Малютка была без чувств – как я полагаю, вследствие перенесенного испуга, однако Симилор, чьи многообразные таланты было бы несправедливо отрицать, сумел ее растормошить с присущим ему умением. Вскорости она спокойно заснула в моей с Амандиной комнате, на нашей же постели, а мы большую часть ночи любовались ее красотой и говорили друг другу, что родители явно продешевили, согласившись отдать свою прелестную девчушку всего лишь за шестьдесят франков.
Ибо Саладен меньше сорока франков прикарманить не мог.
Хотя он, возможно, попросту похитил ребенка – это вполне в духе его натуры, по-обезьяньему хитрой. Так или иначе, но сам он тоже остался в дураках, поскольку Симилор, пользуясь двойными правами отца и опекуна, отобрал у него все денежки. Мы с Амандиной много этому смеялись – фарс, право слово, фарс.
Видит Бог, много горечи накопилось в моем сердце и немало обид я претерпел, если вырвались у меня подобные слова об Амедее Симилоре, задушевном друге моем с давних пор, и о Саладене, коего вскормил я, можно сказать, собственным молоком на свои кровные, будучи ему истинной матерью-кормилицей.
Покойная его родительница не отличалась благонравным поведением и выпивала со всеми людьми военного звания, не брезгуя даже инвалидами, однако какое это было золотое сердце! Не стоит ее упрекать, у каждого есть слабости.
В животном царстве имеются такие особи, у которых все пригодно на хорошее дело, включая и нечистоты их. Вот и наша малютка ни единого дня не была нам в тягость, ибо в первое же воскресенье, когда работали мы в Мелене, Саладен смастерил ей ясельки – а у сорванца вкус отменный! – и она изображала младенца-Иисуса в окружении двух ягнят. Мадемуазель Фрелюш была наряжена Путеводной звездой, указующей путь троим волхвам – иными словами, Колоню, Поке и Симилору. Мы с мадам Канадой представляли святого Иосифа и Богоматерь, а ангелом был Саладен.
Малютка так потрясла всех своей красотой, что жители Мелена к нам буквально ломились. Не знаю, отчего это местечко, расположенное в департаменте Сены-и-Марны, вызывает обычно кривотолки. Здесь великолепно готовят кроликов в капусте, поскольку рядом находится лес Фонтенбло, прославленный королевским дворцом и водоемами, где резвятся карпы величиной с меня самого, а завелись они тут благодаря попечению Генриха IV или Франциска I, а может быть, и прекрасной Габриэли.
В странствиях приобретаешь много познаний такого рода.
В Мелене, за вычетом всех расходов, получили мы сто тридцать франков чистой выручки, и Симилор потребовал двенадцать франков «премиальных» – в качестве вознаграждения, поскольку под его опекой состоял тот, кто раздобыл ребенка. Желая избежать склоки, договорились мы, что будем пока выплачивать ежедневно семьдесят пять сантимов, получать же их станет Симилор. Саладен сказал на это:
– Папаша, ты мудро рассудил. Когда состаришься, я сяду тебе на брюхо, чтобы легче дышалось.
Всем дурным отцам суждена подобная жатва, ибо Господь справедлив.
А малышка, едва вышедшая из пеленок, начала зарабатывать двести семьдесят пять франков пятнадцать сантимов в год, или двадцать два франка пятьдесят сантимов в месяц. Назовите мне знаменитых ребятишек – многие ли из них сумели с таким блеском вступить на профессиональное поприще?
Она совсем не говорила, а из того, что произносилось вокруг нее, казалось, не понимала ни слова. Мадам Канада была весьма довольна: ведь глухонемые не только вызывают всеобщее любопытство, но еще могут участвовать в пантомимах; однако я сразу увидел, что ни о какой глухоте или немоте и речи быть не может. Наблюдательность принадлежит к числу моих разнообразных достоинств. Прожил я свой век, не оставив по себе славы потомкам, но от талантов своих отрекаться не собираюсь.
По моему мнению, девчушка вела себя, как кровельщик, упавший с шестого этажа – насмерть не убился, однако ходит словно оглушенный. Она была вполне здорова; зато крохотный рассудок ее будто помутился. За это суждение Симилор не раз обзывал меня дураком, на что мне, впрочем, плевать – пустая бочка сильнее тарахтит. Добавлю еще, хоть возраст у нас уже не тот, я готов проучить его либо шпагой из реквизита сынка, либо тростью – может, и прибавится у него тогда ума.
Саладен-то будет куда хитрей, а уж хладнокровен! Точно изменник из «Звонаря Святого Павла» или «Милосердия Господня».
