Я не скот. Не хочу быть скотом.
Одна из красоток коснулась моего лица. Вторая опустилась передо мной на колени.
– Господин позволит сделать ему массаж? – голос был неуловимо певучий, приятный. Я посмотрел девушке в глаза. Серые, большие глаза, честный, преданный взгляд, слегка затуманенный, то ли страстью, то ли принятой дурью.
– Нет, спасибо, – сказал я хрипло. – И вообще, девочки… шли бы вы. Я почитать хотел.
Я выскользнул из уже вполне оформившихся объятий и метнулся к конторке. Раскрыл книгу, почти ничего не видя между строк. Краем глаза я видел, что девушки неслышными тенями приблизились к конторке. Я поднял лицо и состроил страшную рожу.
– Уйдите, я же сказал! Ну! Быстро, кому говорю!
– Вам понравится, господин, – жалобно сказала одна из девиц. У меня внутри что-то шевельнулось… цхарн их знает. Может, их накажут, если им не удастся меня соблазнить… даже скорее всего накажут. Тани же… кстати, женщины у них вообще не бывают посвященными.
Нет. Пусть наказывают… в конце концов, я не в лучшем положении.
– Мы можем все… правда, все.
Все-таки массированный просмотр эротики в последние дни дал о себе знать. «Все» – это уже слишком… от такого отказаться – это уже почти немыслимо. Слишком уж много может подразумеваться под этим «все». Я глубоко вздохнул.
Аригайрт…
Он вот тоже мог себе позволить ВСЕ. Не только с такими – с кем угодно. С девочками, мальчиками. С желающими и нежелающими. С вопящими от боли… Нет, не могу. Опять желание, едва вспыхнув, прошло.
– Мне ничего не нужно, – сказал я холодно, – уйдите, я вас прошу. Иначе я нажалуюсь на вас.
Девушки, сделав еще несколько попыток подступиться ко мне, все-таки вышли. Я же прямиком отправился в ванную и принял хороший контрастный душ.

До ночи мне больше ничего не показывали. Я лег в постель и, чтобы развлечься и не потерять умственной формы, составлял в уме навигационные расчеты разных трасс. Квирин – Глостия 7. Лиура – Олдеран. Терра – Чимбасоло. Потом я стал вспоминать про себя маленькую поэму Турана, которую выучил перед последним патрулем, очень уж она мне понравилась. Я уже почти заснул, когда дверь снова раскрылась.
Кор шагнул в комнату.
– Поднимайся, Гаруни, – сказал он как-то необычно холодно. Я послушно встал.
– Одевайся и иди за мной.
Хм… что бы это значило? Ночью… Неужели я оказался недостойным высокого звания кора – вот девушек отверг – и они решили наконец со мной покончить? Я молча одевался.
Кор так и не проронил ни слова. Я вышел вслед за ним.
Надо же, никакой охраны. Если бы меня вели в тюрьму или на казнь, наверняка как-то позаботились бы о безопасности. Мы подошли к тому самому лифту, в котором я уже катался как-то. Лифт долго ехал куда-то вниз. Перед самым выходом, перед тем, как двери открылись, Кор посмотрел мне в лицо и сказал:
– Сегодня, гаруни, ты получишь настоящее цимо.
Та-ак. Сегодня, значит, мне предстоит стать кором. Любопытно. Так все-таки девицы были испытанием… или просто так? А если бы я согласился на их предложения?
Мы долго шли по темному коридору, освещенному лишь светом факелов – самых настоящих – на грубо оштукатуренных стенах. Наконец некая дверь со светящимися во тьме золотыми крестами, разъехалась перед нами. Кор слегка подтолкнул меня вперед. Я шагнул, и дверь за мной еле слышно затворилась и щелкнула. Я остался в кромешной тьме совершенно один.
Я стоял так долго. Мне становилось холодно… Интересно, почему они думают, что получив цимо, я стану убежденным бешиорцем? Так, что не захочу вернуться на Квирин? Каким путем они собрались меня убеждать? Мне стало уже скучновато и захотелось двигаться. Внезапно из тьмы прорезался Голос.
– Кто ты, ищущий?
– Я… – во рту у меня мигом пересохло, – я… человек.
– Что ты ищешь? – проревел Голос.
– Чистого духа, – прошипел кто-то над моей макушкой, и я понял, что Кор тоже вошел вслед за мной.
– Чистого духа, – повторил я послушно.
– Что есть добро?
– Добро во мне. Добро от духа, – сообщил невидимый суфлер, и я послушно повторил его фразу.
– Что есть зло?
– Зло во мне. Зло от материи.
– Отринешь ли ты зло?
– Отрину, – повторил я вслед за Кором.
– Примкнешь ли к Великому Духу?
– Примкну.
– Иди же, ищущий! – резюмировал Голос, и впереди возник слабый световой луч. Я пошел по нему.
Кажется, я шел в совершенном одиночестве. Но когда новое помещение, едва освещенное слабым лучом, обрисовалось передо мной, мой, так сказать, наставник, Кор, снова был рядом…
Я увидел что-то вроде высокого гроба со стеклянной крышкой. Рядом – столик, и на столике маленький кувшин. И копье. То самое.
