— Это не сплетни! Твой… любовник, ибо иначе не назовешь такого одержимого, только что явился ко мне на борт сообщить, что вчера ночью ты спасла ему жизнь при обстоятельствах, которые трудно было понять, слушая его тарабарщину!
— Но почему он пришел рассказать об этом тебе? — воскликнула изумленная Марианна.
— Ага! Ты признаешь!..
— Что признаю? Мне не в чем признаваться! Ни в чем по крайней мере, что соответствовало бы этому слову! Этой ночью я действительно случайно спасла жизнь беженцу — турку. Было так жарко, что я задыхалась в своей комнате. Я спустилась на пляж подышать свежим воздухом. Я считала, что в такой поздний час буду одна.
— Настолько, что ты решилась выкупаться. Ты сняла одежду… всю одежду?
— Ах, так ты знаешь и это?
— Конечно! Этот хвастун не спал, вероятно, всю ночь. Он видел, как в лучах луны ты выходила из воды, обнаженная, как Афродита, но бесконечно более прекрасная! Что ты скажешь об этом?
— Ничего! — вскрикнула Марианна, которую начал раздражать обвиняющий, но не имеющий никаких оснований тон Язона, тем более что жгучие воспоминания прошедшей ночи вызывали у нее скорее сожаление, чем угрызения совести. — Это правда, что я разделась! Но, черт возьми, что в этом плохого? Ведь ты моряк!
Так что можно не спрашивать, купался ли ты в море! Мне кажется, что ты не натягивал на себя халат, туфли и шерстяной колпак перед тем, как нырнуть?
— Я мужчина! — вскипел Язон. — Это не одно и то же!
— Я знаю! — с горечью откликнулась Марианна. — Вы существа исключительные, полубоги, которым все разрешено, тогда как мы, несчастные создания, имеем право пользоваться свежей водой только надлежащим образом упакованными в манто с тройным воротником и несколько плотных шалей! Какое лицемерие!
Подумать только, что во времена Генриха IV женщины купались нагишом в самом Париже, средь бела дня, рядом с опорами Нового моста, и все находили это вполне нормальным! А я… я совершила преступление, потому что темной ночью, на пустынном пляже полудикого острова захотела освежиться от жары! Хорошо, я виновата и прошу прощения! Ты доволен?
Чувствительный, без сомнения, к резкости ее тона, Язон перестал шагать взад-вперед по террасе с заложенными за спину руками, как он привык делать на палубе своего корабля, только со значительно меньшей нервозностью. Он остановился перед Марианной, внимательно посмотрел на нее, затем удивленно спросил:
— Ты что… сердишься?
Она взглянула на него, и в глазах ее сверкнули молнии.
— Опять я виновата? Ты приходишь сюда, пылая гневом, ты сваливаешься как снег на голову, заранее считая меня виноватой, и, когда я огрызаюсь, ты удивляешься! Когда я с тобой, у меня всегда появляется ощущение, что я не то деревенская дурочка, не то истеричная вакханка!
Мимолетная улыбка расслабила на мгновение суровые черты корсара. Протянув руки, он выудил молодую женщину из глубины подушек и, заставив встать, прижал к себе.
— Прости меня! Я знаю, что сейчас вел себя как грубиян, но Это сильней меня: если речь заходит о тебе, я не могу владеть собой!
Когда этот осел недавно появился с сияющей рожей описать мне твой подвиг и, в дополнение, твое сверкающее в лунном свете появление из воды, я едва не задушил его!
— Только едва? — спросила она со злобой.
На этот раз Язон рассмеялся и крепче прижал ее к себе.
— Похоже, что ты жалеешь об этом? Если бы Калеб… ты знаешь, беглый раб, которого я взял, не вырвал его из моих рук, я завершил бы работу палача Али-паши.
— О, этот эфиоп? — сказала Марианна задумчиво. — Он посмел стать между тобой и твоим… гостем?
— Он работал на обшивке рядом со мной. И впрочем, он правильно сделал, — сказал Язон, беззаботно пожимая плечами, — твой Шахин-бей кричал, как свинья под ножом мясника, и люди начали сбегаться…
— Шахин-бей вовсе не мой! — оборвала его задетая Марианна. — И к тому же я не могу понять, почему он пришел рассказать об этом именно тебе?
— Разве я не упомянул? Но, мой ангел, просто потому, что он решил плыть с нами в Константинополь и пришел просить меня взять его с людьми на борт.
— Что? Он хочет…
— Следовать за тобой! Да, сердце мое! Видно, этот парень знает, чего хочет, и его планы на будущее удивительно точны: попасть в Константинополь, пожаловаться великому султану на недостойное обращение Али-паши с его подданными, вернуться к себе с армией и… тобой, отвоевать свою провинцию и затем предложить тебе стать первой женой нового паши Дельвино.
— И… ты согласился? — воскликнула Марианна, ужаснувшись при мысли, что ей придется на протяжении недель терпеть возле себя этого взбалмошного турка.