А вот и доказательство, что я не ошибался: в один прекрасный день – было это в Клермон-Ферране – дорогая наша малютка принялась вдруг напевать премиленькую песенку. Мы с мадам Канадой, смеясь и плача одновременно, стали осыпать ее поцелуями. Она к нам совсем привыкла и, полагаю, уже успела нас полюбить. Мы же на руках ее готовы были носить, и каталась она у нас как сыр в масле. Симилор предлагал сразу отдать ее мадемуазель Фрелюш, дабы с малых лет приучить танцевать на канате, но мы выказали полную непреклонность; только говорили ей: «Держись прямо и при ходьбе старайся выворачивать ступни» – лишь в этом заключалось предвестие грядущих занятий.
Должен отметить, что касса не пострадала нисколько. На ярмарке вы можете смело заменить одним красивым и послушным ребенком целую стаю обезьян, на которых нужно тратить от двенадцати до четырнадцати франков в день; при этом они постоянно болеют грудью, смерть же каждой особи обойдется не меньше чем в сто пятьдесят франков. Это почти то же самое, что дирижировать в Большом оперном театре, хотя там существуют, по крайней мере, субсидии от правительства. Ничем не лучше иметь дело с собаками, вечно недовольными своей кормежкой: хоть это, в сущности, добрые твари и друзья человека, однако от паразитов избавиться не могут, а потому нельзя соблюсти должную чистоту в тех местах, где они обретаются.
Если же вы хотите узнать мое мнение о бродячих зверинцах вообще, то скажу вам, что это чистое разорение. Просто жалость берет, когда подумаешь, скольких отцов семейства сгубила страсть к львам или слонам – не говоря уж о том, что дикий зверь в конечном счете почти всегда пожирает своего благодетеля.
По воле Провидения, дарующего хищные инстинкты, змее свойственно жалить, а тигру – раздирать жертву когтями.
Вообще, из диких зверей только тюлени и овцы-мериносы способны перенести операцию по приживлению лапы, хоть деревянной, хоть резиновой – если шов сделать аккуратно, то никто не заметит. Сверх того, хворая, животина теряет аппетит, и на корме можно сэкономить.
С тюленем просто нет никаких проблем, поскольку он способен продержаться и на старых фетровых шляпах – только выбирать надо те, что помягче.
Разве можно его сравнить с клоунами и жонглерами, распущенными обычно донельзя? Человек-скелет разорит вас, требуя лакомства; женщине-колоссу требуется от четырех до пяти фунтов мяса на обед, и это не считая затрат на пиво с табаком; если же у нее борода растет, то хоть караул кричи: в этом случае подвержена она таким порокам, о которых я даже не смею заговаривать в моих записках.
Однако же сиамские близнецы и того хуже, и если достанется вам хорошо склеенная парочка, то придется выкладывать не меньше шести франков в день, включая расходы на кофе. И постоянно надо за ними приглядывать: вечно они сквернословят и всю жизнь дерутся друг с другом.
А об уродах и говорить не хочется – эти злобные существа отравят вам жизнь, ибо источают презрение к тем, коих природа не обделила своими милостями.
По ходу повествования готов я поделиться тайнами и секретами нашего ремесла, так как мне ведомо все – начиная от электричества и кончая карточными фокусами. Любой, кто желает заняться устройством балагана, должен обратиться за советом либо к труду моему, либо ко мне лично. Последнее предпочтительно: записки мои предназначены семейству юной особы, и я поневоле вынужден прерваться, добавив только, что есть одно счастливое исключение – чревовещатель, которому свойственно доброе отношение к себе подобным, равно как и приличные манеры, если, конечно, он трезв.
К несчастью, к вину у него слабость – напившись же, начинает буйствовать.
Вернусь к преимуществам иметь ребенка – нет ничего лучше для актера. Разумеется, мы с мадам Канадой предпочли бы погибнуть, нежели вырвать невинную душу из сладостной неги домашнего очага, хотя в газетах постоянно рассказывают, как измываются над детьми их родители, которых можно сравнить только с дикарями. Малышка досталась нам по закону, ибо мы ее купили, заплатив звонкой монетой. И, пользуясь случаем, не могу не выразить то, что накипело на душе: отцы и матери, осыпающие чад своих тумаками и избивающие их всем, что подвернется под руку, вразумитесь! Ведь вы могли бы продавать их по сто франков за штуку и даже дороже, если имеется у них какой-либо талант – уродец же вполне потянул бы и на тысячу!
Но и самый обычный ребенок, не урод и не блистательный талант, при наличии хорошенькой мордашки способен принести балагану больше, чем любой крокодил – главное, чтобы нашелся в труппе человек, одаренный литературным гением. Нас же было трое таких: во-первых, я сам, чья молодость прошла за кулисами Театра Бобино и Одеона; Амедей Симилор, за плечами которого были долгие годы на подмостках; наконец, Саладен, можно сказать, родившийся на сцене, ибо уже в возрасте двух лет он блистал в роли картонного мальчика – вы помните эту великую пьесу, умершую вместе с Меленгом и мадам Лоран?