Кор подошел ко мне.
– Да умрет в тебе ветхий человек, и родится новый…
Он приставил копье к моей груди… Я уже знал, в чем дело. На этот раз было почти не больно. Я сознавал, что кончик копья просто упирается в кожу… что ничего особенного не происходит… И хотя кровь текла, и казалось, грудина трещит, все было далеко не так страшно, как в первый раз.
Кор отдернул копье. Двое таких же, как он, выступили из тьмы.
– Пей, ищущий. – Кор подал мне кувшин. Я отхлебнул… ничего, на пиво слегка похоже. Явно алкогольное что-то. «Пить надо быстро», – прошипел Кор. Я в несколько глотков опустошил кувшинчик.
Трое коров подняли тяжелую крышку гроба – хрустальную или ксиоровую, уж не знаю. После этого мне велели лечь туда.
Страшно. Сейчас задвинут крышку, и оставят здесь навсегда… Вот уже задвигают… но двигаться так не хочется. Мысли начали путаться… что это я выпил?
Что это было?!

Это не может быть сном, подумал я. Какой там сон! Я прекрасно себя чувствую… бодро так. Меня ведь положили в этот хрустальный гроб… не знаю уж, что это значит.
Но я не лежу. Я стою в узком и пыльном коридоре, и впереди – просвет. Неяркий такой свет, будто вечерний. Это я, несомненно… мои руки и ноги. Я ущипнул свое запястье… нет, не сплю.
Как я попал сюда?
Все просто: я заснул и не заметил, как меня сюда перенесли. Правда, странно, что очнулся я уже стоя… или я не заметил, как встал?
Я поступил так же, как поступил бы любой другой на моем месте – зашагал к видневшемуся в конце коридора просвету.
Это не был выход наружу, просто еще одно помещение. Свет сумеречный. Два кожаных высоких кресла посредине (я запомнил потертую спинку). И в одном из кресел сидел человек.
Я не запомнил его глаз… И не подумал о глазах в тот момент, лишь потом в памяти всплывало – глаза как-то не попали в мое поле зрения, их словно дымкой заволокло. Человек этот не смотрел на меня прямо, а все время устремлял взгляд куда-то в окно. Хотя там, в окне, ничего интересного и не было – так, серое небо, голые покачивающиеся древесные ветви.
А в остальном человек показался мне знакомым откуда-то… чем-то… Не знаю даже, почему. И чувства он у меня вызвал скорее приятные… Так приятно бывает встретить нейтрального знакомого, с которым не виделись уже много лет, с которым есть общие воспоминания.
– Здравствуй, – произнес он. Голос – бесцветный, самый обычный, но тоже скорее располагающий к себе.
– Здравствуйте, – ответил я осторожно. Никак не могу отвыкнуть называть незнакомых людей на «Вы», даже если ко мне на «ты» обращаются.
– Вот ты и пришел, Ландзо…
– Да. А кто вы?
Человек улыбнулся… то есть я как будто даже не видел его лица, но почувствовал улыбку.
– Кто ты, Ландзо? Скажи мне – кто ты?
– Человек, – ответил я как тогда, перед «посвящением».
– Ты – лервенец, квиринец? Беши? Кто ты?
– Я сам не знаю, – ответил я честно.
– Садись, – произнес мой собеседник. Я сел напротив него в кресло, по-прежнему, никакой опасности не ощущая. И он начал рассказывать мне мою жизнь.
Нет, в этом не было никакой грубой лести или преувеличения моих достоинств. Я попробую передать примерно так, как это звучало для меня – хотя это трудно, так как в звучание слов вкладывалось гораздо большее, нежели это можно передать простым пересказом… сам голос моего собеседника, интонации, немного слишком вычурные, но изящные жесты его рук воздействовали и говорили мне очень многое, убеждая, доказывая лучше любой логики.
А дело было в том, что я родился совсем не простым лервенцем…
Да, и Арни, и Таро были в каком-то смысле избраны. Но скорее, как мои спутники и помощники, отсюда и неожиданно возникшие странные и даже порицаемые в Общине чувства, объединявшие нас. Мы – все трое – являли собой единство. Да, Арни был талантлив и учился лучше всех, да Таро был сильнее других и физически, и духовно. Но именно я, который из троих выделялся меньше, был центром и основой компании. Я тоже неплохо учился, мог бы лучше, но это было ни к чему.
Вспомни, Ландзо, говорил мой собеседник, как на Втором Круге в ваш класс пришел новый наставник, и как он выделял тебя и даже приводил к себе домой, чтобы помочь подготовиться к экзамену.
Вспомни, как твое сочинение «О вере и любви Цхарна» заняло первое место на общешкольном конкурсе…
Вспомни, как отзывался о тебе старвос Гиннор – до того, как его перевели, а ведь все признают, что Гиннор и сам был необычным человеком, некогда талантливым ученым…
Мой собеседник напоминал мне один за другим эпизоды моего детства и отрочества – именно те, в которых я проявил себя особенно хорошо. Когда меня кто-либо хвалил и выделял, когда я выигрывал и оказывался лучше других… И эпизоды эти легко ложились в единую мозаику, в узор, в картину, пока еще неясную, но несомненно значительную и для меня весьма и весьма благоприятную.
