- Это еще что за место такое? - изумился Танский монах, повернувшись к Сунь У-куну.
- Как видишь, это - город, - отвечал тот, - но на шесте над городскими стенами нет флага, да и местность эта мне незнакома. Погоди, вот подойдем ближе, тогда и спросим.
Когда путники достигли восточной заставы, они увидели по обеим сторонам дороги чайные и питейные заведения, из которых доносились веселые крики и шум, показались также лабазы и маслобойни, везде царило оживление.
Несколько лоботрясов столпились на улице, разглядывая длиннорылого Чжу Ба-цзе, Ша-сэна с темным лицом и красноглазого Сунь У-куна, однако никто из них не осмеливался подойти ближе и заговорить с путниками. Танский монах боялся, что бездельники затеют ссору с его учениками, и от страха покрылся холодным потом.
Путники прошли еще несколько кварталов и, не доходя до городской стены, увидели вход в монастырь, над воротами которого была надпись из трех иероглифов: «Монастырь милосердия Будды».
- Не зайти ли нам сюда? - спросил Танский монах своих спутников. - Дадим коню передохнуть, да и сами перекусим.
- Что же, это хорошо! Очень хорошо! - произнес Сунь У-кун.
Все четверо вошли в ворота. Вот что они увидели:
Драгоценные башни
Красуются здесь величаво,
А над ними вздымается
Будды престол золотой.
Выше туч его храм,
До небес вознеслась его слава,
Тихо в кельях монахов,
Всю ночь озаренных луной.
Благовонных курений
Клубятся дымки, как живые,
В чуть заметном
Пунцовом сиянии ступа видна.
Ветерок средь листвы
Тихо крутит вертушки резные,
Где молитвенных свитков
Святые горят письмена.
Не начало ли здесь
Непорочной земли Суковати?
Эти храмы подобны
Драконов дворцам неземным.
Главный храм среди них
Золотится в лучах благодати,
И пурпурной завесою
Облако реет над ним.
А с обеих сторон,
Вдоль больших галерей из гранита
Сотни праздных людей
Ходят толпами целые дни.
Среди пагод одна
Для гостей постоянно открыта,
Чтоб на самую кровлю
Могли подниматься они.
День и ночь из курильниц
Восходят клубы благовоний,
Растворяются в небе,
Как сны, и чисты и легки.
День и ночь напролет
Перед Буддой, воссевшим на троне,
Негасимых лампад,
Колыхаясь, горят светляки.
Золотой колокольчик,
Хрустальную трель разливая,
Издалека звенит,
Возвещая сердцам благодать.
То идет настоятель,
Монахов своих созывая,
Чтобы вслух до зари
Им священные сутры читать.
Пока все четверо разглядывали монастырь, с галереи сошел к ним какой-то монах.
- Откуда пожаловал сюда, почтенный? - спросил он Танского монаха, отвесив низкий поклон.
- Твой смиренный брат в монашестве прибыл сюда из Серединного цветущего государства, от двора Танского государя, - отвечал Танский монах.
При этих словах незнакомый монах неожиданно пал ниц и начал отбивать земные поклоны. Танский монах смутился и поспешно поднял его, приговаривая:
- Владыка! Что ты! Разве я достоин столь великой чести?!
Молитвенно сложив ладони рук, незнакомый монах скромно ответил:
- Все мы здесь стремимся к добру, читаем молитвы, поклоняемся Будде и преисполнены надеждой при перерождении оказаться в твоем Серединном цветущем государстве. Считаю своим долгом кланяться тебе до земли, так как вижу, что ты удостоился благодати родиться в этом государстве, носить дорогие ризы и головной убор, стало быть, в прежней своей жизни достиг духовного совершенства.
Танский монах усмехнулся.
- Не пугай меня! Мне просто страшно от твоих слов! За кого ты меня принял! Я ведь самый простой странствующий монах, - сказал он, - какой же благодатью я пользуюсь? Вот ты, почтенный владыка, обитающий в столь прекрасном монастыре в полном достатке и довольстве, действительно наслаждаешься счастьем.
Монах повел за собой Сюань-цзана в главный зал храма, где тот поклонился Будде, и после этого позвал своих спутников.
Покуда незнакомый монах разговаривал с наставником, ученики Танского монаха стояли в стороне, спиной к ним. Один держал коня, другой - поклажу, и монах не обратил на них никакого внимания. Когда же наставник окликнул их и они все трое обернулись, монах перепугался.
- Отец! - воскликнул он. - Почему твои уважаемые ученики так безобразны?
- Хоть они безобразны, - ответил Танский монах, - зато обладают волшебными силами. На всем пути они оберегали меня, за что я очень им признателен.
Пока они беседовали, из глубины монастырского двора подошло еще несколько монахов, все они почтительно поклонились. Тогда тот монах, который первым приветствовал Танского наставника, обратился к подошедшим монахам и сказал им:
- Сей почтенный наставник - уроженец Серединного цветущего государства, посланец великого Танского императора. А те трое - его уважаемые ученики.
