— сказал Наполеон сухим тоном, давшим понять Марианне, как она его задела.
В своей мужской гордыне он, может быть, думал, что часа любви с ним будет достаточно, чтобы сделать менее жгучими сожаления о Язоне и вернуть ее, отныне покорную, к той жизни, которую он должен был определить для нее.
— Тебе надо поехать туда, Марианна, — продолжал он после короткого молчания, — политика и честь требуют этого. Ты должна встретиться со своим супругом. Но не бойся, он ничего тебе не сделает.
— Откуда вы знаете? — забыв об учтивости, с горечью спросила Марианна.
— Я позабочусь об этом. Ты поедешь не одна! Кроме этого странного человека, практически удочерившего тебя, с тобой будет эскорт… вооруженный эскорт, который будет повсюду сопровождать тебя и останется в твоем распоряжении.
Марианна сделала большие глаза.
— Эскорт? Меня? Но на каком основании?
— Скажем… на основании того, что ты будешь чрезвычайным послом! В самом деле, я пошлю тебя к моей сестре Элизе и не в Лукку, а во Флоренцию. Оттуда тебе будет просто урегулировать взаимоотношения с твоим мужем, не подвергая себя ни малейшей опасности, ибо я передам с тобой соответствующее послание великой герцогине Тосканской. Я имею в виду, что даже там мое покровительство распространяется на тебя, и пусть об этом знают!
— Как же я могу быть послом? Ведь я только женщина.
— Я часто пользовался услугами женщин. Моя сестра Полина знает об этом кое-что! И я не хочу отдать тебя связанной по рукам и ногам тому, кого ты… сама выбрала себе супругом!
Намек был слишком прозрачным. Он подразумевал, что, если бы Марианна оказалась более разумной, она доверилась бы своему бывшему возлюбленному, чтобы обеспечить свое существование, не бросаясь в невозможную авантюру… Решив, что лучше будет не отвечать, она склонилась в глубоком реверансе.
— Я повинуюсь, сир! И я благодарю ваше величество за такую заботу обо мне.
Мысленно она уже прикидывала, что, попав во Флоренцию, ей не составит большого труда добраться оттуда до Венеции. Она еще не могла себе представить, ни как она уладит разногласия с князем Коррадо, ни какую форму соглашения он ей предложит, но в одном она была уверена, она больше никогда не будет жить на белой вилле, прекрасной и ядовитой, как один из тех экзотических цветков, чей аромат очаровывает, а нектар убивает.
Правда, с ней будет эскорт, но она постарается от него избавиться…
Дверь внезапно отворилась. Появился Видок. Не сказав ни слова, он торжественно поклонился. Император вздрогнул. Его взгляд встретился со взглядом Марианны, которая, хотя и не отвела глаз, почувствовала, что невольно бледнеет.
— Правосудие свершилось, — сказал он только. Но Марианна уже поняла, что голова Франсиса Кранмера слетела. Она медленно опустилась на колени на нагретые огнем плитки, склонила голову, сложила руки и начала молиться за того, кто отныне никогда больше не сможет причинить ей зла… Чтобы не мешать ее молитве, Наполеон отошел и затерялся во мраке зада…
Пушка гремела над Парижем. Стоя возле окна своей комнаты в компании с Жоливалем и Аделаидой? Марианна слушала ее, считая выстрелы.
— Четыре… пять., шесть…
Она знала, что это значит: у Наполеона родился ребенок! Уже среди ночи большой колокол Нотр-Дам и колокола всех церквей Парижа призвали французов молить небо о благополучном разрешении от бремени, и никто в столице больше не спал. А Марианна тем более, ибо эта ночь была последней, которую она проводила в своем доме.
Упакованные чемоданы уже погрузили в большую дорожную берлину, и как только прибудет обещанный военный эскорт, начнется ее долгий путь в Италию. На комоде императорские письма, которые она должна будет передать великой герцогине Тосканской, кичились своими лентами и красными печатями. Мебель в ее комнате уже надела чехлы разлуки. Не было больше цветов в вазах. А душа Марианны уже давно покинула этот дом.
Так же изнервничавшись, как и Марианна, Жоливаль считал вслух:
— Семнадцать, восемнадцать… девятнадцать. Если это девочка, говорят, что она будет носить титул принцессы Венецианской.
Венеция! Только три месяца осталось до того дня, как корабль Язона бросит якорь в ее лагуне! И это имя, хрупкое и пестрое, как сверкающее стекло ее мастеров, переливалось радугой надежды и любви.
— Двадцать, — считал Жоливаль. — Двадцать один!..
Наступила тишина, очень недолгая, но такая напряженная, словно вся империя затаила дыхание. Затем бронзовые голоса возобновили свои торжествующие возгласы.
— Двадцать два! Двадцать три! — Жоливаль покраснел. — Они дойдут до ста одного! Мальчик!.. Да здравствует император!
