— Нет!.. Нет, это не правда…
— Уж будто! Это из-за нее твоя дурнота, обмороки, боли в желудке! Я не знаю, от кого ты понесла! Но я узнаю это… я сейчас узнаю, в какой еще постели ты валялась! Кто был на этот раз, а?
Твой корсиканский лейтенант, господин герцог Падуанский, призрачный муж или император? Отвечай!.. Говори!.. Сознавайся!..
Упершись коленом в койку, он схватил Марианну за горло и опрокинул ее навзничь, но руки его еще не сжались.
— Ты сошел с ума!.. — простонала потрясенная молодая женщина. — Кто сказал тебе подобную глупость?..
— Кто? Да Лейтон! Ты почувствовала себя лучше после его микстуры, не так ли? Только ты не знала, что это такое!.. Ее дают беременным негритянкам на невольничьих кораблях, чтобы рвота не вывернула их наизнанку до прибытия, иначе чистый убыток, а пузатая негритянка стоит вдвое дороже!
Затопившая Марианну гадливость заставила на какое-то время забыть страх. Язон говорил нестерпимые вещи и в таких гнусных выражениях! Стремительным движением она освободилась, забилась в угол алькова и закрыла руками шею.
— Корабли работорговцев!.. Не хочешь ли ты сказать, что и сам начал заниматься этой подлой торговлей?
— А почему бы и нет?.. Можно загребать золото лопатой!
— Следовательно?.. Этот запах?..
— Ага, ты заметила его? Он стойкий, верно! Никакое мытье не помогает. Однако я только один раз перевозил «черное дерево», и то по просьбе друга! Но вопрос не в том, чем я занимаюсь, а в тебе! И клянусь, что ты сейчас скажешь все!
Снова он бросился на нее, вырвал из ее убежища и попытался схватить за шею, но на этот раз гнев и разочарование пришли на помощь Марианне. Внезапным толчком она сбросила его с койки.
Одурманивший его алкоголь помешал ему сохранить равновесие, и он упал на стул, разлетевшийся под ним в щепки.
Тем временем в дверь снова застучали. Послышался голос Жоливаля. Марианна поняла, что Агата привела помощь.
— Откройте, Бофор! — кричал виконт. — Мне надо поговорить с вами.
Язон тяжело поднялся и подошел к двери, но не открыл ее.
— А мне не о чем говорить с вами, — ухмыльнулся он. — Проваливайте отсюда, пока целы! Это с… госпожой у меня дела.
— Не валяйте дурака, Бофор, и особенно не делайте ничего, о чем потом сами будете жалеть. Пустите меня…
В напряженном голосе Жоливаля звучал не меньший страх, чем охвативший Марианну, но Язон снова рассмеялся каким-то чужим смехом.
— Зачем? Вы «отите объяснить, без сомнения, как случилось, что эта женщина беременна… или же рассказать, как вы играли роль сводника?..
— Вы слишком много выпили и сошли с ума! Немедленно откройте!
— Но я открою, мой дорогой друг… я открою… после того, как выдам вашей милой подружке то, что она заслужила!..
— Она больна, и это же женщина! Вы никогда не были подлецом и, надеюсь, еще не забыли этого?
— Я ничего не забываю!
Внезапно развернувшись, он прыгнул на Марианну, не ожидавшую такой стремительной атаки, и бросил ее на пол. Больше от страха, чем от боли, она отчаянно закричала.
В следующий момент дверь распахнулась под двойным напором. Жоливаль и Гракх влетели в каюту и вырвали Марианну из рук разъяренного Язона, одержимого, похоже, навязчивой идеей задушить ее. В то же время шедшая следом Агата схватила большой кувшин с водой и выплеснула его содержимое в лицо корсару, который, захлебнувшись, затряс головой, как промокший пес. Но постепенно в его мрачном взгляде появилось осмысленное выражение.
Немного отрезвев, он отбросил с лица прилипшие черные пряди и полным злобы взглядом обвел всех. С помощью Гракха Агата подняла Марианну и положила на постель. Бросив сострадательный взгляд на неподвижное тело, Аркадиус повернулся к Язону и печально покачал головой перед его искаженными чертами, выражавшими скорее страдание, чем гнев.
— Я пытался заставить ее сказать вам правду, — начал он спокойно, — но она не осмелилась. Она боялась… ужасно боялась, как вы это воспримете!
— В самом деле?
— Судя по тому, что сейчас происходит, она недаром опасалась! Тем не менее, Бофор, даю вам слово дворянина, что она не несет никакой ответственности за то, что с ней произошло! Она была подло изнасилована! Вы разрешите рассказать эту ужасную историю?
— Нет! Я без труда представляю, что ваш изобретательный ум уже сочинил великолепную легенду, чтобы успокоить мой гнев и выставить меня больше чем когда-либо дураком перед этой интриганкой!
И прежде чем Жоливаль успел запротестовать, он взял висевший на шее свисток и три раза подряд свистнул. Немедленно в двери появился боцман. Без сомнения, он был начеку с частью команды, ибо за ним виднелись другие.
