Мадам де Шав выпрыгнула из постели и пошатнулась. Она упала бы на ковер, если бы Сапфир не поддержала ее.
Лили, обняв за шею девушку и не сводя взгляда с ее огромных голубых глаз, наполненных слезами, бормотала:
– На этот раз – ты! Я так часто вспоминала тебя! Это ты – но еще более прекрасная! О! Я пробудилась и прижимаю к сердцу мою дочь!
– Наверное, это правда, сударыня, – отвечала Сапфир, – потому что я всей душой тянусь к вам… Но я пришла сказать вам: Гектору, возможно, угрожает смертельная опасность!
Герцогиня ничего не поняла. Сапфир высвободилась из ее объятий и подбежала к секретеру, на котором заметила перья, чернила и бумагу.
Она быстро написала насколько строк:
«Дорогие отец и мама! Успокойтесь: я спасена. Другой человек в опасности: возьмите с собой своих людей и бегите на набережную Орсэ. На уровне моста Альма вы найдете раненого. Окажите ему помощь ради любви ко мне!»
– Гектор ранен! – вскричала герцогиня, читавшая через плечо девушки.
Сапфир уже сложила письмо. И сама позвонила.
– Сударыня, это надо послать немедленно, – сказала она, – и с верным человеком.
– Если нам пойти… – начала герцогиня.
– Мы пойдем… Или, по крайней мере, я пойду, так как вы слишком слабы. Но раньше надо послать письмо.
Появилась горничная. Сапфир вгляделась в ее лицо.
– Эта женщина предана вам? – спросила она у мадам де Шав.
Герцогиня ответила:
– Я в ней уверена.
Минуту спустя, получив точные инструкции, которые должны были помочь ей найти театр мадам Канада, Брижитт убежала. По пути ей следовало разбудить кучера госпожи герцогини и приказать ему запрягать.
XXI
СТАРЫЙ ЛЕВ ПРОСЫПАЕТСЯ
Все это вместе не заняло и пяти минут. Герцогиня и Сапфир уселись рядышком на диван, где позавчера мирно похрапывала мадемуазель Гит. Мадам де Шав хотела узнать, благодаря какому чуду Сапфир оказалась в ее доме в этот час, но ей хотелось узнать и многое другое. Однако всякий раз, как Сапфир начинала рассказывать, герцогиня не давала ей говорить, прерывая рассказ дождем поцелуев.
Герцогиня выздоровела. Герцогиня была вне себя от радости, она торжествовала, сравнивая то, как быстро сейчас росла ее нежность, с тем, как быстро появились у нее сомнения, когда она увидела ту, «другую».
Она заговорила о «другой», но Сапфир не поняла ее, потому что не знала истории мадемуазель Гит.
Герцогиня спрашивала, сама же не давала ответить, благодарила Бога, смеялась и плакала; ей можно было позавидовать, но ее хотелось и пожалеть. Ее красота сияла. Вряд ли кто-нибудь смог бы с уверенностью сказать, кто красивее: она или Сапфир.
– Я никогда не помешаю тебе встречаться с этими славными людьми, – говорила между тем герцогиня. – Да нет же, не встречаться! Они будут жить с нами, они навсегда останутся тебе отцом и матерью… И подумать только: всего лишь позавчера вечером я ходила с Гектором посмотреть, как ты танцуешь! Какое чудо, что Гектор смог познакомиться с тобой, полюбить тебя!
Увидев, что при этих словах на глаза девушки набежали слезы, герцогиня осушила их поцелуями.
– Ничего не бойся, ничего не опасайся! – сказала она. – Бог теперь с нами! Он не захочет омрачить такую радость, какую мы обрели. Сейчас мы поедем за Гектором… Ты его очень любишь?
Последние слова она произнесла шепотом, и в голосе ее прозвучала ревность.
Она почувствовала прохладные губы Сапфир на своем лбу и страстно прижала девушку к себе.
