– Может быть, со временем любовь Адама ко мне угасла бы. Не думаю, что могу стать хорошей женой кому бы то ни было. Ведь для этого одной любви недостаточно. Женщине надо быть послушной и преданной, красивой… Помощницей своему мужу… А я – строптивая, и некрасивая, и…Эмма посмотрела на себя и сморщила нос при виде обычной своей одежды: брюки, сапоги и белая рубашка. Она предпочитала ездить на лошади не боком, по-дамски, а по-мужски и по-мужски одеваться для этого. Так было удобнее, не говоря уж о том, что так легче управлять конем. Однако по какой-то причине сегодня ей не хотелось появляться перед Николаем Ангеловским в этих дурацких штанах.Вернувшись к гардеробу, она открыла сверкающую полировкой дверцу и, распихивая массу нарядов, отыскала синюю амазонку. Отлично сшитый жакет и широкая юбка были цвета индиго, в точности такого оттенка, как ее глаза. Порывшись в шкафу, Эмма обнаружила голубую вуаль и прикрепила ее к черной шелковой шляпке с высокой тульей.Обернувшись к внимательно следившей за ней собаке, она задорно улыбнулась:– Князь Николай ждет. Как ты думаешь, Самсон, удивлю я его, одевшись как леди?Если Николай и был удивлен ее внешностью, то виду не подал. Он ждал ее в большом холле, присев с элегантной небрежностью на край восьмиугольного каменного столика. В руке он держал хлыстик и легонько похлопывал им по голенищам сверкающих сапог. Солнечный свет, струившийся из круглых верхних окон, преображал его волосы в золотое пламя. Он наблюдал, как Эмма спускается по широкой главной лестнице, и глаза его сверкали дерзостью, словно намекавшей на общий секрет. В сущности, так оно и было, напомнила себе Эмма, ощутив внезапную неловкость. Николай каким-то образом догадался, что она никому не расскажет, как он ее поцеловал.Вообще-то она подумывала об этом. Но вроде бы делать это было незачем. А если представить себе реакцию отца и последующий выговор, который он попытается сделать Николаю… Нет, это будет слишком унизительно.Он с улыбкой поднялся ей навстречу.– Я счастлив, кузина, что ты согласилась повидаться со мной.– Мне было скучно, – безучастно произнесла она, – и я подумала, что, возможно, вы меня развлечете.– На мое счастье, у тебя не оказалось лучших предложений, – проговорил он бодрым голосом.Внимательно посмотрев на него, Эмма поняла, что он доволен возможностью покататься с ней. Вид у него был скорее даже самодовольный. Она подозрительно прищурилась.– Чего вы добиваетесь, Ник?– Отвлечь тебя от скуки. – Он приглашающе согнул руку в локте.Эмма оставила без внимания этот вежливый жест.– Меня не надо торжественно провожать в мою собственную конюшню, – сказала она, взмахом руки предлагая ему следовать за собой. – И если вы сегодня осмелитесь прикоснуться ко мне хоть пальцем, я вас изувечу.Николай, улыбаясь, подстроился под ее широкий шаг.– Благодарю за предупреждение, кузина.Выбранная Эммой лошадь, послушная и бойкая гнедая кобылка, была под стать вороному жеребцу, которого привел Николай. После того как быстрая езда успокоила норов его коня, они поехали ровно и в полной гармонии. Эмма не могла обнаружить ни в посадке, ни в манере езды Николая ни малейшего изъяна. Он оказался прирожденным всадником, терпеливым и твердым. Однако она чувствовала, что между жеребцом и его хозяином идет борьба характеров. Это проявлялось в том, как Николай властно управлял животным. Так ездят почти все мужчины, словно они – высшие существа, а все остальные – низшие. Сама Эмма обращалась с лошадьми как с равными, и поскольку она ухаживала за ними и общалась с ними постоянно, они с готовностью подчинялись ей.С пологого холма, на котором стоял Саутгейт-Холл, Эмма и Николай спустились к окраине бурлящего деловой суетой городка. День был теплым и ясным, дул приятный легкий ветерок. Переехав небольшую речушку, они пересекли дубовую рощу на границе Саутгейта и поскакали по широкому зеленому лугу.Вороной легко обогнал гнедую кобылку Эммы, и она замедлила ход, со смехом признав свое поражение.– Я бы еще померилась с вами, если бы не мое боковое седло! – воскликнула она.Николай натянул поводья жеребца и ухмыльнулся в ответ:– Ты ездишь, как ни одна из знакомых мне женщин, Емелия: как ласточка в полете.– Это что? Русский вариант моего имени?Он кивнул.– Мою прапрапрабабку звали Емелия. Тебе подходит. У нас есть и мужское такое имя – Емельян. – Он загородил ей дорогу. – Может быть, пройдемся немного пешком?– Что ж. – Эмма легко соскочила с лошади, прежде чем он успел предложить ей помощь.Николай соскользнул с седла и досадливо прищелкнул языком, словно упрекая своевольного ребенка.