Монахи почувствовали одновременно и радость и страх.
- Зачем изволил пожаловать к нам, почтенный наставник великого Серединного цветущего государства? - робко спросил один из них.
Сюань-цзан в который уже раз начал рассказывать:
- Я получил повеление моего государя, Танского императора, отправиться на чудесную гору Линшань, поклониться Будде и испросить у него священные книги. Мой путь как раз проходит через ваш благодатный край, а в монастырь ваш я зашел, во-первых, для того, чтобы осведомиться, что это за местность, а во-вторых, попросить у вас подаяния, подкрепиться и с новыми силами двинуться в дальнейший путь.
Тут монахи пришли в радостное возбуждение и пригласили Танского наставника посетить настоятеля монастыря. В его келье оказалось еще несколько монахов, приготовлявших трапезу. Монахи, которые повели Сюань-цзана и его учеников, первыми вошли в келью настоятеля и громко возвестили:
- Идите, глядите на людей Серединного цветущего государства! Оказывается, там есть и благообразные и безобразные. Благообразный настолько хорош собой, что его невозможно описать ни словами, ни кистью; безобразные же - настоящие чудовища!
Многие монахи вместе с настоятелем вышли встретить гостей. Когда церемония взаимных приветствий была окончена, все сели.
- Как называется город, в котором расположен ваш чудесный монастырь? - спросил Танский монах, закончив чаепитие.
- Этот город называется Золотой покой, - отвечали монахи, - он находится в пограничном округе нашей страны, страны Зарослей небесного бамбука.
- Далеко ли от вашего округа до чудесной горы Линшань? - продолжал расспрашивать Танский монах.
- Отсюда до столицы две тысячи ли, - мы знаем это, так как бывали там. А вот на Запад, к чудесной горе Линшань, никто из нас не ходил, и мы не осмеливаемся сказать, как далеко до нее.
Вскоре стол был накрыт. После трапезы Танский монах собрался было в путь, но тут все монахи и сам настоятель стали уговаривать его остаться.
- Почтенный наставник наш! - говорили они. - Осчастливь нас хотя бы на денек-другой. Проведи с нами праздник фонарей. Что плохого в том, что вы повеселитесь с нами?
- В пути мы только и думали, как переходить горы и реки да как избегать встреч с оборотнями и злыми духами-марами, а потому потеряли счет времени и не знали, что наступает праздник фонарей, - отвечал Сюань-цзан.
Монахи рассмеялись.
- Почтенный наставник! Все твои помыслы устремлены лишь к тому, чтобы поклониться Будде и уразуметь тайну созерцания, поэтому ты и забыл о празднике. А между тем сегодня тринадцатый день первой луны, и к вечеру мы устроим пробное зажигание фонарей. Ведь послезавтра уже праздник. Веселиться будем до восемнадцатого, а то и девятнадцатого дня. В этом уезде живут добрые люди, большие охотники до зрелищ, а правитель округа из любви к своему народу всегда устраивает празднества. Повсюду будут вывешены фонари, и всю ночь напролет будет играть музыка. Кроме того, вы увидите замечательное зрелище - «мост золотых фонарей». Его устраивают с очень давних времен, и с каждым годом оно становится все более красочным и пышным. Останься на несколько дней, почтенный наставник, а мы уж постараемся, чтобы вам было как можно удобнее у нас.
Танский монах не мог отказаться от столь любезного приглашения и вместе с учениками остался в монастыре.
В тот же вечер в храме Будды стали бить в гонги и барабаны, созывая всех верующих, живущих по соседству. Они должны были принести фонари для подношения Будде. Танский монах и его ученики вышли поглядеть на зажженные фонари, после чего все разошлись на ночлег.
На следующий день для гостей снова была устроена трапеза.
После этого все вместе отправились на прогулку в монастырский сад. То был поистине чудесный сад. Вот послушайте:
Лишь первый лунный месяц был,
А здесь уже цвела весна,
Звенела серебром ручьев
И хором птичьих песен.
В душистом, утреннем саду
Царили блеск и тишина,
И в нем был каждый уголок
Причудлив и прелестен.
Здесь круглый год вдоль всех аллей
Не вянут нежные цветы,
Здесь круглый год свежа листва
Деревьев величавых,
А над зеркальною водой
Красиво выгнулись мосты,
И тонут лестницы в густых,
Благоуханных травах.
Подобно пикам диких гор,
Вершины каменных громад
Затейливо возведены
Умелыми руками,
И от ветвей цветущих слив
Густой медвяный аромат
Навстречу вешней синеве
Восходит облаками.
Все мягко розовеет здесь,
Когда пленительно цветет
Душистый персик на заре,
И нежный и пугливый.
Все пышно зеленеет здесь,
Когда над ясной гладью вод
Густую, свежую листву
Вновь надевают ивы.
В своих изысканных стихах
Пускай поэты всех времен
Наперебой не хвалят нам
Сад Золотой долины,
Пускай не уверяют нас,
Что краше и богаче он,
И удивительней стократ,
Чем этот сад старинный.
