Разберем такой случай. Начальник
административно-хозяйственного управления одного известного вам учреждения
приобрел власть, неизмеримо превышающую власть самого директора. Через него
проходили все дела о квартирах, дачах, машинах, пайках и т. п. И взятки он
брал такие, что эти фельетонные герои просто жалкие щенки по сравнению с
ним. Вы думаете, никто не знал об этом? Все знали. Но до поры до времени это
не играло роли. Одно дело -- фактическая известность, другое -- формальная.
Ответственным лицам было выгодно, снизу помалкивали из страха или надежды на
подачки. Одним словом, когда мера была нарушена, и возникла угроза скандала,
этого начальника стукнули. Но как? Дали какие-то взыскания, предупредили,
пожурили. Слегка ограничили аппетиты. Государство борется против
недостатков, но не во имя каких-то высших идеальных соображений. Оно делает
это лишь в той мере, в какой оно вынуждено это делать и в какой это выгодно
ему делать. Оно действует при этом в полном соответствии с социальными
законами, как орган социальной справедливости, а не как орган защиты
униженных и оскорбленных. Дело тут еще и в том (помимо того, что государство
само есть объединение социальных индивидов), что различные социальные законы
имеют противоположно направленные следствия. Начальник, о котором я говорил,
по одним социальным законам стремится выжать из своего положения
максимальную выгоду для себя, и как следствие этого, усиливает свою позицию
максимально возможно. Другие чиновники по другим социальным законам
стремятся к тому, чтобы его реальное положение (благополучие и власть, в
первую очередь) не превышало слишком сильно официальное. В результате
совокупного действия различных социальных законов имеет место тенденция
сохранить некоторое средненормальное положение. Социальное право есть
результат и, вместе с тем, средство этой социальной осредненности. Что
касается меры наказания, то она, как всем хорошо известно, определяется в
зависимости от социального положения наказуемого (за редким исключением,
когда складывается из ряда вон выходящая ситуация). Полностью с Вами
согласен, сказал Болтун. Могу добавить лишь одно соображение, не бесполезное
для Члена. У нас никаких недостатков нет и быть не может. А те недостатки,
которые у нас иногда признаются, являются настолько редким у случайным
отклонением от здоровой нормы без недостатков, что их фактически нет и быть
не может, и с ними борются открыто именно для того, чтобы показать всем, что
их фактически нет и быть не может. Член сказал, что он обязательно выяснит,
имели место отмеченные выше факты или нет, и будет добиваться
справедливости. Когда Член ушел, Болтун сказал Шизофренику, что Член
поразительный пример индивида, совершенно неспособного к пониманию общего
правила в отдельных событиях. Шизофреник сказал, что, по его наблюдениям,
людям вообще чужда интуиция закономерности, ее место у них занимает
банальная способность простых обобщений. Обобщения делать легко. Но от них
так же легко и отказаться, ибо постоянно наблюдаются примеры, противоречащие
общим суждениям. Мне в голову сейчас пришла мысль исследовать, в какой мере
те или иные познавательные операции отвечают социальности. Сейчас я,
пожалуй, могу определенно сказать, что простое обобщение в понимании событий
общественной жизни вполне отвечает социальности, а стремление постигнуть их
закономерность антисоциально.
ВЫБОРЫ В АКАДЕМИЮ
Академии выделили одно место для Действительного и два для
Корреспондентов. На место Действительного было выдвинуто около ста
кандидатов, а на место Корреспондентов были выдвинуты почти все, кто хотел
быть выдвинутым, мог быть выдвинутым и не мог не быть выдвинутым или не мог
быть не выдвинутым. Две недели в Газете печатали списки кандидатов. Институт
выдвинул Заведующего и Заместителей. Лаборатория выдвинула Помощников и
Заместителей Помощников. Журнал выдвинул Помощников Заместителей Помощников,
старших Сотрудников и младших Советников. Были выдвинуты даже три ученых, не
имевших с юности никакого отношения к науке, но потом перешедшие на более
ответственную работу. Один из них написал на другого закрытое письмо в
котором убедительно показал, что тот совсем не тот, за кого себя выдает.
Другой написал на первого открытое письмо, в котором не менее убедительно
показал, что он-то тот, за кого он себя выдает, вот тот действительно не
тот, кем его считают. Третий рассказал всем кто такие на самом деле те двое.