– Ты, Рыжик, чересчур самостоятельна. Разве преступление – иногда опереться на руку мужчины? Или разрешить ему помочь тебе слезть с коня? Или подняться по лестнице?– Я не нуждаюсь в помощи. Не хочу ни от кого зависеть.– Почему?– Потому, что могу к этому привыкнуть.– Неужели это так страшно?Она нетерпеливо передернула плечами.– Лучше справляться самой. Я так всегда поступала.Оставив лошадей щипать траву под сенью старого дуба, они пересекли широкий зеленый луг. Над травами жужжали пчелы, собиравшие пыльцу и нектар с роскошного ковра полевых цветов. Эмма искоса поглядывала на Николая. Ее не переставало удивлять то, что он идет рядом с ней, – ступая с плавной грацией прогуливающейся кошки. Никогда в жизни не встречала она такого непредсказуемого человека. Впервые она увидела его, когда он чуть не разбил их семью. Тогда они все его ненавидели. Однако в последующие годы он сумел прокрасться в их жизнь. И в доме Стоукхерстов теперь его принимали если не с распростертыми объятиями, то по крайней мере вполне терпимо.– Никогда не думала, что мы будем вот так гулять с вами… наедине, – заметила она.– Почему бы нет?– Ну, мой отец вас не любит, моя семья вам не доверяет, и все мои знакомые считают вас опасным человеком.– Я не опасен, – ответил он, и на губах его заиграла улыбка.– Судя по рассказам и сплетням, опасны. Негодяй, изменник, соблазнитель замужних женщин… А по утверждениям некоторых, еще и хладнокровный убийца.Николай долго молчал. Потом она еле расслышала его ответ:– Все это правда. Даже последнее. Я покинул Россию потому, что убил человека. Но вовсе не хладнокровно.Эмма споткнулась от неожиданности и устремила на него потрясенный взор. Лицо его было замкнутым, золотистые ресницы опущены, скрывая выражение глаз. Почему, ради всего святого, он признался ей в этом? Она почувствовала, что сердце ее часто забилось. Николай продолжал идти, и она неуверенно следовала за ним. Они дошли до тенистого проселка, по другой стороне которого шел деревянный заборчик.Николай остановился посредине дороги, мышцы его напряглись. Он рассчитанно пошел на риск, рассказывая Эмме о том, что совершил. Но она все равно узнала бы обо всем, так что лучше пусть услышит эту историю от него. Испарина выступила у него на лбу, четким движением он стер ее рукавом.– Хочешь послушать об этом?– Пожалуй, – застенчиво проговорила она, но за ее сдержанностью он почуял жгучее любопытство.– Человека, которого я убил, звали Савелий Щуровский. – Николай замолчал и с трудом сглотнул. Царские дознаватели никакими пытками не смогли выжать из него это признание. Конечно, это было игрой воображения, но ему вдруг показалось, что все шрамы заныли и стали жечь. Он отрешенно потер запястья и продолжал, выдавливая из себя слова:– Щуровский был любимцем царя, его советчиком, предполагаемым генерал-губернатором Санкт-Петербурга. Они с моим братом Михаилом были любовниками. Когда Михаил с ним порвал, Щуровский обезумел от ярости и заколол его насмерть.– Ох, Боже мой! – прошептала Эмма, приоткрыв от изумления рот. Она пыталась осознать не только то, что его брат имел любовную связь с мужчиной, но и то, что он пал от руки любовника. Подобное откровение, да еще сказанное небрежно, обыденным тоном, ее поразило. Такие темы, как секс и убийство, в ее присутствии никогда не обсуждались, за исключением нескольких материнских бесед о морали, проведенных с ней Тасей.– У меня не было никого ближе Михаила, – продолжал Николай. – И я был единственным, кого волновала его судьба. Я за него отвечал. Когда он был убит, я… – Он помедлил и потряс головой. Солнечные лучи засверкали в его золотисто-каштановых волосах ливнем искр. – Лишь одна мысль давала мне силы дышать, есть и жить – найти его убийцу!Постепенно Николай забыл, что всего лишь рассказывает. Воспоминания нахлынули на него, затмевая настоящее. Глаза оставались открыты, но взгляд был невидящим.– Сначала я решил, что это сделала Тася. Как ты помнишь, я последовал за ней из России в Англию, стремясь заставить ее заплатить за совершенное преступление. Но затем я узнал, что в смерти брата виновен Щуровский. Я знал, что справедливость не восторжествует, если только я не возьму дело в свои руки.– Почему вы не могли передать это соответствующим властям?– В России надо всем главенствуют политические интересы и соображения. Щуровский был фаворитом и советчиком царя. Я знал, что его никогда не станут судить за убийство Михаила. Он был слишком влиятельным лицом.– Поэтому вы отомстили сами, – невыразительным голосом произнесла Эмма.