Единственное, что ей оставалось, это дождаться дня. Так что, по возможности укутавшись в свою скудную одежку, она съежилась на дне лодки и пустила себя по воле волн, глотая слезы и стараясь не думать, чтобы окончательно не потерять мужество, о тех, кого она оставила на проклятом корабле: Жоливале и Гракхе в оковах, Агате в руках пьяных матросов и… Язоне! Один Бог знает, что происходит с Язоном в этот час. Разве не сказал О'Флаерти, что он во власти демона?
Из того, что этот негодяй Лейтон с кучкой бандитов был полновластным хозяином на борту, следовало, что корсара тоже захватили и заперли… или еще хуже! Что касается веселого лейтенанта-ирландца, он, вероятно, разделил судьбу капитана…
Чтобы не слишком много думать о них, а также чтобы помочь им, если еще было время, Марианна принялась истово молиться.
Она умоляла Всевышнего помочь ее друзьям и также ей самой, оставленной среди моря без другой защиты, кроме лодки, нескольких метров батиста, ее мужества и любви к жизни. В конце концов сон сморил ее.
Когда она проснулась, оцепеневшая от холода, в сыром от тумана белье, с болью в спине, день уже наступил, но солнце еще не взошло. Туман рассеялся. Небо, голубое над головой, на востоке порозовело. Раскинувшееся насколько глаз хватает море, без единого паруса или клочка земли, было гладким, спокойным. Почти не ощущалось дуновения ветра.
Разминая онемевшие члены, Марианна старалась по возможности хладнокровнее обдумать свое положение. Она пришла к заключению, что при всей трагичности оно не было безнадежным.
Она могла приблизительно следовать курсом корабля Язона. В детстве среди всего прочего ее обучали и географии, ибо тетушка Эллис стремилась дать ей возможно лучшее образование. И география, такая, какой ее изучали в Англии, этом морском королевстве, составляла часть его. Она старалась изо всех сил, часами вырисовывая реки, горы и острова на наводящих тоску картах, бранясь про себя, потому что на дворе была хорошая погода и она сто раз предпочла бы использовать эту хорошую погоду для скачки по лесу на Гарри, ее любимом пони. И также немножечко потому, что она не особенно любила рисовать.
Но из глубины теперешнего несчастья она послала мысленную признательность тени своей тетки, ибо благодаря ее предусмотрительности она могла установить, конечно приблизительно, место, где она находилась: где-то возле Киклад, этого созвездия островов, которые делают из Эгейского моря нечто вроде земного Млечного Пути. Так что, направившись к востоку, Марианна могла встретить один из этих островов довольно скоро. А может быть, ей попадутся рыбаки. Ведь это не был, как сказал отвратительный Лейтон, безбрежный океан, где смерть неминуема.
Чтобы согреться, равно как и чтобы приблизить спасение и действенно бороться со страхом, охватывавшим ее в этом безграничном одиночестве, Марианна достала со дна весла, вставила их в уключины и начала энергично грести. Лодка была тяжелая, весла, сделанные для мозолистых матросских рук, а не для нежных женских, тоже, но в физической трате сил покинутая нашла своеобразное утешение.
Не переставая грести, она попыталась представить себе, что могло произойти на борту «Волшебницы». Когда ее уносили, ярость, без сомнения, ослепила ее, но не до такой степени, чтобы не заметить, что Лейтона окружало только человек тридцать, тогда как в экипаже было около ста. Где же остальные? Что сделал с ними этот странный доктор, который, похоже, так же хорошо умел выводить людей из строя, как и лечить их? Заковал? Запер? Может быть, с помощью наркотика… или еще хуже? Негодяй должен был иметь в своем распоряжении целый арсенал дьявольских средств, способных отдать ему без боя людей, в нормальном состоянии сильных и умных. Ее собственный венецианский опыт позволил ей узнать, как с помощью микстуры, настойки или дьявол знает, как точно назвать эту адскую бурду, можно уничтожить волю, выпустить наружу спрятанные инстинкты, довести естество до безумия. И на протяжении последних часов, проведенных Марианной на корабле, у Язона был такой странный, пугающий взгляд!..
По ее мнению, мятеж не вызывал никаких сомнений. Лейтон, возглавивший заговорщиков, стал хозяином корабля. Она не могла поверить, что Язон, как бы он ни был задет и разъярен, мог мгновенно превратиться в алчного грабителя, покусившегося не только на ее жизнь, но и на драгоценности. Нет, очевидно, он схвачен и обезврежен.
Всеми силами Марианна гнала прочь мысль, что Лейтон мог замахнуться на жизнь человека, который был его другом и взял его на борт. К тому же навигационные достоинства Язона делали его незаменимым для управления подобным кораблем. Невозможно, чтобы его убили… Но как же тогда его лейтенант? И пленники?