Язон с бесстрастным видом указал им на Жоливаля и Гракха.
— Этих двоих заковать! До новых распоряжений!..
— Вы не имеете права! — внезапно ожив, возмутилась Марианна и, несмотря на усилия Агаты, поспешила к своим друзьям.
Но она сразу же была укрощена.
— Я имею все права! — отпарировал американец. — Здесь я единственный господин после Бога.
— На вашем месте, — бросил Жоливаль, спокойно направляясь к двери под охраной двух матросов, — я не приплетал бы Бога к этой грязной истории! Тут побеждает дьявол и… ваш честный друг доктор!» Honest, honest lago!«— сказал Шекспир.
— Оставьте доктора Лейтона в покое!
— Его? Который нарушил клятву Гиппократа и донес о состоянии Марианны?
— Она не пустила его к себе и не может считаться его пациенткой!
— Ужасно умное рассуждение… явно исходящее не от вас!
Скажите просто, что он подставил ей ловушку, самую подлую, прикрываясь милосердием! А вы рады стараться! Я не узнаю вас больше, Язон!
— Я же приказал увести его! — заревел тот. — Чего вы ждете?
Матросы сейчас же увлекли с собой Жоливаля и Гракха. Юный кучер отчаянно отбивался, но был не в силах что-нибудь сделать.
Тем не менее, когда его волокли мимо Язона, ему удалось упереться, остановиться и устремить к нему горящий негодованием взгляд.
— Подумать только, что я вас любил!.. И восхищался вами! — В его голосе горечь и отчаяние смешались с гневом. — Мадемуазель Марианне лучше было оставить вас гнить на каторге в Бресте, ибо вы это заслужили, если не тогда, то теперь!
Затем, плюнув на пол, чтобы подчеркнуть свое презрение, Гракх перестал наконец сопротивляться и дал увести себя. За несколько секунд каюта опустела. Язон и Марианна остались лицом к лицу.
Вопреки своей воле корсар проводил Гракха взглядом. Под его яростной анафемой он побледнел, сжал кулаки, но никак больше не прореагировал. Однако Марианна заметила, что взгляд его омрачился и в нем промелькнуло что-то вроде сожаления.
Неистовство сцены, подмостками для которой стала каюта, мгновенно вернуло все ее мужество. Битвы были для нее родной стихией.
Она чувствовала себя в них почти непринужденно и в некотором смысле испытала тайное облегчение, покончив с удушающей атмосферой лжи и уверток. Слепая и ревнивая ярость Язона рождена прежде всего любовью, хотя он, без сомнения, отбросил бы с ужасом саму такую мысль, и это был пожирающий огонь, который, может быть, готовился все уничтожить. В несколько мгновений не останется ли только пепел от любви, которой она жила так долго… и от ее сердца?..
Агата примостилась возле койки. Язон подошел к ней, спокойно взял за руку и увлек в ее спальню, где и запер на ключ. Скрестив руки на груди, укрытой большой шалью, которую она набросила на ночную рубашку, Марианна молча следила за его действиями. Когда он вернулся к ней, она выпрямилась и гордо вскинула голову. Ее зеленый взгляд был полон боли, но она не опускала его.
— Вам остается завершить начатое, — сказала она спокойно, опуская шаль как раз настолько, чтобы открыть тонкую шею с заметными синяками. — Только прошу вас поторопиться… Если только вы не предпочтете повесить меня на грот-мачте на глазах у всей команды!
— Ни то, ни другое! Только что, сознаюсь, я хотел убить вас!
Я жалел бы об этом всю жизнь, такую женщину, как вы, не убивают! Что касается того, чтобы повесить вас на рее, то, знаете, у меня нет склонности к драмам, в чем вы, безусловно, поднаторели на сцене. К тому же подобное зрелище, может быть, и обрадовавшее бы мою команду, вряд ли привело бы в восторг ваших сторожевых псов! У меня нет ни малейшего желания, чтобы фрегаты Наполеона обстреляли нас и отправили на дно!
— Что же вы тогда сделаете со мной и моими друзьями? Вы свободно можете вместе с ними заковать и меня!
— Это бесполезно! Вы останетесь здесь до нашего прибытия в Пирей. Там я высажу вас с вашими людьми… и вы получите возможность найти другой корабль, который отвезет вас в Константинополь.
Сердце Марианны сжалось. Чтобы так говорить, надо быть уверенным, что любви к ней больше не существует!
— Так-то вы выполняете свое обязательство? — сказала она. — Разве вы не обещали доставить меня в порт?
— Один порт стоит другого. Пирей вполне подходит. Из Афин вам не составит труда добраться до турецкой столицы, а я… я навсегда избавлюсь от вас!
Он говорил неторопливо, без видимого гнева, но напряженным и усталым голосом, в котором остатки опьянения смешивались с отвращением. Несмотря на возмущение и боль, которые она испытывала, Марианна ощутила, как ее сердце охватило своего рода сострадание. Язон выглядел как человек, сраженный насмерть… Очень тихо она прошептала.