Я превосходил всех силой воображения. Симилор умел выдумывать забавные трюки. Но Саладен являл собой совершенство! Какое перо! Какой дар! Из пустяка он делал конфетку: одевал девчушку, словно куколку, и выставлял напоказ, так что каждое представление давало нам от двенадцати до пятнадцати франков.
Малышка была у нас Моисеем, которого спасала из вод реки египетская принцесса; Зелиской – в истории о девочке, вырванной собакой из пасти гигантского удава в джунглях Америки; Венцеславом или маленьким принцем, вынесенным из огня фельшхеймским гусаром – да мало ли еще кем! Саладен был плодовитее господина Скриба. За каждое сочинение ему беспрекословно выплачивали тридцать су. А поскольку он изумительно играл в монетку и бутылочку, да к тому же еще безбожно плутовал в карты, то денежки у него водились, и прятал он их повсюду – однако Симилора обмануть не мог. У того был изумительный нюх, да и папашины потребности обходились недешево.
Весь первый год девчушку представляли на афишах и на сцене под именем мадемуазель Сериз – по причине одного необыкновенного обстоятельства, о коем будет сказано ниже, дабы могли воспользоваться этим ее настоящие родители.
Через двенадцать месяцев мы с мадам Канадой решили прикинуть, какую выручку принесла нам мадемуазель Сериз. Я веду подобные расчеты безупречно – не всякий бухгалтер может со мной потягаться; всего за десять минут я произвел все необходимые операции и объявил, что ребенок, за вычетом всех расходов, дал 1.629 франков чистой прибыли.
Это произошло в Орлеане, на рыночной площади. Мадам Канада сказала мне:
– Великолепно. Кофе за мной.
– Согласен, – ответил я. – Приятно иметь калифорнийские россыпи прямо у себя на дому.
– И радостно, – добавила Амандина, – ведь я обожаю нашу малютку. Будь у меня собственная дочка, я бы не любила ее больше.
Мадам Канада по заслугам славится своим умением готовить кофе. Из рук ее выходит напиток прямо бархатный, и достигает она столь превосходного сочетания всех необходимых ингредиентов, что испытываешь подлинное наслаждение. На сей раз выставила она полный кофейник, поскольку теперь, ввиду баснословной прибыли, нам не было нужды жаться и экономить. Всю ночь мы говорили о малышке.
Истинная правда, что с возрастом человек становится лучше, ибо теперь Амандина испытывает достойное и сходное с моим желание разыскать родителей юной особы. В ту ночь дело обстояло иначе, поскольку она сказала мне:
– Сериз для нее имя неподходящее.
– Зато оно забавное, – возразил я, – сразу бросается в глаза и притягивает публику.
– Возможно, только это будто вывеска на спине. Если оставить все как есть, родители легко разгадают шараду. А она приносит большие деньги. И десяти месяцев не пройдет, как за ней явятся, чтобы забрать.
Амандина была права, и вы скоро узнаете, почему.
– Но ведь родители ее продали, – ответил я, не слишком уверенный в том, что говорю.
Мадам Канада пожала плечами.
– Конечно, продали, – поторопилась все же она подтвердить мои слова.
Но сердце подсказывало нам обоим одно – это невероятно. Родители подобного ангелочка должны были бы купаться в роскоши.
– Значит, – заключил я, – в силу того, что мы имеем на нее все права, подыщем ей новое имя.
Это оказалось проще сказать, чем сделать: видит Бог, нам пришлось изрядно потрудиться. Подобрав какое-нибудь имя, мы его обсуждали, обнюхивали, обсасывали, а затем приходили к выводу, что не идет оно ни в какое сравнение с прозвищем Сериз, которое явилось само по себе.
Тем временем поглядывали мы на личико девочки, улыбавшейся во сне – такое беленькое и розовенькое, что в самом деле походило на вишенку.
Ибо малышка наша прямо расцвела, стала свежей, как бутон, прелестной, как роза… ведь мы холили и нежили ее, словно принцессу!
Когда мы уже совсем было отчаялись, Сериз открыла свои громадные голубые глаза и взглянула на нас.
– Точно два сапфира! – сказала мадам Канада.
– Сапфиры! – повторил я. И ребенок получил имя.
Девочка, сомкнув веки с длинными ресницами, заснула вновь. А на следующий день было запрещено называть мадемуазель Сериз иначе, как мадемуазель Сапфир. Распоряжение администрации – штраф в пять сантимов за нарушение.
Однако у самой мадемуазель Сериз эта перемена вызвала обиду: впервые за все время она проявила неудовольствие – казалось, ей было жаль расставаться с прежним именем.
Впрочем, дулась она всего несколько минут, а потом забыла обо всем. Да ведь и была она безмозглой, как птичка, но сердце у нее было доброе – я убежден, что нас она уже любила.
До этого момента она только напевала, хотя довольно хорошо произносила слова песенки – говорить же не могла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61