Пускай на тысячи ладов
С восторгом славить не спешат
Красу картины видовой,
Что создана Ван Вэем,
Ни разу в жизни не взглянув
На этот монастырский сад,
Не прогулявшись по его
Приветливым аллеям.
А на реке - раздолье здесь
Для диких уток и гусей,
Пестреет тысячами птиц
Лазурная излука.
Густые заросли шумят,
Где самый мудрый из гостей
И тот названий не найдет
Для всех сортов бамбука.
Дыханье сокровенных сил
С небесной веет высоты
И пробуждает лепестки
Пеоний и пионов.
Вон прихотливы и пестры
Цветут смешливые цветы,
Вон розовеют купы роз
Вдоль изумрудных склонов.
Вон, распустившись раньше всех,
Цветы камелии видны,
Огнем шиповников густых
Уже оделись кручи,
А эти нежные цветы
Зовутся Встречею весны,
И волчеягодник зацвел,
Упрямый и пахучий.
На скалах северной гряды
Еще сверкает снег седой,
Как будто вечная зима
Царит на этих склонах.
А дальше, к югу стройный лес
Окутан дымкой голубой,
И льется вешний ветерок
Среди ветвей зеленых.
На отражение свое
Глядит задумчивый олень,
Застыв у ясного пруда,
Как статуя немая,
И важно аисты стоят
Под сенью сосен целый день,
Игре на лютне золотой
Внимательно внимая.
Здесь на восточной стороне
Встал теремов узорный ряд,
Блестя, как хрупкая резьба
Из яшмы или кости.
На западной, - зубцами крыш
Беседки, башенки горят,
Где могут на ночлег всегда
Расположиться гости.
На южной - залы ты найдешь
Для праведников и святых.
Огни курильниц зажжены,
Светло от их мерцаний.
На северной - в тени дерев
Немало пагод золотых
Для строгих, безмятежных дум
И чистых созерцаний.
А за листвой, среди цветов
Две стройных башни поднялись.
Где можно душу укреплять
Наедине с собою.
Двойные кровли их парят,
Как будто устремляясь ввысь,
Блистая в утренних лучах
Глазурью голубою.
А там, где горы над водой,
Светелки тихие видны,
Где избавляются сердца
От злого духа-мары.
Покоем дышат окна их,
Всегда прозрачны и ясны,
Любой, кто хочет, в них входи -
И молодой и старый.
И, право, сами небеса
Благословили этот край,
Где можно жить, уединясь,
Забыв и грех и горе.
И незачем приют искать
На островах Пэнлай, Инчжоу:
Таких благословенных мест
Нет и в Восточном море!
Учитель и его ученики провели в саду целый день, любуясь его красотами, и вечером отправились в храм, где уже зажгли фонари, а затем в пригород, на предпраздничное гулянье. Оттуда они смотрели на город, который утопал в море огней.
Блещет весь огромный город,
Как в агатовых цветах,
И пышней великолепья
Не увидишь и в мечтах,
Словно яркою глазурью
Ниши светятся внутри,
И качаются повсюду
Расписные фонари.
А кругом светло, как в полдень,
И дворцы блестят вдали,
Озаренные огнями,
Как слюда иль хрустали,
Словно кто-то разноцветной,
Драгоценною парчой
Их изящно разукрасил
И поставил в длинный строй.
От мостов ложатся тени
И скользят по глади вод,
Будто движутся, качаясь,
И земля и небосвод.
Словно в пламени деревья -
То с раскидистых ветвей
Алый свет кругом струится
От несчетных фонарей.
Вдоль широких главных улиц
Люди весело снуют,
Свищут тоненькие дудки,
Барабаны мерно бьют.
Дым струится благовонный,
И над множеством ворот
Фонарей цветное пламя
До утра сиянье льет.
Там и сям сверкают горки,
И летят снопы огней,
Точно рыбы и драконы
Из пылающих морей,
Стаи фениксов хвостатых
И огнистых птиц луань
Небо блеском испещряют,
Словно вышитую ткань.
Восхищаясь фонарями
И сиянием луны,
Беззаботно бродят люди,
Мирной радости полны,
И, блистая легким шелком,
Рой красавиц между тем
То играет на свирелях,
То поет на радость всем.
Мчатся с грохотом повозки,
Скачут кони, вьется смех.
Лица дев нежнее яшмы,
Не насмотришься на всех!
К ним стремятся с восхищеньем
Взоры щеголя юнца.
Нет числа живым виденьям,
Дивным видам нет конца!
Пока Танский наставник Сюань-цзан смотрел, как зажгли фонари в монастыре, и затем отправился в пригород и дошел до самой восточной заставы, глядя па гулянье, наступила уже вторая ночная стража. Утомившись, Танский монах отправился на покой.
На следующий день он обратился к монахам со следующими словами:
- Когда-то я дал обет приводить в порядок все пагоды, которые встретятся на пути, вот и сейчас хочу попросить вас открыть пагоду, чтобы я мог выполнить свой обет.
Монахи распахнули двери пагоды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76