественной безопасности все равно что называть мусорщика инженером по санитарной профилактике.
Во всяком случае, так это здание называется – «Служба общественной безопасности». Чтобы ни у кого не возникало сомнений, этими словами украсили низкую стену перед входом в здание. Далеко не столь заметны слова «Полицейское управление» на табличке справа от коричневых металлических дверей, их отчасти скрывают разросшиеся кусты (все это, как нарочно, подтверждает справедливость теории моего партнера). Само здание построено из разнооттеночного желтовато-коричневого кирпича, его суровый фасад украшают только узкие окна, напоминающие смотровые щели в стене оружейного склада. Такие окна – не редкость в Калузе. Летом здесь такая жарища, что при больших окнах не будешь знать, куда спрятаться от зноя и нестерпимого блеска солнечных лучей.
В отделе, который занимается телесными повреждениями, Мишель написала жалобу, обвинив своего мужа Джорджа Н. Харпера, проживающего вместе с ней по Уингдейл-Уэй, 1124, в том, что он в воскресенье, 15 ноября, в 23.45, нанес ей словесное оскорбление и своими действиями причинил следующие телесные повреждения: сломал нос, поставил синяки под оба глаза, разбил губы, выбил три зуба и нанес многочисленные удары по рукам, ногам и груди. Офицер, который принимал жалобу, заверил нас, что полиция немедленно примется за розыски ее мужа и нам дадут знать, как только они его задержат.
Через десять минут мы покинули полицейский участок и отправились назад, к нашей конторе, около которой Мишель оставила на стоянке свою машину – «фольксваген-битл» неизвестно какого года выпуска. На прощанье она произнесла: «Merci, monsieur, vous etes tres gentil». Спасибо, мсье, вы были очень любезны (фр.).

Я заверил ее, что все будет в порядке и что арест ее мужа для полиции всего лишь вопрос времени, его задержат и предъявят ему обвинение по всем пунктам. Мишель спросила меня, что случится, если его отпустят под залог, и я пообещал подать прошение в суд о необходимости содержания его в тюрьме из-за жестокого обращения с женой. Скорее всего суд удовлетворит эту просьбу, если она подаст на развод или если уголовные обвинения будут приняты к исполнению. Я пообещал ей позвонить, как только получу известие из полиции, и в любом случае – завтра утром, просто, чтобы узнать, как у нее дела.
Мне так и не пришлось ей позвонить.
В семь часов утра во вторник первым позвонил мне домой детектив Морис Блум и сообщил, что на пляже Уиспер-Кей, приблизительно в тридцати ярдах от павильона, найдена мертвая женщина, в которой опознали Мишель Харпер. Ее руки и ноги были связаны проволокой, и она, очевидно, сгорела заживо.