— Согласился? Я же сказал, что едва не задушил его. Когда Калеб вырвал его у меня из рук, я приказал бросить его на набережную и заявил твоему влюбленному об официальном запрете хоть ногой ступить на мой корабль. Не хватало мне еще паши-воздыхателя!
Кроме того, что он мне не понравился, я начинаю находить, что на «Волшебнице» слишком много народа! Ты не можешь себе представить, до какой степени мне хочется побыть с тобой наедине, любовь моя… Ты и я, и никого больше, днем… ночью! Я был безумцем, это точно, считая, что смогу обойтись без тебя. С тех пор как мы покинули Венецию, я испытывал адские муки от желания обладать тобой!
Но теперь это кончилось. Завтра мы уходим в море!
— Завтра?
— — Да. Мы почти готовы. Поработав еще эту ночь, мы сможем отдать якорь с утренним бризом. Я не хочу оставлять тебя здесь дольше с этой влюбленной обезьяной у порога. Завтра я заберу тебя. Завтра же начнется наша настоящая жизнь! Я сделаю все, что ты пожелаешь, но… ради Бога, не задерживайся в Турции! Мне так не терпится привезти тебя к себе!.. К нам!.. Только там я смогу по-настоящему любить тебя, как я этого хотел… так хотел!
По мере того как он говорил, голос его понижался и дошел до страстного шепота, прерываемого поцелуями.
Вечер мало-помалу окутывал их, в то время как в саду то тут, то там стали вспыхивать светлячки. Но, странное дело, в объятиях любимого человека Марианна не испытывала той радости, какую представляла себе несколькими минутами раньше только при мысли о подобной победе. Язон сложил оружие, он признал себя побежденным! Ей бы ликовать от радости, но, если сердце ее таяло от любви и счастья, тело не следовало ему. Попросту Марианне было не по себе. Она ощущала, что сейчас потеряет сознание, как тогда, при высадке с корабля… Возможно, от стойкого запаха табака, пропитавшего одежду Язона, но ее ужасно затошнило!
Он почувствовал, как она внезапно отяжелела и стала выскальзывать из его рук, так что он буквально в последний момент успел подхватить ее. Отблески угасающего дня осветили побледневшее вплоть до губ лицо.
— Марианна! Что с тобой?.. Ты больна?
Он осторожно положил ее в гнездо из подушек. Но дурнота у молодой женщины на этот раз не дошла до потери сознания. Мало-помалу тошнота улеглась… Марианна принужденно улыбнулась.
— Пустяки… От жары, я думаю.
— Нет, ты больна! Уже второй раз ты так теряешь сознание!
Тебе нужен врач…
Он встал, готовый броситься на поиски Маддалены. Но Марианна схватила его за руку и заставила сесть рядом с собой.
— Уверяю тебя, ничего особенного… и мне не нужен врач! Я сама знаю, что со мной.
— В самом деле? Что же именно?..
Она лихорадочно искала допустимую ложь и наконец заявила с фальшивой непринужденностью:
— Ничего… или самую малость! Мой желудок в последнее время ничего не переносит. Это началось после моего заключения!
Несколько секунд Язон испытующе вглядывался в бледное лицо, машинально пытаясь согреть ее похолодевшие руки. Видимо, его не убедили ее слова. Марианна была не из тех женщин, что из-за пустяка теряют сознание. Что-то было не так, вызывая ее волнение… Но времени, чтобы задать просившиеся с языка вопросы, у него уже не было.
Когда послышались шаги, предвещавшие возвращение Маддалены, Марианна живо выпрямилась и встала, выскользнув из его рук, прежде чем он смог помешать.
— Так что ты хочешь?
— Прошу тебя, не говори, что мне было дурно. Я боюсь излишнего внимания. Маддалена встревожится, начнет хлопотать…
Возражения Язона заглушил стук высоких каблуков. Появилась графиня, внеся масляную лампу с абажуром. Терраса озарилась теплым желтым светом, в котором сверкнули ее рыжеватые волосы и по-хорошему насмешливая улыбка.
— Может быть, вы предпочитаете темноту, — сказала она, — но мой муж и господин Жоливаль уже вернулись, и мы сейчас будем ужинать. Естественно, я распорядилась поставить прибор и для вас, капитан!
Высокая фигура американца согнулась в поклоне, означавшем отказ.
— Тысяча сожалений, графиня, но я обязан вернуться на борт.
Завтра мы отплываем.
— Как?.. Уже?
— Ремонт заканчивается, и мы должны по возможности быстрей попасть в Константинополь. Поверьте, я очень сожалею, что так скоро лишаю вас общества княгини, но… чем раньше мы окажемся там, тем лучше! Ведь у княгини очень важная миссия. Да и фрегаты, которые должны нас сопровождать, теряют время. Я не смею слишком долго задерживать их. Извините меня!
Он торопливо попрощался, поцеловав руки женщинам и задержав на мгновение встревоженный и недоуменный взгляд на своей подруге.
Затем он ушел через сад, в то время как из глубины дома послышались громкие голоса Жоливаля и Аламано.
