Зло и добро есть всегда и везде зло и добро.
Те, кто настаивает на относительности добра и зла, т.е. на зависимости
моральных оценок от конкретных ситуаций, те априори исключают
нравственность. В этом случае вместо нравственности преподносят видимость
нравственности, антинравственность. Не в смысле аморализма -- аморализм есть
явление в рамках нравственных оценок, -- а в смысле нравственности с
обратным знаком.
ТРУД НЕ ПРОПАДАЕТ, НО ДАРОМ
Вот я и выполнил твою просьбу, сказал Болтун, вручая Мазиле "Сказание о
Мазиле". Распоряжайся по своему усмотрению. Надеюсь, ты простишь
многочисленные дефекты этого сочинения. Это все-таки экспромт. Но не думай,
что дефектов было бы меньше, если бы я писал долго и всерьез. Мазила статью
прочитал и сказал, что он сам всегда думал так же. Болтун пожал плечами.
Потом статья где-то затерялась.
ДЕЛО ГОВОРЕНИЯ
Наши разговоры -- пустая болтовня, говорит Неврастеник. С этим надо
кончать. Мы начинаем повторяться и пережевывать одно и то же. Ты прав,
говорит Болтун. Но вот мы кончили говорить. А дальше что? Говорить -- мое
призвание. Продукт моей деятельности -- мысли, обработанные в слова. А
приведут они к каким-то последствиям или нет, меня не интересует. Я не
честолюбив. И не такое уж это праздное занятие. В нашу эпоху человечество
оказалось перед проблемой сознательного выбора своего дальнейшего пути. И
потому оно в гигантских масштабах обдумывает свой прошлый опыт, теперешнее
состояние и перспективы. И потому оно, естественно, необычайно много говорит
на эту тему. Если хотите знать, дело говорения сейчас может быть поважнее,
чем космические полеты и физические исследования. А раз общество в
гигантских масштабах думает и говорит, должны появиться профессиональные
думальщики и говоруны. Не мы, так другие. Рано или поздно они до чего-то
договорятся. А это уже не просто болтовня. Это легко прикрыть, сказал
Неврастеник. Прикрыть нельзя, сказал Болтун. Можно создать систему запретов,
которая превратит дело думанья и говорения в достояние идеологических сект
со всеми их гнусными признаками -- тупость, жульничество, надрыв,
нетерпимость и т.п. Это будет кошмар. Это уже было, сказал Мазила. Было же
время, когда правду ибанцам изрекали юродивые, кликуши, эпилептики, шуты. И
художники, сказал Неврастеник. Тут есть другая опасность, сказал Болтун.
Дело говорения само стало массовым явлением. В нем поэтому господствует не
стремление к ясности, определенности и откровенности, а стремление утопить в
мутном потоке бессмысленных слов все жизненно важные социальные проблемы
современности. Не по злому умыслу, а из стремления к самоутверждению и из-за
отсутствия логических навыков обращения с языком. Языковая практика людей с
логической точки зрения -- зрелище, достойное кисти сюрреалиста. Речи
политических деятелей, прокуроров, юристов, журналистов, пропагандистов,
ученых и т.п., больше всего претендующие на логичность, на самом деле дают
выдающиеся образцы логической бессвязности и несуразности. Я не имею никаких
иллюзий относительно того, что деятельность по логическому улучшению языка
может радикально повлиять на языковую деятельность человечества. Глас
человека, призывающего к логическому порядку, есть глас вопиющего в пустыне.
Он имеет не больше шансов быть услышанным, чем глас призывающего "Не убий!".
И все же если есть какая-то маленькая надежда хотя бы в ничтожной степени,
но повлиять на размышления людей о своей жизни и судьбах человечества путем
логической обработки языка, ее надо использовать. Когда люди повторяются и
пережевывают одно и то же, они при этом занимаются, между прочим, и
логической обработкой своих мыслей. Это, конечно, суррогат. А кто может
предложить иной способ, пригодный сразу для многих без специальной
подготовки? Кстати сказать, профессиональная логика, успехи которой так
широко рекламировались, сама превратилась в типичное массовое социальное
явление и вследствие этого оказалась весьма далекой от задач
усовершенствования языка.
ПЕРСОНАЛИЗМ
В вашем кружке, говорит Журналист, я ни разу не слышал разговоров о
судьбе ибанского народа, ибанской науки, ибанского искусства. Неужели это
вас не волнует? Ибанский народ, говорит Болтун, не нуждается в нашей заботе
о нем. Его вполне устраивает забота о нем его любимого начальства. Ибанский
народ давным-давно не есть забитая и невежественная масса, которую
просвещенные герои-интеллигенты должны наставлять на путь истинный. Ибанский
народ достаточно образован, начитан и вполне отдает себе отчет в своем
положении. Он знает, чего хочет. И в общем имеет именно то, что хочет.