При мысли о Жоливале, Агате и Гракхе сердце Марианны сжалось. Ведь у преступного доктора не было никаких веских причин задерживать по крайней мере виконта и юного кучера, если только не желание отягчить свою и без того черную совесть бесполезным злодейством.
Для Агаты, к сожалению, ее бесполезность не была столь очевидна. Что касается Калеба, которого Марианна причислила к своим после того, как он хотел задушить Лейтона, ему из-за его торговой стоимости не грозило в ближайшем будущем ничего, кроме продажи на первом попавшемся невольничьем рынке. Но и этого было достаточно, и молодая женщина чувствовала, как ее охватывает огромная жалость к этому великолепному и печальному созданию Бога, к этому существу, чье благородство и самоотверженность поразили ее и кому снова грозило познать цепи рабства, плетку и жестокость людей, отличавшихся от него только цветом кожи…
Запыхавшись, Марианна сделала передышку. Солнце уже поднялось высоко и, отражаясь в море, сильно припекало и утомляло глаза. День обещал быть жарким, а у молодой женщины не было ничего, чтобы укрыться от жгучих лучей.
Чтобы избежать солнечного удара, она оторвала широкую полосу от своего капота и сделала из нее тюрбан, но это не защищало лицо, которое уже горело. Тем не менее она мужественно принялась снова грести на восток.
Но худшее было впереди. К полудню начала одолевать жажда, неторопливая, неумолимая. Сначала молодая женщина ощущала только сухость на губах и во рту. Затем мало-помалу эта сухость завладела всем телом, кожа стала горячей. Тогда она лихорадочно обшарила все закоулки в лодке, надеясь найти какой-нибудь кувшин с водой и пищу, приготовленные на случай кораблекрушения, но не нашла ничего, ничего, что могло бы утолить делавшуюся мучительной жажду, ничего, кроме необъятности голубой воды, словно насмехающейся над ней…
Чтобы немного освежиться, она сняла свои тонкие одеяния, перегнулась через борт и обрызгалась водой. Почувствовав себя немного лучше, она смочила губы и рискнула проглотить несколько капель такой свежей воды. От этого стало еще хуже. Соль обожгла горло и усилила жажду. Голод пришел позже, причем не менее мучительный.
За стакан чистой воды Марианна согласилась бы оставаться без еды хоть несколько дней, но спустя некоторое время она уже не могла игнорировать резь в желудке. Ее положение увеличивало потребности организма, где новая жизнь развивалась в тени ее собственной. Усталость вскоре стала давящей. Солнце жгло безжалостно.
Она с трудом вытащила из воды весла, опустила их на дно лодки и забилась туда же, стараясь хоть немного укрыться от губительных лучей. Никакой земли, тем более корабля, не было видно. Однако если помощь не придет к ней в ближайшее время, она знала, что смерть не замедлит это сделать… медленная и ужасная, к которой ее приговорил — она теперь догадалась — человек, давший однажды торжественную клятву помогать всем больным и умирающим.
Из того, что она никого не встретила и не заметила ни одного паруса, следовало, что «Волшебница», перед тем как оставить ее, уже изменила курс, и Марианна оказалась посреди обширного пространства, распростершегося между берегами Крита и Киклад.
Лейтон не просто хотел избавиться от нее: он хладнокровно обрек ее на гибель.
Убедившись в жестокой реальности ее положения, она хотела заплакать, но удержалась: она не могла позволить себе напрасно истратить хоть одну каплю такой драгоценной влаги, еще содержащейся в ее изнуренном теле.
Наступивший вечер изгнал жару, но сухость, которая завладела всем ее естеством и высасывала влагу, как вампир кровь, еще более усилилась. Ей уже стало казаться, что даже кости требуют воды.
В очередной раз она обрызгалась, ощутила минутную свежесть и вместе с тем искушение скользнуть в эту синюю воду и найти в ней конец мучениям и горю. Но инстинкт самосохранения оказался сильнее, а также загадочный огонь, который, подобно ночнику во мраке комнаты больного или умирающего, еще горел в ней и принуждал жить, жить, чтобы насладиться местью…
Ночь принесла неожиданный холод, и задыхавшаяся весь день от жары Марианна в своем батисте стучала зубами, всю ночь ни на секунду не сомкнув глаз. Только когда лучи солнца снова озарили пустынное море, она смогла наконец заснуть и хоть на время забыть о своих страданиях. Но после сна стало еще хуже. Ее измученное, одеревенелое тело лишилось последних сил.
Ценой невероятного усилия она все-таки приподнялась, но тут же беспомощно упала на дно лодки, отдаваясь безжалостному солнцу, с каждой минутой усиливавшему ее мучения.