Глава 2

До этого случая мне не приходилось бывать в морге.
В кино служитель, одетый с ног до головы в белое, выкатывает контейнер, родственник покойного смотрит на тело, а служитель осторожно сдергивает простыню с лица покойного; затем родственник, заливаясь слезами, опознает труп, после чего служитель задвигает контейнер на место – вот и все. В кино морг выглядит так. В реальной жизни морг – помещение, в котором трудится множество патологоанатомов в перепачканных кровью зеленых хирургических халатах. Они зашивают вскрытые черепа или изучают содержимое извлеченного из трупа желудка. Морг – это груды мертвого мяса на холодном металле хирургических столов, кровь с которых стекает по узким желобам в резервуары на конце стола. Морг – место, где человека лишают последних покровов и он наконец занимает отведенное ему место среди представителей животного мира: три фунта мозга и шесть фунтов сердца. Морг – непереносимое зловоние расчлененной плоти, запах разложения, который проникает, кажется, не только в ноздри, но в каждую клетку тела. Мишель Харпер отчаянно боролась, пока ей скручивали проволокой руки и ноги, а затем пламя пожирало ее тело. Противоестественно использовать слова «застывшее от холода» при описании положения ее обугленного тела, но оно было так деформировано и застыло в такой неестественной позе, какую человек не может принять в нормальных условиях. Она умерла в страшных муках, тело ее выражало эти муки более наглядно, чем самый подробный отчет патологоанатома.
– В десяти футах от нее найдена пустая канистра для бензина на пять галлонов, – сказал Блум. – Сейчас эта канистра в лаборатории, проверим, нет ли на ней каких-нибудь отпечатков. Тот, кто это сделал, не пожалел бензинчика.
У Мори Блума рост 6 футов 3 дюйма, а теперь, после того как он забросил диету, весит он, должно быть, не меньше двухсот тридцати фунтов, этакий громила с несоразмерно большими суставами пальцев, как у уличного забияки, вытянутое лицо, не раз перебитый нос, косматые черные брови и темно-карие глаза с поволокой, из которых, казалось, вот-вот польются слезы – серьезный недостаток для полицейского.
– Это точно она? – спросил я.
– На песке рядом с телом найдены ее одежда и сумочка, в ней кошелек и водительские права. Это означает, что она отправилась на пляж по доброй воле. Женщина не возьмет с собой сумочку, если ее волокут куда-то силком. Мы все еще не нашли ее мужа, этого Джорджа Н. Харпера. Как я понимаю, вы с ней заглядывали вчера к нам, подавали жалобу. О муже пока ни слуху ни духу. Ты не знаешь, что означает буква «Н» после его имени? Она случайно не говорила тебе?
– Нет. А зачем тебе? Это важно?
– Просто любопытно, – ответил Блум, пожав плечами, – не так уж много мужских имен начинается с «Н». Норман? Натан? А ты что предложишь? Чтобы начиналось с «Н»?
– Нельсон, – добавил я.
– Ага, Нельсон, верно, – согласился Блум.
Трудно себе представить, что можно обсуждать такие вопросы здесь, стоя у металлического стола, на котором лежало обуглившееся и страшно изуродованное тело Мишель Харпер, в окружении обнаженных и расчлененных трупов, в трупном смраде, от которого у меня уже начинала кружиться голова.
– И Нейл тоже подходит, – сказал Блум.
– Да, Нейл тоже.
– Во всяком случае, – заключил Блум, – мне чертовски хотелось бы найти его. Если исходить из того, что я прочитал в ее заявлении…
– Нам обязательно разговаривать здесь? – спросил я.
– Что? Ах, ты имеешь в виду эту вонь. Я, наверное, привык к ней, столько времени провел в моргах, – это называется профессиональным риском, кажется, так? Когда только начинал работать детективом, не здесь, а на Лонг-Айленде, так я все время мыл руки. Возвращался из морга и по десять – двенадцать раз мыл руки, чтобы избавиться от вони. Вот посмотришь, Мэттью, ты сегодня не раз станешь мыть руки. Давай выйдем отсюда.
Мы присели на низкую белую ограду, окружавшую больницу. Солнце ярко светило, воздух благоухал ароматом цветов и трав, но я все еще ощущал трупный запах.
– Должно быть, простудился, – сказал Блум, доставая носовой платок из заднего кармана. Он старательно высморкался, а затем продолжил свой рассказ: – Я переехал во Флориду, потому что здесь, как мне казалось, трудно простудиться. Но болею здесь гораздо чаще, чем когда жил на Севере. Доказательство налицо. – Он сунул платок в карман. – Я позвонил тебе, потому что ты приходил вчера вместе с ней в участок…
– Верно.
– Чтобы подать жалобу.
– Да, – подтвердил я, кивнув.
– Так она твоя клиентка, правильно?
– Со вчерашнего утра – да.
– Но не раньше?
– Нет.
– Ты впервые встретился с ней вчера утром?
– Да. Не совсем так. В субботу я видел ее на пляже.
– Вот как? Обсуждал с ней там ее проблемы?
– Нет, нет. Понятия не имел, кто это. Она просто прошла мимо меня.
– Но ты вспомнил ее, когда она пришла вчера в твою контору, верно?
– Да. Она была очень красивой женщиной, Мори.
– Ага, – согласился он и покачал в раздумье головой. – Отвратительно все это, правда? Я прочитал в участке ее заявление, ее избили до полусмерти. А теперь ее тело находят на пляже: она сгорела заживо. Тебе это не кажется случайным совпадением?
– Нет.
– Мне тоже. Поэтому мне очень хочется найти ее прекрасного муженька. Парень просто исчез с лица земли, и это неспроста, верно?
– Да.
– Убийство – вещь серьезная, вот он и скрывается, – сказал Блум. Подумав несколько секунд, он продолжал: – Пожалуй, вот что сделаю, Мэттью: в сообщении для прессы, радио и телевидения не стану упоминать о том, что в ночь на воскресенье ее жестоко избили. Я тебя очень прошу тоже никому не говорить об этом. Муж ее убил или кто-то другой – ему не следует знать о том, что в ночь накануне убийства ее избили. Об этом будет знать только тот, кто ее изувечил. Не хотелось бы, чтобы он заранее позаботился об алиби, а он его себе обеспечит, если узнает, что нам известно об этом. На время убийства у него будет алиби, можешь не сомневаться. А на ту ночь, когда ее избили, может, и нет, – если только мы не проболтаемся. Так что давай держать язык за зубами, ладно? Никому ни слова о том, что в ночь на воскресенье Мишель избили до полусмерти.
– Буду нем как рыба, – пообещал я.
– Вот и хорошо, – сказал Блум.