Деятельность начальства отвечает его интересам. Во всяком случае, ни о каких
принципиальных конфликтах народа и руководства у нас и речи быть не может.
Подчеркиваю, не потому, что начальство зажимает народ. Начальство народ не
зажимает. А потому, что начальство народно, а народ начальственен. Народ
несет полную ответственность за деятельность своего руководства. Он
соучастник всех его добрых и злых дел. О народе у нас есть кому заботиться.
Не будем отбивать у них хлеб. А кто позаботится о нас, если мы даже сами на
это не способны? Ибанское искусство, говорит Мазила, тем более не нуждается
в моей тревоге за него. Грубая фактическая ошибка думать, будто у нас плохо
обстоит дело с искусством. У нас искусство процветает. Оно вполне в духе
народа. И в духе начальства, которого у нас так много, что хватило бы на
народ для целого большого государства. Я хочу лично сделать то, что в моих
силах. И больше ничего. Но, стремясь к самовыражению, вы вынуждены совершать
поступки, которые выглядят так, будто вы боретесь за свободу творчества,
слова, передвижения и т.п., говорит Журналист. А разве это не есть забота о
судьбе своего народа и своего искусства? Неужели ибанский народ не будет вам
признателен за ослабление эмиграционного режима, за публикацию книг вроде
книг Правдеца, за выставки художников типа Мазилы? Народу это не нужно,
говорит Болтун, начальству тем более. Но кто-то заинтересован во всем этом,
говорит Журналист. Да, говорит Неврастеник. Ничтожный в массе населения слой
критически настроенной интеллигенции, не имеющий социальной силы в стране,
не способный даже защитить себя. Но в перспективе страна выигрывает от
развития этого слоя, говорит Журналист. Народ и руководство народа никогда
не думают о такого рода перспективах, говорит Болтун. А катастрофы, кризисы
и прочие отрицательные явления всегда можно свалить на внешние
обстоятельства. И на интеллигентов-смутьянов. Конечно, если в стране
образуется влиятельный и способный к самозащите слой критической
интеллигенции, то такая страна, в конечном счете, выигрывает. Но это "если"
есть дело истории, а не одного дня. К тому же, как показывает опыт, общество
способно существовать (как -- другой вопрос) и без реализации этого "если",
передавая функции этого слоя (в карикатурно искаженном и урезанном виде,
конечно) вполне послушной части либеральной интеллигенции и чиновничества
вроде Литератора, Художника, Мыслителя, Социолога, Карьериста, Сотрудника,
Претендента и т.п., которую без особого труда можно в случае чего одернуть.
Разыгравшаяся на Ваших глазах трагикомическая история с Претендентом --
типичный пример того.
КТО МЫ
Мы ваше законное дитя, говорит Неврастеник. Конечно, вы принимали
противозачаточные средства, и они оказались непригодными. Но зачаты мы были
вами. Как выразился один наш крупный теоретик, мы родились на большой дороге
мировой цивилизации. И если мы ведем себя не так, как хотелось бы вам, так
это обычное дело. Не одни мы такие. Вы отрекаетесь от нас, делаете вид,
будто мы явились откуда-то извне. Но ничего из этого не выйдет. Мы
существуем в таком виде только благодаря тому, что были и пока еще
существуете вы, и мы ваши законные наследники. Мы существуем и в вашем доме,
хотите вы этого или нет. И вашим наследством мы распорядимся по-своему. Вы
рисуете мрачные перспективы, говорит Журналист. Почему мрачные, говорит
Неврастеник. Что хуже, что лучше, не вам и не нам судить. Просто будет
иначе, и исчезнет материал для нежелательного сравнения. К тому же никакой
проблемы выбора у человечества нет, это все сказки. Так что надо думать о
том, как лучше устроить жизнь на этой основе.
РЕШЕНИЕ КОЛЛЕГ
Сверху запросили Союз мнение о моем интервью, говорит Мазила. Союз
рекомендовал исключить меня из членов Союза и даже выгнать из Ибанска. Это
хорошо, говорит Болтун, что такие крайности заявляют о себе. Наверху их сами
панически боятся. И потому они будут вынуждены тебя защищать от них. И что
это даст, спросил Мазила. Ничего, сказал Болтун. Просто способ, каким тебя
придушат, будет выглядеть как проявление гуманизма и терпимости. Все-таки
прогресс!