Да здравствует король Рима!..
Словно чудом его крик вызвал многочисленное эхо. Повсюду открывались окна, хлопали двери, раздавались приветственные возгласы парижан, спешивших на улицы. Одна Марианна замерла и закрыла глаза. Теперь Наполеон получил сына, которого он так желал! Розовая австрийская телка выполнила свою задачу производительницы! Как он должен быть счастлив! И горд!.. Она представила себе, как звучат во дворце раскаты его металлического голоса, как потрескивает паркет под его торопливыми шагами… Ребенок родился, и это был мальчик!.. Римский король!.. Красивое имя, которое означало мировую империю. Но также и слишком тяжелое для таких хрупких плеч.
— Полноте, Марианна! Надо выпить за новорожденного!
Аркадиус выстрелил пробкой шампанского в потолок, наполнил бокалы и пригласил женщин к столу. Его радостный взгляд перебегал от одной к другой, когда он поднимал прозрачный хрусталь с пенящимся золотистым вином.
— За короля Рима! И за вас, Марианна! За день, когда мы будем пить за здоровье вашего сына! Он не будет королем, но он будет красивым, как мать, сильным и смелым, как отец!
— Вы в это действительно верите? — спросила Марианна, у которой увлажнились глаза при одной мысли о таком огромном счастье.
— Я не просто верю, — сказал Аркадиус серьезно, — я в этом убежден…
И, опорожнив бокал, он разбил его, по русскому обычаю, о мрамор камина, заключив:
— ..так же, как и в том, что этот бокал разбит навсегда!
Одна за другой обе женщины последовали его примеру, позабавившись этим странным обычаем. Затем Марианна распорядилась:
— Соберите всех домашних, Аркадиус, и угостите их тоже шампанским! Это в честь моего отъезда, ибо я увижу их снова только счастливой или же никогда… Я иду одеваться!
И она ушла приготовиться к долгому путешествию, которое скоро должно начаться. Снаружи, среди криков и приветственных возгласов парижан, пушка продолжала греметь…
Шел двадцатый день марта 1811 года.

МЕЧТА МОЯ, ВЕНЕЦИЯ
ГЛАВА I. ФЛОРЕНТИЙСКАЯ ВЕСНА
Любуясь Флоренцией, раскинувшейся под солнцем в нежности ее серовато-зеленых холмов, как в колыбели, Марианна спрашивала себя, почему этот город одновременно и пленял ее, и раздражал. С места, где она находилась, она видела только часть его между черной стеной кипарисов и розовым изобилием массива лавров, но этот кусочек города сконцентрировал в себе очарование, как скряга, набивший сундук золотом, но дрожащий над каждой новой монетой.
Позади длинной светлой ленты Арно, скованной мостами, готовыми, казалось, обрушиться под грузом средневековых домишек, глазам открывалось нагромождение красных черепичных крыш, разбросанных как попало над серыми, желтыми и мелочно-белыми стенами. Из всего этого возникали драгоценности: коралловая булла на сверкающей инкрустации собора, посеребренная каменная лилия, полностью так и не распустившаяся на старом дворце Правителей, строгие башни, чьи зубцы, однако, напоминали бабочек, и колокольни, похожие на пасхальные свечи в веселости их разноцветного мрамора. Но иногда эта красота омрачалась кривой темной улочкой среди почти слепых стен защищенного решетками, как несгораемый шкаф, дворца. Или шумом осыпающихся камней из благоухающего сада, который никто не собирался приводить в порядок.
И Флоренция, гревшая на солнце свои древние кости и поблекшие красоты, нежилась под индиговым небом, где блуждало одинокое белое облачко, не знавшее, похоже, куда ему направиться, но тем не менее не казалась сомневающейся в своем будущем и в том, что бег времени неумолим. Прошлого, безусловно, было достаточно, чтобы питать ее мечты…
И возможно, поэтому Флоренция раздражала Марианну. Для молодой женщины прошлое имело ценность, только продолжаясь в настоящей жизни и угрозах, которыми оно отягчало ее будущее. То будущее, туманное, трудноразличимое, но к которому стремилось все ее естество. Конечно, она хотела бы в эту минуту, когда отдавалась окружающей ее красоте этого сада, разделить хоть мимолетные мгновения счастья с человеком, которого она любила! Какая женщина не хотела бы этого? Но еще два долгих месяца отделяли ее от встречи с Язоном в лагуне Венеции, как они поклялись в ту самую страшную и наиболее драматическую из рождественских ночей. И учитывая еще, если им удастся соединиться, ибо между Марианной и ее возлюбленным встала пугающая тень князя Коррадо Сант'Анна, ее невидимого мужа, и неизбежное объяснение, опасное, быть может, и такое близкое теперь, которое молодая женщина должна иметь с ним.