* * *

Он позвонил мне в четыре часа дня, когда мы с моим партнером Фрэнком принимали посетителей. Некоторые находят, что мы с Фрэнком похожи. Несомненно, это те самые люди, которые уверяют, что муж с женой приобретают необыкновенное сходство, прожив бок о бок достаточно солидный отрезок времени. Не верю, что похож на свою бывшую супругу, с которой состоял в браке четырнадцать лет, как не верю и тому, что мы с Фрэнком хоть чуточку похожи.
Рост у меня 6 футов, а вес – 190 фунтов. Фрэнк на два с половиной дюйма ниже меня и на тридцать фунтов легче. Правда, оба мы темноволосые, с карими глазами, но лицо у Фрэнка более округлое. Фрэнк утверждает, что на всем белом свете имеется только два типа лиц: свиные рыла и лисьи морды. Себя он относит к свиным рылам, а меня – к лисьим мордам. Определения эти не имеют ничего общего ни с характером, ни с личностью; они служат исключительно только для описания внешности. Но мне казалось, что в этот день Фрэнк ведет себя решительно по-свински. Вышагивая по кабинету, он рассуждал о том, что одно дело – пойти с молодой женщиной в полицейский участок и помочь ей составить жалобу, и совсем другое дело – оказаться замешанным в дело об убийстве; и Фрэнка тревожило, что сегодня я уделял этому слишком много времени.
– Зачем это Блуму понадобилось звонить утром именно тебе? – допрашивал он меня, вышагивая по комнате. – Почему он захотел, чтобы ты увидел это тело? Наш долг – вести обычные житейские дела любого клиента, которому понадобится наша помощь. И вдруг я узнаю, что ты – в Центральной больнице, любуешься трупом.
– Ты что думаешь, мне очень хотелось разглядывать этот труп?
– Тогда с какой стати ты отправился глазеть на него?
– Потому что Мишель Харпер была моей клиенткой…
– Одной из клиенток, – прервал меня Фрэнк, закатив глаза. – Еще парочка таких клиенток, как Мишель Харпер, – и придется закрывать контору. У нормальных людей все наоборот, Мэттью. Главное, Мэттью, – это дело, которым мы с тобой занимаемся, и твое время – деньги. Если ты предпочитаешь попусту тратить время, носиться сломя голову по городу и разглядывать мертвецов…
В этот момент из приемной раздался звонок Синтии.
Синтия Хьюлен – уроженка Флориды, у нее длинные белокурые волосы и великолепный загар, над поддержанием которого она трудится с упорством фанатика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30