— Неужели это все, что вы желаете? Больше не видеть меня… никогда! Чтобы наши дороги разошлись и более не пересекались?
Он отошел от нее и смотрел в иллюминатор на солнце, зажегшее пожаром море, чья глубокая синева вспыхивала тысячами блесток. У Марианны появилось странное ощущение, что ее слова проникли в него и заставили окаменеть.
— Я не желаю больше ничего другого! — подтвердил он наконец.
— Тогда по меньшей мере решитесь сказать мне это в лицо!
Он медленно вернулся и посмотрел на нее. Проникшие в каюту солнечные лучи залили ее светом. Обвивавшая ее плечи красная шаль горела огнем, а густые черные волосы подчеркивали прозрачность ее напряженного лица. С синими следами на шее она была трагична и прекрасна, как грех. Под складками алого кашемира ее грудь трепетала от волнения.
Язон ничего не говорил, но его взгляд, по мере того как он всматривался в стоящую перед ним стройную фигуру, мутнел и наполнялся бессильной яростью.
— Да, — неохотно признался он наконец, — я еще желаю вас! Несмотря на то что вы есть, несмотря на отвращение, которое вы мне внушаете, к несчастью, я не могу угасить жажду к вашему телу, ибо вы своей красотой превосходите то, что может выдержать мужчина! Но и это я переборю, я смогу убить мое желание…
Волна радости и надежды захлестнула Марианну. Неужели возможно после всего преодолеть этот, трудный мыс… одержать такую немыслимую победу?
— Не проще ли будет… и разумней позволить мне рассказать вам все? — прошептала она. — Я клянусь спасением моей души ничего не утаить от вас из того, что со мной произошло… даже самое позорное!
Дайте же мне шанс… Согласитесь дать мне единственный шанс!
Теперь у нее появилось желание защищаться, рассказать ему об ужасе, который накапливался неделями и душил ее… Она чувствовала, что еще может выиграть, что можно вернуть его к ней. Это было видно по изголодавшемуся выражению его взволнованного лица, придававшему ему мученический вид. Она обладала еще громадной властью над Язоном… только бы он согласился выслушать ее.
Но он не слушал ее! Казалось, что даже в эту минуту произносимым ею словам не удавалось проникнуть сквозь панцирь, которым он укрылся. Да, он смотрел на нее, но странно отсутствующим взглядом, и когда наконец заговорил, то обращался к самому себе, словно Марианна была только красивой картиной или статуей.
— Это правда, что она прекрасна! — вздохнул он. — Прекрасна, как ядовитые цветы бразильских саванн, которые питаются насекомыми и чья яркая сердцевина испускает запах тления! Нет ничего ярче этих глаз, нет ничего нежней этой кожи… этих губ… нет ничего безупречней этого лица и пленительней этого тела! И тем не менее все это обман… мерзость! Я знаю это… но не могу поверить, потому что я не видел ее…
По мере того как он говорил, его дрожащие руки касались лица, волос, шеи Марианны, но глаза его потеряли всякое выражение и казались совершенно мертвыми.
— Язон! — взмолилась Марианна. — Ради Бога, выслушай меня! Я люблю только тебя и всегда любила только тебя! Даже если ты убьешь меня, душа моя сохранит эту любовь! Я все еще достойна тебя, по-прежнему тебя… даже если сейчас ты не в состоянии в это поверить…
Напрасные усилия! Он не слышал ее, наяву погруженный в сон, в котором его агонизирующая любовь боролась с уничтожением.
— Может быть, если бы я увидел ее в объятиях другого, отдающейся другому… униженной… достойной презрения… может, я поверил бы тогда!
— Язон, — чуть не плача умоляла Марианна. — Язон, сжалься… замолчи!
Она попыталась схватить его за руки, приблизиться к нему, чтобы проникнуть сквозь разделявший их ледяной туман. Но он резко оттолкнул ее, тогда как его лицо снова налилось кровью от внезапной вспышки гнева.
— Я знаю, — закричал он, — я тоже знаю, как бороться с пением сирены! И я знаю, как уничтожить, ведьма, твою власть!..
Он подбежал к двери, открыл ее и оглушительным голосом позвал:
— Калеб! Иди сюда…
Охваченная безрассудным страхом, Марианна поспешила к двери и хотела закрыть ее, но он отбросил ее назад.
— Что ты хочешь делать? — спросила она. — Зачем ты его зовешь?
— Сейчас увидишь!
Через несколько секунд эфиоп проник в каюту, и Марианна, несмотря на сжавший ее нутро страх, поразилась великолепию его лица и бронзового тела. Он словно наполнил тесное помещение королевским величием.
В противоположность обычаю других негров он не склонился перед белым хозяином. Повинуясь приказу, он закрыл дверь и стал» бред «ей, скрестив руки, спокойно ожидая. Но его светлый взгляд быстро перебежал с корсара на смертельно бледную женщину, на которую тот указал грубым жестом.
— Посмотри на эту женщину, Калеб, и скажи, что ты о ней думаешь? Ты находишь ее красивой?
После короткого молчания Калеб ответил серьезным тоном:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61