– Ты очень любишь его! Ты очень любишь его! – воскликнула герцогиня. – Тем лучше! Если бы ты знала, как он любит тебя! Он поверял мне свои тайны, и я ругала его за то, что он так сильно полюбил… полюбил… О! Теперь я могу вымолвить это слово: «циркачку»! Мне кажется, я еще больше люблю тебя за это… Я бы никогда не увидела, как ты танцуешь, потому что ты больше не будешь танцевать… Но ты будешь любить его больше, чем меня, да? Придется смириться с этим.
– Мама! Мама!. – шептала Сапфир, восторженно слушавшая ее слова.
Я не могу выразить истину лучше, чем при помощи этого слова: Сапфир слушала герцогиню, как матери слушают бессвязный лепет своих обожаемых малышей.
Роли переменились. Мадам де Шав была ребенком: в тот час в ней проявилось младенческое буйное веселье. Она больше не владела собой.
– Я буду ужасно ревновать тебя к нему, – говорила она, – наверняка буду. К счастью, до сих пор я относилась к нему, как к сыну, и я постараюсь никак не разделять вас в своей любви. Но, – вдруг радостно перебила она сама себя, – ты ведь тоже ревновала, дорогая? В тот день, когда мы встретились на дороге из Ментенона?
– Вы показались мне такой красавицей, матушка… – начала Сапфир.
– Значит, ты считаешь меня красивой? – продолжала герцогиня. – А ты… Даже не знаю, как сказать… Ты похожа…
Она хотела сказать «на твоего отца», но осеклась, и тень печали набежала на ее лицо.
– Послушай, – сказала она таинственно, – только что в этом письме, в котором говорилось о тебе, мне показалось, я узнала его почерк. Но что я говорю? Я совсем потеряла голову! Как ты можешь понять меня – ведь тебе и года не было! Вот, смотри!
Она вскочила стремительнее шестнадцатилетней девушки и отыскала в своем молитвеннике фотографию, присланную Медором.
Показав ее дочери, она спросила с искренним смехом, каким смеются только счастливые люди:
– Смотри! Смотри! Узнаешь себя?
Сапфир была взволнована и очень серьезна.
– Я узнаю только вас, матушка, – сказала она, поднося фотографию к губам. – Но во мне какая-то странная тревога, какая-то усталость, которую я не могу выразить словами; как будто моя скрученная, словно пружина, память должна раскрутиться… Мне кажется, я вспоминаю… Но нет! Я зря стараюсь, мне не вспомнить. Сегодня, как и тогда, я – всего лишь это облачко, которое вы укачиваете в своих руках, – и я так их люблю!
Госпожа де Шав нежно прижала девушку к себе и, понизив голос почти до шепота, сказала:
– У тебя была тогда…
Она замолчала, почти смущенная, и Сапфир покраснела, улыбаясь своей чудесной улыбкой.
– Но как же «другая» смогла сделать это? – вслух подумала герцогиня и добавила: – Ты ведь знаешь, о чем я говорю? Эта родинка…
– Моя вишенка! – тихонько ответила Сапфир, опустив свои шелковые ресницы.
Обе засмеялись, и в их смехе сквозили смущение, стыдливость и невыразимое целомудрие.
– Я судья, – весело сказала мадам де Шав, – я расследую дело о твоем рождении. Это допрос, мадемуазель… С какой стороны?
– Здесь, – ответила Сапфир, указав розовым пальчиком на место между правым плечом и грудью.
Мадам де Шав поцеловала этот пальчик и сказала так тихо, что Сапфир едва расслышала:
– Я хочу увидеть.
– И я хочу, чтобы ты увидела, – ответила девушка, впервые обратившись к матери на «ты».
Они снова бросились друг другу на шею.
Потом Сапфир села, а герцогиня, встав перед ней на колени, дрожащей рукой стала расстегивать ее платье.
Она не закончила эту работу, потому что Сапфир, испуганно вскрикнув, схватила ее за руки.