Через несколько часов придется покинуть Флоренцию и относительную безопасность, которую она ей давала, чтобы снова поехать по дороге к белой вилле, где легкое пение фонтанов не было достаточно сильным, чтобы изгнать зловещие призраки.
Что же произойдет тогда? Какое удовлетворение потребует замаскированный князь от той, что не смогла выполнить свою часть договора, обязывавшего ее дать ему ребенка императорской крови, надежда на которого обусловила брак? Какое удовлетворение… или какое наказание?..
Разве у многих поколений княгинь Сант'Анна судьба не заканчивалась трагически?
В надежде обеспечить себе лучшего из защитников, самого понятливого и больше всех информированного, она сразу же после прибытия во Флоренцию послала с гонцом срочное письмо в Савон, призыв о помощи, адресованный ее крестному, Готье де Шазею, кардиналу Сан-Лоренцо, человеку, который выдал ее замуж при невероятных обстоятельствах, чтобы обеспечить ее ребенку и ей самой достойное положение в обществе, а также дать наследника несчастному, который не мог или не хотел произвести его сам. Ей казалось, что маленький кардинал лучше, чем кто-либо, мог разобраться в невольно становившейся трагичной ситуации и найти для нее подходящий выход. Но после долгого ожидания гонец вернулся с пустыми руками. Ему с большим трудом удалось пробиться к ближайшему окружению святого отца, строго охраняемого людьми Наполеона, и добытые им новости были малоутешительными: кардинала Сан-Лоренцо в Савоне не оказалось, и никто не мог сказать, где он находится.
Безусловно, Марианна была разочарована, но не особенно удивлена: с детских лет она знала, что ее крестный проводит большую часть своей жизни в таинственных путешествиях, осуществляемых службой церкви, в которой он, по всей видимости, был одним из самых деятельных тайных агентов, или службой короля в изгнании, Людовика XVIII. Может быть, он находился где-нибудь на краю света, и у него и в мыслях не было, что крестницу одолевают новые волнения. Ей придется учесть, что на помощь с его стороны рассчитывать нельзя…
«Грядущие дни, похоже, не будут безоблачными!»— со вздохом подумала Марианна. Но она уже давно знала, что благородные дары, данные ей судьбой при рождении: красота, очарование, ум, мужество, — были не бесплатными подарками, но оружием, благодаря которому, может быть, ей удастся завоевать счастье. Остается узнать, не слишком ли велика будет плата за это…
— Так что вы решили, сударыня? — раздался рядом с ней голос, в котором обязательная Почтительность плохо скрывала нетерпение.
Внезапно вырванная из меланхоличной мечтательности, Марианна слегка приподняла розовый зонтик, защищавший ее кожу от солнечных лучей, и посмотрела на лейтенанта Бениелли отсутствующим взглядом, в котором, однако, загорелся тревожный зеленый огонек.
Боже, до чего невыносим этот драгун!.. С тех пор как — вот уже скоро шесть недель — она покинула Париж с военным эскортом, начальником которого он являлся, Анжело Бениелли, как привязанный, не отходил от нее ни на шаг.
Это был корсиканец. Упрямый, мстительный, ревнивый к малейшему посягательству на его авторитет и к тому же наделенный ужасным характером. Лейтенант Бениелли восхищался только тремя личностями в мире: конечно, императором (еще и потому, что он был его земляк), генералом Горацио Себастьяни, ибо тот был родом из той же деревни, что и он, и третьим военным, тоже выходцем с прекрасного острова, генералом, герцогом Падуанским, Жаном-Тома Арриги де Казанова, потому что он был его кузеном и к тому же настоящим героем. За исключением этой троицы, Бениелли ни во что не ставил тех, кто носил громкие имена в Великой Армии, будь то Ней, Мюрат, Даву, Бертье или Понятовский. Подобное мнение основывалось на том, что эти маршалы не имели чести быть корсиканцами, что казалось Бениелли недостатком, достойным сожаления, но, увы, непоправимым.
Бесполезно добавлять, что в таких условиях его миссия сопровождать женщину, даже княгиню, даже очаровательную, даже прославленную особым вниманием его величества императора и короля, представлялась Бениелли только тягостным ярмом.
С приятной откровенностью, являвшейся самой привлекательной чертой его характера, он сообщил ей об этом, прежде чем они достигли заставы Корбей, и с этой минуты княгиня Сант'Анна вполне серьезно спрашивала себя, действительно ли она посол или просто пленница. Анжело Бениелли следил за ней с вниманием полицейского, преследующего пойманного на горячем вора, все предусматривал, все решал сам, будь то протяженность этапов или достоинство номера, который она должна была занять в гостинице (все ночи ее дверь охранялась солдатами), и не хватало только, чтобы он принимал участие в выборе ее туалетов.
Такое положение вещей не могло не вызвать серьезное сопротивление Аркадиуса де Жоливаля, чье терпение не являлось его главной добродетелью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61