Я был не таким, как все.
В этом заключалась и моя трагедия. Ибо в Лервене по некоторым причинам сложилась гипертрофированная общинность… общинный строй не плох, ведь в конце концов, на Квирине он тоже присутствует, но у нас, в Лервене, сознательно разрушали все человеческие связи и воспевали одинаковость и похожесть всех, невозможное, глупое равенство (не равенство потребления, как на Квирине, а равенство способностей и талантов). Я же выделялся из других, так же, как и мои друзья. И все же это была не вина моя… и даже не беда. Почему так случилось, мы поговорим позже. Однако скажем – я был едва ли не единственным исключением в стране. В целом в Лервене достаточно справедливый строй. Но я в него не вписался. То, что меня хотели осудить – в общем, почти неизбежно, но не из-за общей Лервенской несправедливости, а именно из-за того, что я… ну, скажем так, был исключением из всех возможных правил.
И согласись, говорил мой собеседник, что большинство твоих сообщинников не вело бы себя так мужественно и самоотверженно, как ты…
Надо же – в таком ракурсе я еще о себе не думал. А ведь действительно, я выдержал «качалку», не выдал друзей, и когда было уже ясно, что меня осудят, я думал в первую очередь о друзьях, а не о себе… я не терял присутствия духа, как бы мне ни было плохо. Но кто, кроме меня, Арни и Таро, мог бы себя так вести? Да никто. Пожалуй – никто. Наказания для того и придуманы, чтобы ломать нашу волю… однако мою волю не сломили.
И не могли сломить! Ведь действительно, я и мои друзья – некое исключение… мы всегда чувствовали себя как бы нездешними. Не такими, как все.
Почему они погибли? Это случайность… конечно, лучше, если бы вы выжили все трое. Но все же в троице именно ты играл совершенно особую роль! Именно вокруг тебя все собрались… и счастье… для Лервены, Анзоры, а может быть, и Квирина – счастье, что именно ты выжил.
Почему? Об этом позже.
Теперь о Квирине. Оставшись совершенно один, ты не был сломлен. Вспомни, как тебе было плохо первое время! И однако ты смог собраться и начать жить заново. Ты стал другим человеком! Ты стал самым настоящим квиринцем.
Более того – ты стал одним из лучших.
Вспомни, как ты, еще не умея вести корабль, вел его… и ведь тебе это удалось! Вспомни, как ты вел себя, когда Аригайрт захватил вас в плен! Такое ощущение, что это ты – учитель Валтэна, а не наоборот. Ты проявил такое мужество, такую находчивость и, между прочим, гуманность… любовь к людям… на которые способен далеко не каждый квиринец. Ты еще не защитил даже звания мастера-ско, а уже заработал огромную премию, и вполне заслуженно. У тебя еще, можно сказать, как у эстарга молоко на губах не обсохло, а тебе уже есть чем гордиться.
Случайно ли это? Может ли это быть случайностью?
И при всем этом ты очень скромен и считаешь себя одним из самых последних.
Наконец, вспомни свое поведение с женщинами… Вот этот твой последний поступок. Тупые коры решили сделать из тебя животное, такое же, какими являются они сами… посвященные… все лучшее, что было у них в душе, они давно растратили в оргиях и попойках, распылили в наркотическом дыму. Нет наслаждения, которого они бы не испытывали, нет развлечения, которое было бы им неведомо. Они считают, что посвященному дозволено все, и что это-то сознание вседозволенности является признаком высокой Духовности.
Глупцы! Но мы не будем пока разубеждать их в этом.
Они были разочарованы, когда ты отказался «презреть все моральные нормы и законы», но не настолько, чтобы лишить тебя цимо…
Впрочем, я не позволил бы им этого.
Разве ты еще не понял, Ландзо, кто ты?
Я пожал плечами. Конечно, во всем этом много лестного для меня… да… кто его знает… наверное, я действительно отличаюсь от других… наверное, моя жизнь не случайна… у меня есть какое-то высшее предназначение…
– Ты анзориец, Ландзо… Придет время, и вечное противостояние Лервены и Беши будет преодолено. Ты анзориец, ты стоишь выше этого противостояния, но и Квирин для тебя – лишь этап. Ты Анзориец, – это слово мой собеседник произнес как бы с большой буквы.
– Ты – будущий Король Анзоры.
Я вздрогнул. Встал. Поднялся и мой собеседник. Теперь он смотрел на меня… но это был не прямой взгляд, а как бы косящий… слепой. Я не мог вспомнить, почему это может быть так.
– Ты понял, кто я? – спросил он совсем другим, властным и звенящим голосом. И в этот миг я понял. И покачнулся.
– Цхарн…

Через мгновение Цхарн держал меня за плечи, заботливо, словно друг.
Он снова усадил меня в кресло.
– Ничего, Ландзо, – сказал он, – пришло время тебе узнать это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61