Вздрогнув, герцогиня вскочила и, посмотрев назад, туда, куда показала Сапфир, увидела между портьерами в дверном проеме, где так недавно появилась девушка, два черных лица, на которых сверкали белки глаз.
– Что вы здесь делаете? – пробормотала герцогиня, запинаясь, и в ее голосе звучало столько же гнева, сколько страха.
Между двумя эбеновыми физиономиями появилась третья. Этот человек был высок, лицо его отливало красноватой бронзой.
Господин герцог де Шав был пьян, но не в такой степени, как обычно, когда он возвращался домой ночью. Он ничего не соображал, но твердо стоял на ногах: видимо, ему не дали довести до конца привычную оргию.
– Это прекрасное дитя – мое! – заявил он, выговаривая французские слова с таким же трудом, как в былые времена. – Почему меня заставляют приходить за ней сюда?
– Это моя дочь, – ответила мадам де Шав; горло у нее было перехвачено спазмом мучительной тревоги.
Герцог расхохотался и знаком приказал неграм двинуться вперед.
– Вы лжете, – сказал он. – Ваша дочь – в садовом домике.
– Это моя дочь! – повторила мадам де Шав, сделав шаг навстречу неграм.
Они отступили, озадаченные.
Господин герцог дважды взмахнул хлыстом: на левом плече Сатурна и на правом плече Юпитера выступила кровь.
– Сколько же у вас дочерей? – спросил он резко. У нас каждую неделю будет появляться по одной? Я всегда проигрываю, но сегодня мне повезло! Вот эта – куплена и оплачена!
Герцог продолжал дико хохотать. Он сунул руки в карманы и стал горстями разбрасывать по ковру золотые монеты.
– Вот смотрите! – добавил он. – Если надо, я готов еще раз заплатить!
Потом он обратился к неграм:
– Несите! Дьявольщина!
Хлыст снова засвистел в воздухе.
Негры бросились вперед и, несмотря на отчаянные усилия мадам де Шав, схватили окаменевшую от ужаса Сапфир.
– Пошли! – скомандовал герцог.
Негры потащили Сапфир, и он направился вслед за ними.
– Это моя дочь! Это моя дочь! Моя дочь! – кричала несчастная женщина, теряя рассудок. Она попыталась ухватиться за одежду мужа.
Он грубо оттолкнул ее и даже не обернулся, когда она упала без чувств.
Мы слышали, как господин герцог возвращался домой. Это было в тот момент, когда Аннибал со своими спутниками воспользовался черной лестницей, чтобы через сад добраться до кабинетов Бразильской компании.
Господин герцог получил послание Аннибала в самый разгар удачной игры, которая принесла ему кучу золота.
Он ни минуты не колебался – так ему хотелось удовлетворить свою прихоть.
И, придя домой, он очень удивился, не обнаружив в своих покоях ни Аннибала, ни канатоходки.
Испуганных припадком его страшного гнева Сатурна и Юпитера он отправил на поиски. Сапфир оставила полуоткрытой дверь спальни герцогини, и негры, идя на звук голосов, легко напали на след беглянки.
Остальное читателю известно.
В центре комнаты господина герцога стоял стол, на нем открытая бутылка рома, рядом с ней – налитый до половины стакан.
Сапфир так же, как раньше, уложили на кровать.
Отблагодарив негров ударами хлыста, герцог выгнал их, закрыв за ними дверь и опустошил стакан с ромом.
Его все еще разбирал идиотский пьяный смех. По пути от стола к кровати он пробормотал несколько слов по-португальски, чередуя их с проклятиями.
Затем он остановился перед Сапфир, глядевшей на него большими испуганными глазами, и сказал сам себе:
– Аннибал был прав: это прелестное создание!
И без дальнейших предисловий потянулся руками к талии девушки.
Говорят, нет худа без добра, – и это верно: трудное детство Жюстины сделало ее не менее сильной, чем любой мужчина.
