— Полюбуйтесь на них! — проворчал он, обращаясь к Марианне, озадаченной происходящим. — Чем не Пилад, утешающий преследуемого Эриниями Ореста? Что эти остолопы не смогли переварить, так это то, что леди Селтон не стала на их сторону и сама не предложила им голову виновного! Они требовали этого от меня, но именно вам они никогда не простят!
— Вы считаете?
— Конечно. Они так старались, чтобы вам понравиться, а вы остались холодной. Вы не оценили их усилий. С людьми подобного рода делают революции: они ненавидят все, что не могут купить или подчинить себе.
— Но зачем покидать корабль? Теодорос в цепях, и мистеру Кокрелю больше нечего бояться…
— Чтобы попасть раньше нас в Константинополь и вырвать у посла приказ об аресте, конечно!
Сердце Марианны пропустило один удар. Едва Теодорос избежал благодаря дружелюбию сэра Джемса серьезной опасности, как появилась другая, еще более грозная. Если после прибытия в порт грек будет арестован, ничто не сможет его спасти. Она хорошо помнила слова Кулугиса: голова вождя повстанцев оценена так высоко, что любой дипломат с радостью выдаст его правителю, благосклонности которого он добивается. И в руках правосудия его ненадежное инкогнито будет быстро раскрыто! Да, но ведь она поклялась перед иконой Святого Элии сделать все возможное, чтобы ее компаньон смог без затруднений попасть в османскую столицу…
Она посмотрела на своего старого друга повлажневшими глазами.
— Итак, — прошептала она печально, — ваша доброта к этому бедному малому оказалась бесполезной: его дурное побуждение, вполне простительное для человека, любящего свою родину, будет стоить ему веревки! Тем не менее… я благодарна вам от всего сердца, сэр Джеме. Вы сделали все, что могли… и я действительно причинила вам много неприятностей…
— Полноте! Без вас это путешествие было бы монументом скуки! И я не один так думаю! Вы превратили его в цветущий сад!
Что касается вашего громадного ньюфаундленда… лучше всего будет, если он сбежит до того, как наш якорь скользнет в воду Босфора. Времени достаточно, ибо я не думаю, что мы встретим сэра Стратфорда Кэннинга, нашего посла, вросшим в набережную со взводом солдат в ожидании нашего прибытия! Дело слишком мелкое, и жалобщики тоже! Перестаньте беспокоиться и приходите ко мне на чашку чая. Я не знаю лучшего средства, чем горячий чай, от этой проклятой жары!..
Несмотря на утешающие слова сэра Джемса, Марианна не успокоилась. Досада и злоба этих двух людей могли представлять опасность, если они имели какой-то вес в глазах английских властей, но она поняла по оскорбленным взглядам, которые бросали на нее бывшие обожатели, что напрасно потеряет и время, и достоинство, пытаясь заставить их изменить мелочное решение. Они были упрямы, что свойственно людям без широты взглядов, и увидят в побуждении молодой женщины только непонятную и достойную, на их взгляд, сожаления слабость к человеку, которого они, конечно, считали просто выродком. Лучше было, пожалуй, положиться на решение сэра Джемса и его дружбу: разве он не дал ей понять, что не воспрепятствует бегству виновного? Она даже получила уверенность в этом, когда он разрешил ей послать в трюм записку, предупреждающую Теодороса, что он должен бежать, как только услышит лязг опускаемой якорной цепи.
— Его освободят от оков, когда мы покинем этот порт, — сказал он ей, когда корабль на заходе солнца подошел к Мармара-Эриглиси, — так что ему не составит никакого труда уйти украдкой. Однако вполне возможно, что мы напрасно тревожимся и приписываем вашим воздыхателям более черные мысли, чем на самом деле!
— В любом случае предосторожность не мешает, — сказала Марианна, — и я благодарю вас от всего сердца, сэр Джеме!
Так что она уже с прояснившимся взглядом присутствовала при высадке обоих англичан с множеством багажа, переходившего из рук в руки, и криках лодочников и носильщиков, которые перегружали его с палубы фрегата в барку и с барки на забитую шумной толпой набережную.
Не сказав ни слова на прощание, Кокрель и Фостер покинули корабль, и их зеленые зонтики можно было еще долго видеть плывущими над морем тюрбанов и фесок. Наконец, взгромоздившись на ослов, сопровождаемые горланящими мальчишками и проводниками с палками, они исчезли в плотной массе разноцветных домов и мечетей.
— Какая неблагодарность? — вздохнула молодая женщина. — Они даже не попрощались с вами! Ваше гостеприимство заслуживает большего!
В ответ сэр Джеме рассмеялся и отдал приказ отплывать. И фрегат, словно он почувствовал себя облегченным от неприятного груза, продолжал путь в лучах заходящего солнца по аметистовому морю, испещренному позолоченными островками, вокруг которых плясали серебристые дельфины.