– Я позаботился не оставить никаких улик, но тем не менее под подозрение попал. И меня арестовали. – Внезапно слова словно застряли у него в горле. Он столького не мог ей передать! Всех ужасов, гнездившихся в нем где-то глубоко внутри. Жесточайшим усилием воли он вновь принял обычный невозмутимый вид. – Правительственные дознаватели пытались выжать из меня признание если не в убийстве, то хоть в измене. Когда же я устоял и ни в чем не признался, меня изгнали.Он замолчал, сосредоточенно уставившись в землю. Легкий ветерок шевелил влажные пряди, упавшие ему на лоб. Высылка из России была пыткой хуже смерти. Она означала, что он будет полностью отрезан от живительного источника. Даже самых закоренелых преступников жалели, если они подвергались высылке с любимой родины. Россия была великой матерью. Она питала детей своих морозной свежестью воздуха, тайнами темных лесов, силой земли, баюкала в колыбели снегов. После прощания с Петербургом какая-то часть души Николая съежилась и умерла. Иногда ему снилось, что он снова там, и пробуждение приносило невыносимую тоску.– Зачем вы рассказали мне это? – прервала Эмма его угрюмые раздумья. – Вы же никогда ничего не делаете без причины. Почему вы захотели, чтобы я это знала?Николай посмотрел в ее серьезное лицо и саркастически усмехнулся:– Разве друзья не должны поверять друг другу свои тайны?– Откуда вы знаете, что я никому не скажу об этом?– Мне придется просто поверить тебе, душенька.Эмма пристально вглядывалась в него.– Вы жалеете, что убили Щуровского?Николай покачал головой.– Я не верю в сожаления. Они не могут изменить прошлого.– Вы – человек без морали, – сказала Эмма, устремив на него голубые глаза. – Мне следовало бы вас бояться. Но я не боюсь.– Какая отвага! – усмехнулся он, забавляясь ее бравадой.– Я даже подумала… что, если бы оказалась на вашем месте, наверное, сделала бы то же самое.Прежде чем Николай успел ответить, он ощутил ее прикосновение у себя на запястье. Он замер, осознав, что во время разговора невольно потирал шрамы на груди. Под ее тонкими пальцами рука его напряглась, окоченела. Но на лице Эммы не отразилось жалости. Она смотрела на него странным взглядом, словно принимая таким, как есть: свирепым существом, которое нельзя винить за то, что оно поступает согласно своей натуре.– Значит, ты не винишь меня за это убийство? – внезапно охрипшим голосом поинтересовался он.– Не мое дело вас судить. Но я понимаю, почему вы так поступили. – Ее рука без перчатки легко легла на его руку. – Я сохраню вашу тайну, Ник.Николай не шевелился. Все его мышцы судорожно свело, внезапная дрожь нахлынувших чувств сотрясла тело. Он не мог понять, почему ее прикосновение, ее слова имели над ним такую власть. Одно было ему ясно: он хочет держать ее в объятиях, причинять ей страдания и утешать поцелуями. Он хочет опустить ее наземь прямо здесь, распустить ее красно-золотые кудри и взять посреди поля, словно крестьянку. Вместо этого он отпрянул и отдернул руку. Тоном приятным и дружелюбным он ответил:– Верю, что сохранишь, Емелия.Она осторожно улыбнулась в ответ и возобновила прогулку. Ее юбки взметали пыль по колеям и засохшим буграм проселочной дороги. Николай, засунув руки в карманы, шагал рядом. Она отреагировала совсем не так, как он себе представлял. С готовностью приняла его рассказ. Отнеслась к нему слишком легко. До сих пор семья чересчур оберегала ее, позволяя жить своей жизнью, словно в каком-то романе. Эмма оказалась еще более наивной, чем он предполагал.«Бедная глупышка, – подумал он, украдкой поглядывая на нее сквозь полуопущенные янтарные ресницы, – ну почему ты так облегчаешь мне задачу соблазнить тебя?»Вслух же произнес:– Могу ли я вновь увидеть тебя завтра утром?Эмма заколебалась, прикусив нижнюю губку.– Нет, – наконец откликнулась она, – я до конца недели буду в Лондоне.– Какие-то развлечения?– По правде говоря, я собираюсь принять участие в собрании Королевского общества гуманного обращения с животными. Меня попросили сказать несколько слов относительно новых законов о защите животных.– Твоя семья будет тебя сопровождать?Эмма поджала губы:– Нет. Они моими крестовыми походами не интересуются. А если бы и захотели, я не хочу, чтобы они там присутствовали.– А-а, – понимающе протянул он, – значит, ты так и не помирилась с отцом.Она покачала головой:– Отец прогнал единственного человека, которого я люблю. Если бы с вами кто-нибудь так поступил, сомневаюсь, что вы поспешили бы простить!– Возможно, и нет. Но я ни в ком не нуждаюсь, в то время как ты… ты в одночасье утратила свою любовь и семью. – Николай внимательно следил за впечатлением, которое производят на нее его речи, но она умело скрывала свои чувства. Проникновенным голосом он сделал еще одно замечание, тонко и хитро нацеленное:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44