Тогда пришли миражи. Несчастная увидела на пылающем горизонте землю, фантастических очертаний корабли, гигантские паруса, которые летели и склонялись над ней, но когда она из глубины горячки протягивала руки, чтобы схватить их, они ловили пустоту и падали на дерево лодки, еще более усталые, чем раньше. День проходил с бесконечной медлительностью. Несмотря на жалкие меры предосторожности, которые она предпринимала против него, солнце словно молот обрушивалось на нее, а во рту язык, казалось, разбух до невероятных размеров и душил ее.
Лодку потихоньку несло, но Марианна не знала, куда ее влечет.
Может быть, она на протяжении часов ходила по кругу, но это уже мало заботило молодую женщину. Она погибла — это точно. Ни на какую помощь нельзя надеяться, кроме последней — смерти. С трудом открыв обожженные глаза, она потянулась к борту, решившись теперь покончить с нечеловеческой пыткой. Но ей удалось только едва приподнять ту тяжелую инертную массу, в которую она превратилась.
Что-то красное промелькнуло в поле ее затуманенного зрения.
Но вот руки коснулись воды. Она удвоила усилия. Шероховатое дерево ободрало ей грудь, но она не ощутила этого, бесчувственная к любой боли, кроме гигантского ожога, в который превратилось все ее существо. Еще небольшое усилие, и ее волосы подхватила волна, а лодка накренилась. Марианна наконец скользнула в синюю воду, сомкнувшуюся над ней милосердной свежестью… Неспособная плыть, не имея к тому же другого желания, как покончить с этим по возможности быстрее, она тонула… Мир живущих исчез для нее одновременно с сознанием.
Однако мучившая ее потребность в воде преследовала ее и после смерти. Вода неотступно заливала ее, и она растворялась в ней. Вода текла сквозь нее, оживляющая и приятная, словно внезапно забившая из источника в иссушенной пустыне. И это не была больше жесткая, соленая морская вода, а свежий поток, легкий, как весенний дождь, шуршащий в молодой листве запущенного сада.
Марианне пригрезилось, что в своем милосердии Всемогущий решил, чтобы она провела свою вечность в утолении жажды, и что она попала в рай умерших от нее несчастных…
Но рай оказался в высшей степени неудобный и жесткий. Ее бесплотное тело стало вдруг причинять ей боль. Она с трудом приоткрыла распухшие веки и увидела прямо перед собой заросшее бородой лицо с черными глазами, выделявшееся на красном движущемся фоне, который она почти сразу определила: надутый ветром парус.
Увидев, что она пришла в сознание, поддерживавший ее одной рукой за голову мужчина поднес к ее потрескавшимся губам что-то твердое и прохладное: кончик глиняной лейки, из которой благословенная вода потекла ей прямо в горло. В то же время он произнес несколько слов на незнакомом языке, обращаясь к кому-то, кого Марианна не могла видеть. Несмотря на слабость, она слегка приподнялась на локтях и заметила черную фигуру, стоявшую против красного паруса, в кровавом огне заката показавшуюся ей зловещей: лодка везла греческого священника. Грязный, заросший до глаз бородой, он с видимым отвращением смотрел на нее, злобно бросая в ответ какие-то слова. В то же время он обвиняющим перстом указал на спасенную, и сейчас же поддерживавший Марианну мужчина торопливо натянул на нее кусок парусины, тогда как другой отвернулся и, спрятав руки в рукава, стал созерцать горизонт. Его нахмуренные брови и смущенное лицо все объяснили молодой женщине. Очевидно, от ее рубашки из тонкого батиста почти ничего не осталось, и вид ее обнаженного тела шокировал, без сомнения. Божьего слугу!
Она хотела улыбнуться, чтобы поблагодарить своего спасителя, но пересохшие губы скривились в болезненной гримасе, и она невольно поднесла к ним руки.
Тогда мужчина, выглядевший как рыбак, взял небольшую склянку с оливковым маслом и щедро смазал ее лицо. Затем он вытащил корзину, взял из нее кисть белого винограда и заботливо опустил несколько ягод в рот молодой женщине, которая их жадно съела. Никогда она не ела ничего лучшего.
Сделав это, он полностью закатал Марианну в парусину, подложил ей под голову свернутую сеть и сделал знак, чтобы она заснула.
На носу лодки, под парусом, чья краснота меркла вместе с днем, священник с безучастным видом ел хлеб с луком, который он доставал из стоявшего перед ним круглого кувшина. После чего он приступил к длинной молитве, и сопровождавшие ее земные поклоны требовали на валкой лодке акробатической ловкости. Затем, когда ночь полностью вступила в свои права, он, даже не взглянув на непристойное существо, которое его компаньон вытащил из воды, примостился в углу, надвинул на глаза свою странную митру и сразу же захрапел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61