На этот раз начался последний этап. Долгое, изнуряющее путешествие, неоднократно угрожавшее ее жизни, завершалось.
По мере того как проходили переживаемые ею тяжелые дни, город светловолосой султанши, от которого она столько ожидала, и прежде всего — воскрешения надежды, мало-помалу превращался в мираж, в некий сказочный город, постепенно исчезавший во времени и пространстве. И вот теперь он совсем близко… Мелькавшие на море многочисленные паруса возвещали об этом, а также бездонное небо, чей уже ночной бархат прорезался далекими вспышками света.
Поздним вечером, когда корабль с поникшими из-за внезапно упавшего ветра парусами тихо покачивался среди шелковистого плеска, Марианна осталась на палубе, глядя на звезды, и эта ночь Востока так походила на те, о нежности которых она мечтала в то время, когда будущее еще заключалось в одном слове: «Язон». Где был он в этот час? По какому морю блуждала его гордыня или его нищета?
Где раздувались в этот момент белые паруса его прекрасной «Волшебницы»? И чьим приказам подчиняется она? Живет ли он еще в этом мире, человек властный и гордый, недавно заявлявший, что его единственная любовь — это женщина, которую он добыл не для того, чтобы снова потерять, и похожий на нее бриг.
В эту последнюю ночь странствий тоска нахлынула на нее с особой силой. Чтобы попасть в этот город, чье приближение она ощущала, чтобы попытаться склонить пылкое, но хрупкое, поскольку оно женское, сердце к маловероятному союзу, Марианна потеряла во время своего мучительного пути все, что имело значение для нее, все, что являлось ее жизнью: любовь, дружбу, уважение к себе, состояние, все, вплоть до одежды, не считая супруга, так и не приблизившегося к ней, погибшего от руки обезумевшего ничтожества. Придет ли день жатвы?.. Сможет ли она привезти во Францию хотя бы старую дружбу? Или же неудача повторит личную катастрофу, которую представляла эта цепкая жизнь, притаившаяся в глубине ее тела и цеплявшаяся там так умело, что худшие обстоятельства существования не добрались до нее?
Молодая женщина долго созерцала большие сверкающие звезды, отыскивая среди них какой — нибудь знак, поддержку, надежду.
Вдруг ей показалось, что одна из них оторвалась от синего свода, покатилась к горизонту и там угасла.
Марианна быстро перекрестилась и, устремив глаза к точке, где исчезла звезда, бросила на легкий ветерок традиционное желание.
— — Увидеть его. Господи! Увидеть его любой ценой! Если он еще жив, сделай так, чтобы я хоть один раз увидела его…
В глубине души она не сомневалась, что Язон жив. Несмотря на проявленную к ней жестокость, несмотря на его безумную ревность и такое странное поведение, что она невольно спрашивала себя, не подсунул ли ему Лейтон один из тех наркотиков, что дают волю бешенству, она знала, что он так глубоко врос в ее душу, что вырвать его оттуда было равносильно смерти, и даже на краю света жизнь его не могла угаснуть без того, чтобы она сейчас же не узнала бы об этом по загадочному трепету в сердце…
Императорский город показался вместе со встающим солнцем.
Сначала далеко, на краю перламутрового моря, возникли посеребренные туманом очертания круглых куполов и бледных стрел минаретов.
Море, подмывавшее азиатские холмы с пышной зеленью и белыми деревнями, было усыпано судами, словно возникшими из восточной сказки: коричневые галеры, увлекаемые крепкими руками гребцов в ярких костюмах, пестрые, как наряды одалисок, тартаны, красные и черные шебеки, скользившие как акулы, древние фелюги, напоминавшие гигантских насекомых, чектирмы с остроконечными парусами, вонзавшимися в небо, — все это стремилось к сверкающему на солнце миражу.
По мере того как он приближался, город показывался полностью, окруженный высокими желтыми стенами, тянущимися от замка Семи Башен во всю длину Семи Холмов и Семи Мечетей, похожими на арки гигантского моста, вплоть до черных кипарисов сераля, с красными крышами, просвечивающими соборами, садами и античными строениями, которые, казалось, удерживали на своих могучих плечах как раз до момента падения в море голубые купола, громоздившиеся между шестью минаретами мечети Ахмеда и мощными контрфорсами Айя-Софии.
Длинная зубчатая линия молча показалась, когда обогнули остров Принцев и гигантская, отливающая цветами радуги жемчужина показала свои точные очертания.
Фрегат, словно для реверанса слегка наклоняясь под тяжестью наполненных утренним бризом парусов, миновал мыс Сераля и вошел в Золотой Рог.