В СТАНЕ ПОБЕЖДЕННЫХ
Вот итоги, говорит Неврастеник. Человек, с которым ты дружил чуть ли не
двадцать лет, оказывается, уже несколько лет тебя потихоньку продает и затем
открыто совершает по отношению к тебе подлость. К тому же изображает дело
так, будто это ты сам совершил подлость в отношении его. И никаких угрызений
совести. Человек, который десять лет твердил, что он никакой не ученый, не
то, что ты, что ему лишь бы защититься и иметь свой кусок пирога, начинает
поучать тебя как студента начальных курсов, разносит твою работу, над
которой ты думал полжизни и в которой он не смыслит ничего, и кончает тем,
что распускает о тебе клевету. Люди, которым ты делал только добро и с
которыми имел хорошие отношения, начинают ложно истолковывать каждый твой
шаг, приписывать тебя несвойственные тебе мысли, мотивы и поступки,
взрываться злобой по твоему адресу из-за каждого пустяка. Это все вроде бы
обычные вещи. Но сейчас они почему-то воспринимаются особенно остро. Почему?
Потому, говорит Болтун, что сейчас наше окружение есть стан потерпевших
поражение. А кто же победитель, спросил Мазила. Никто, сказал Болтун. Мы все
вместе потерпели поражение от самых себя. Не сумели справиться с той мразью,
которая накопилась в нас самих. Ты прав, говорит Неврастеник. Мы сдохли в
ожесточенной борьбе за грошовые блага, привилегии, почести. Сожрали друг
друга из-за мелкой зависти. Туда нам и дорога. И по закону компенсации,
говорит Болтун, мы теперь сами избираем последние жертвы и доводим дело до
конца. Какие жертвы, спрашивает Мазила. Тех, кто остался покрупнее и
независимее. Тебя, например. Нам нужно во что бы то ни стало сначала сделать
так, как будто они такое же дерьмо, как мы. Затем заставить их самих
поверить в это. Вытолкнуть их из нашей среды как чужеродные тела. Если
можно, уничтожить. Неужели вы и себя причисляете к таким людям, спросил
Мазила. Нет, сказал Болтун. Но нас же нет на самом деле. Мы -- это ОНИ. И
что теперь будет, спросил Мазила. Неуправляемое падение на самое дно, сказал
Болтун. Но, может быть, это преувеличение, говорит Мазила. Поищи ответа в
себе, говорит Болтун. Если найдешь в себе самом какую-нибудь зацепочку, ты
прав. Если нет, так найдешь ли ты ее в других? Поищи, и ты поймешь еще один
парадокс нашего бытия: в такой ситуации самой либеральной силой в стране
начинает выглядеть высшее руководство и даже карающие органы. Ты прав,
говорит Мазила, и с энтузиазмом начал приводить примеры. И это не от нормы,
сказал Болтун, а норма: в рамках тех допущений, из которых исходил
Шизофреник, даже функции оппозиции должны быть присвоены теми, против кого
они направлены и кто ее подавляет.
ПРОБЛЕМЫ ПРИХОДЯТ НОЧЬЮ
Когда наступает ночь, Сослуживец говорит себе, что, в конце концов,
хватит, что, наконец-то, пора, сколько можно, и начинает думать о жизни.
Через минуту сознание его переключается на эпохальный труд, который они
создают под руководством Секретаря, который должен подвести итоги, наметить
перспективы, нанести сокрушительный удар. Это, конечно, главное, говорит
себе Сослуживец, и приступает к чтению замусоленных бумажек, которые ему
удалось урвать у паразита Мыслителя. Бред какой-то, говорит Сослуживец. О
боже, что за идиот! Придется все переделывать заново самому! Неужели эти
скоты не заплатят гонорар? Столько сил вложено! А Секретарь что-то не
торопится с назначением. Надо нажать! И Сослуживец опять начинает думать о
жизни, которая неумолимо уходит, оставляя после себя горы эпохальной
макулатуры. Ребята из вновь созданного Заградотдела просили стихи для
стенгазеты написать. Шуточные, но серьезные. Сослуживец злорадно хихикает и
начинает сочинять шуточный гимн Заградотдела.
Регулярно до усеру кашу жрем.
Оттого-то мы счастливей всех живем.
И на весь на мир уверенно орем.
Левой!
Левой!
Левой!
Правой!
Ты один. А мы -- оравой.
Если хочешь каши тоже,
Становись на нас похожим!
А не то -- получишь в рожу!
Во вчерашнем дне уверены вполне.
В критиканах не нуждаемся извне.
Если что, так это все по их вине.
Левой!
Левой!
Левой!
Правой!
Ты один. А мы -- оравой.
Будешь тихим -- дадим лопать,
Будешь ихним -- будем шлепать.
Так что лучше с нами топать!
Как учил нас сам Хозяин наш отец,
Нам дозволено лупить судом и без,
Потому как мы несем с собой прогресс.
Левой!
Левой!
Левой!
Правой!
Ты один. А мы -- оравой.
Кто виновный тут, кто правый,
Смысл подсказывает здравый:
Ты -- один, а мы -- оравой!
Левой!
Левой!
Левой!
Правой!

ПАРАДОКСЫ
Но нельзя же совсем без надежд и иллюзий, говорит Мазила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62