— Удивительный человек! — заметила Маддалена, задумчиво провожая взглядом высокую фигуру моряка, исчезавшую в ночи. — Но какой обворожительный! Для вас, пожалуй, лучше, что он не останется долго. Все женщины острова потеряли бы из-за него голову. Есть в его взгляде что-то властное, не позволяющее поверить, что он легко примирится с отказом.
— Действительно, — сказала Марианна, думая о другом, — он больше всего не любит, когда ему противоречат.
— Это не совсем то, что я хотела сказать, — улыбнулась графиня. — Но присоединимся к господам в салоне.
Марианне очень хотелось увидеть Жоливаля. Новый приступ дурноты встревожил ее, ибо, если такое будет часто повторяться, жизнь на корабле станет более чем удручающей. А Аркадиус практически исчез. С вечера их прибытия она больше не видела его, и это беспокоило, так как не было добрым предзнаменованием.
Во время ужина ее тревога все возрастала. Жоливаль выглядел утомленным. Он прилагал усилия, заметные только тому, кто хорошо его знал, чтобы вести оживленный разговор с хозяйкой, но непринужденность его речи опровергалась озабоченностью взгляда.
«Ему не удалось! — думала Марианна. — Он не смог найти то, что мне нужно. В противном случае у него было бы другое выражение лица».
Даже увлекательный рассказ Маддалены о ночных подвигах Марианны не смог его развеселить.
И в самом деле, когда они наконец остались вдвоем в ее комнате, Марианна узнала, что его постигла полная неудача.
— Мне сказали, что есть одна старая гречанка, вроде колдуньи, которая живет в хижине у подножия горы Пантократор, но, когда мне наконец удалось добраться туда сегодня пополудни, я нашел там только плакальщиц и старого попа, приступивших к ее похоронам! Но не приходите в отчаяние, — добавил он быстро, увидев, как вытянулось лицо молодой женщины, — завтра я пойду к венецианской трактирщице, которая обещала…
Марианна устало вздохнула.
— Это бесполезно, Аркадиус, завтра утром мы отплываем! Вы не знали? Язон недавно приходил сообщить об этом. Он спешит покинуть Корфу… в основном, мне кажется, из-за моего забавного приключения с Шахин-беем…
— Он узнал о нем?
— Этот идиот захотел уехать с нами. И он сам рассказал всю историю Язону.
Наступило молчание. Жоливаль нервно перебирал пальцами цветы стоявшего на столе в хрустальной вазе букета.
— А как у вас дела с ним?
В двух словах Марианна описала их встречу на террасе и чем она закончилась.
— Он капитулировал быстрей, чем я предполагал! — заметил Жоливаль в заключение. — Он питает к вам большую любовь, Марианна, несмотря на приступы гнева, резкость и вспышки ревности… Я спрашиваю себя, не лучше ли будет сказать ему правду.
— Правду о… моем положении?
— Да. Вам нехорошо. Во время ужина я наблюдал за вами: вы очень бледная, нервная и почти не едите. Поездка на корабле будет для вас мучением… И там еще этот доктор Лейтон! Он непрерывно следит за вами. Не знаю почему, но он — ваш враг, который не отступит ни перед чем, чтобы избавиться от вас!
— Откуда это вам известно?
— Меня предупредил Гракх! Ваш кучер открыл в себе призвание моряка. Он живет с командой и обзавелся другом, знающим французский язык. У Лейтона есть приверженцы, которых он не перестает настраивать против присутствия женщин на борту. Кроме того, он врач и может догадаться о подлинной причине вашего недомогания.
— Я считала, — сухо заметила Марианна, — что любой врач обязан хранить профессиональную тайну.
— Безусловно, но повторяю вам, этот ненавидит вас, и я считаю его способным на любую подлость. Послушайтесь меня, Марианна, расскажите правду Бофору!.. Он способен понять, я уверен…
— А как, вы думаете, он прореагирует? Я уверена: он не поверит! Никогда я не посмею сказать ему в лицо подобную вещь.
Как недавно Язон на террасе, Марианна стала ходить взад-вперед, комкая в руках маленький кружевной платок. Воображение уже представило ей сцену, которую она вызовет: она признается Язону, что забеременела от управляющего!.. Да он… в ужасе убежит!..
— Вы, всегда такая решительная, отступаете перед объяснением? — тихо упрекнул Жоливаль.
— Я отступаю перед неизбежной утратой человека, которого люблю, Аркадиус. Любая влюбленная женщина реагировала бы так же.
— Но кто говорит, что вы потеряете его? Я повторяю: он любит вас и, может быть…
— Вот видите, — с коротким смешком прервала его Марианна, — вы сами говорите: может быть. Из-за этого «может быть»я и не хочу рисковать.
— А если он узнает? Если каким-то образом истина станет ему известна?
— Тем хуже! Вы хотите, чтоб я разыгрывала свою жизнь в орлянку? Через неделю-две мы будем в Константинополе. Там я сделаю все, что надо. А до тех пор постараюсь держаться…
Безропотно вздохнув, Жоливаль встал с кресла и подошел к Марианне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61