На этом морском перекрестке, где кипение старой Европы встречалось с тишиной Азии, величие триединого города стало подавляющим. Сюда входили, как в пещеру Али-Бабы, не зная больше, чем восхищаться и на что смотреть глазами, ослепленными блеском и светом. Но пылкая жизнь в этом горниле, где сплавились целые цивилизации, сейчас же хватала вас за горло и похищала.
Держась за поручни полуюта, рядом с пресыщенным и смотрящим без удивления сэром Джемсом, Марианна пожирала глазами открывшийся перед ней громадный порт, чья синева простерлась между двумя мирами.
Слева, у набережных Стамбула, сгрудились османские суда, пестрые и живописные, прямо у лестниц Галаты выстроились корабли Запада: черные суда генуэзцев, англичан, голландцев, чьи цветные флаги на голых мачтах напоминали плоды, забытые нерадивым садовником.
На берегу толпился люд, прямо или косвенно связанный с морем: матросы, чиновники, рассыльные, писцы, агенты купцов или посольств, носильщики, грузчики, торговцы и трактирщики, среди которых двигались воинственные фигуры янычар в высоких фесках и портовых полицейских.
Буксируемый баркасами с яростно гребущими гребцами, фрегат величественно прибыл на место якорной стоянки, когда от берега отчалила шлюпка с английскими моряками в кожаных шляпах и направилась к нему. На корме ее стоял со скрещенными на груди руками очень высокий, худощавый блондин, крайне элегантный, в развевающемся просторном светлом плаще.
При виде его сэр Джеме от изумления поперхнулся.
— По… позвольте… но ведь это же посол!
Вырванная из мечтательного созерцания, Марианна вздрогнула.
— Что вы сказали?
— Что у наших двух молодчиков оказалась более длинная рука, чем я мог предположить, мое дорогое дитя, потому что это лорд Стратфорд Кэннинг собственной персоной направляется к нам!
— Это значит… что он сам явился арестовать беднягу грека за то, что он позволил себе немного потрясти поганого архитектора?
— Невероятно… но похоже, что так! Мистер Спенсер, — обратился он к своему помощнику, — загляните в трюм, там ли еще пленник? Если да, то бросьте его в воду, но заставьте исчезнуть!
Иначе я больше не отвечаю за него. Надеюсь, что цепи соответственно подготовлены?
— Будьте спокойны, милорд, — улыбнулся молодой человек. — Я лично проследил за этим.
— Тогда, — заключил моряк, незаметно вытирая лоб под треуголкой, — остается только принять получше его превосходительство. Нет, не уходите, дорогая, — добавил он, удерживая Марианну, которая уже собралась на попятную, — будет лучше, если вы побудете со мной. Возможно, вы понадобитесь мне, и, кроме того, он же видел вас!
Действительно, взгляд посла был устремлен к стоявшей на полуюте группе, и Марианна в своем ярком наряде, безусловно, выделялась среди других.
Смирившись, она смотрела на приближающегося дипломата, удивляясь его молодости. Высокий рост и подтянутость не добавляли лет его, бесспорно, юношескому лицу. Сколько же могло быть лорду Кэннингу? Двадцать четыре, двадцать пять? В любом случае не больше! А какой он красивый!.. Черты его лица вполне подошли бы греческой статуе. Только рот, тонкий и поджатый, да немного выступавший вперед подбородок принадлежали Западу. В глубоко сидевших глазах под протокольной холодностью дипломата проглядывала мечтательная душа поэта.
Едва шлюпка подошла к кораблю, как он бросился на веревочную лестницу и взобрался по ней с ловкостью человека, занимающегося спортом, и, когда взошел наконец на полуют, Марианна могла констатировать, что вблизи он еще более соблазнительный, чем издали. От него, его манер и серьезного голоса исходило странное очарование.
Однако когда ее взгляд впервые скрестился со взглядом красавца дипломата, молодая женщина внезапно ощутила, что находится перед лицом опасности. У этого человека были твердость, блеск и чистота клинка дамасской стали. Даже в его безукоризненной учтивости чувствовалось что-то непреклонное. Впрочем, едва обменявшись с коммодором полагающимися любезностями, он повернулся к молодой женщине и, не ожидая представления сэром Джемсом, очень почтительно поклонился и заявил совершенно спокойным тоном:
— Вы видите меня, сударыня, очарованного возможностью приветствовать наконец ваше светлейшее сиятельство. Вы настолько задержались, что мы почти не надеялись больше на ваше прибытие. Стоит ли говорить, что лично я одновременно и счастлив, и наконец спокоен?
Никаких следов иронии в этих словах, и Марианна выслушала их без удивления, ибо внутренне уже ждала этого с того момента, как увидела посла. Она ни секунды не верила, что такая важная особа беспокоится из-за простого греческого слуги…
Тем временем сэр Джеме, считая это недоразумением, разразился смехом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61