Между широкой квадратной кроватью герцога и стеной не было прохода. Сапфир распрямила свою гибкую талию, вырвалась из рук дикаря, оттолкнула его и одним прыжком оказалась по ту сторону постели.
Герцог только громче засмеялся.
– Ну-ну! – сказал он. – Мне это нравится! Точно такие же они в моей стране, эти macacas de Diabo! Ax, вот как! Будем драться? Что ж, повоюем, красавица моя, мне не противны ни когти пантеры, ни зубы тигрицы.
Он вновь налил себе стакан рома и залпом выпил его, а потом обогнул кровать.
Теперь Жюстине некуда было деться. Она попыталась снова перепрыгнуть через кровать, и ей это удалось, но герцог схватил ее за платье, и оно затрещало, хотя и не порвалось. Только последние крючки корсажа, разом вырванные, открыли ее шейный платок, а распустившиеся волосы рассыпались по плечам.
Она упала на постель в позе, которая невольно делала ее особенно цривлекательной.
Герцог сладострастно замычал.
– Клянусь моим вечным спасением, – молила Жюстина, обе руки которой уже были захвачены в плен. – Я дочь вашей жены!
– Врешь! – отвечал герцог, стремясь к полной и окончательной победе. – Родинка у другой. Ах ты, маленькая чертовка! Та, другая – не такая злюка, как ты!
Жюстине удалось высвободить одну руку, и она отчаянным движением рванула шейный платок, последнее прикрытие ее груди, обнажая прелестную родинку.
Герцог попятился, но лишь на шаг, он остановился, но лишь на мгновение: сомнений больше не оставалось, его жадные глаза тут же налились кровью, а из глотки вырвался хриплый рев:
– Что с того? Ты слишком красива!
То, что должно было усмирить его дикую страсть, напротив, довело его почти до безумия. Он кинулся на девушку, и в отчаянной борьбе, которая за этим последовала, оба они, перекатившись через всю кровать, упали на пол с другой стороны.
Жюстина осталась лежать без движения, а отвратительный дикарь зарычал:
– Дело почти сделано! Теперь я хозяин!
Но в ответ на этот победоносный крик варвара холодный голос резко произнес:
– Поднимитесь, господин герцог, я не хочу убивать лежачего!
Господин Шав сначала подумал, что ослышался. Он, не оборачиваясь, приподнял голову Голос повторил более властно:
– Встаньте, господин герцог!
Только тогда он оглянулся и увидел на пороге комнаты незнакомого человека – высокого, худого, в черном с головы до пят. У него было бледное лицо с гордыми, но сумрачными и словно подернутыми туманом глазами. Волосы его были совершенно белыми, борода – седой.
Ошарашенный герцог встал, но появление незнакомца так разозлило его, что к нему вернулось хладнокровие – пусть только частично.
– Кто вы такой? – высокомерно спросил герцог. Незнакомец вынул из-под полы своего просторного редингота две шпаги и бросил одну из них на пол к ногам герцога.
– Мое имя мало что значит, – ответил он. – Вот уже пятнадцать лет, как вы подлым обманом увели мою жену. В течение этого времени вы могли вернуть ей ее ребенка… моего ребенка. Вы женились на ней, совершив убийство, чтобы сделаться вдовцом. Вы видите – я знаю вашу историю! А теперь я застал вас борющимся с этим самым ребенком, с этой юной девушкой, – борющимся не как человек, а как дикий зверь. И я мог бы убить вас, как дикого зверя, тем более что я давно позабыл о своем происхождении. Но, прикоснувшись к шпаге, я вспомнил, что родился дворянином. Защищайтесь!
Герцог слушал, не перебивая. Слушая, он и не думал поднимать шпагу. Вместо этого он направился к стоявшему между окнами столику с гнутыми ножками, на котором было разложено оружие, взял оттуда револьвер и зарядил его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61