Первые два выступили с совместным заявлением по поводу неправильного
поведения третьего, когда они вместе с ним были там. Избрали потом
четвертого, который вообще не выдвигался, зато помог в одном деле одному
человеку, близко знакомому с Заместителем, и пятого, который и был самим
этим человеком, но остался в секрете, ибо так было нужно из более высоких
соображений. Выбрали также одного Заместителя (Заведующий уже был избран на
прошлых выборах, и выдвигали его каждый раз снова из любви и уважения), пять
Помощников, тридцать три Заместителя Помощника, около дюжины разных
Сотрудников и Советников. Последних сразу же отправили в заграничные
командировки.
Выдвигался и Клеветник. На Совете его лично выдвинул Претендент и
поддержал Академик. Зал аплодировал. Все ходили радостно возбужденные и
говорили, что наступили новые времена. Да, говорили одни, процессы истории
необратимы. Историю не повернешь вспять, говорили другие. Как ни крутись, а
время делает свое неотвратимое дело, говорили третьи. Все жали руку
Претенденту и восторгались его мужеством. Выдвинуть самого Клеветника, да за
это раньше к стенке поставили бы. Еще два года назад об этом даже подумать
никто не смел. Ехидничали по поводу согласия Клеветника баллотироваться. Вот
вам и бескорыстие ученого, шептались в коридорах бездельничающие младшие и
старшие сотрудники со степенями и без степеней. У него дача дай бог всякому,
говорил один бородатый юноша. И квартирка дай бог всякому, говорила только
что защитившая диссертацию по новейшим направлениям девица с чрезмерно
развитыми формами. Лекции он читал отвратительно, говорило третье существо
неопределенного пола. К тому же он безнадежно отстал, сейчас ведущая роль
принадлежит ньюфаундлендской школе. Почитайте мою статью в Журнале.
Клеветник в избрание не верил. Но документы каждый раз подавал для
коллекции отказов. Он уже собрал несколько десятков отказов в поездках на
конгрессы, симпозиумы, коллоквиумы и лекции, в избрании в Корреспонденты, в
присуждении премий и т. п. Теперь, говорил он, его коллекция украсится еще
одним ценным экспонатом. На отборочной комиссии Академик произнес
двухчасовую речь о творчестве Клеветника. Конечно, говорил он, Клеветник
неосторожен в выражениях, груб с начальством и никудышный организатор.
Конечно, он не совсем наш. Не то, чтобы не совсем не наш, но не настолько не
наш, чтобы его считать совсем не нашим. И уж, во всяком случае, он не
настолько не наш, чтобы его не считать не нашим. Потому его там издают. И
приглашают. А он не дает отпор. Мы ему не раз говорили, чтобы он дал
отповедь. Он отказался. В частности, его недавнее избрание там. Я лично
просил его отказаться. Есть же более достойные кандидатуры. Он отказался
отказываться. Но я, сказал Академик в заключение, за него ручаюсь. И
Клеветника в списки кандидатов не включили. Вечером Академик позвонил ему и
подробно рассказал, как он его защищала, но эти реакционеры сделали свое
грязное дело. Но мы им еще покажем. На следующих выборах непременно
проведем. На всех последующих выборах о Клеветнике даже не поминали и
выдвигали более достойных и более молодых, поскольку каждый раз начинались
новые веяния.
НАЧАЛО
Группа арестантов, читал Инструктор, состоящая из Клеветника, Уклониста
и Убийцы, возглавляемая Старшиной и замыкаемая двумя караульными с учебными
винтовками, в которых были просверлены дырки, чтобы из них нельзя было
стрелять, двинулась в путь на гарнизонную губу. Маршрут пролегал через
площадь Вождя, по улицам его выдающихся соратников, затем по улицам его
великих предшественников, наконец по улице самого Вождя, которая упиралась
прямо в здание губы. По дороге состоялась беседа, которая заслуживает
упоминания как памятник духовной жизни интеллигенции той эпохи. Клеветник
сказал, что он только пошутил, Уклонист сказал, что и не за такие шутки к
стенке ставят. Убийца сказал, что рано или поздно все там будем, и еще не
известно, что лучше, рано или поздно. Один караульный сказал, что прежде,
чем болтать, думать надо. Уклонист сказал, что думать не надо и прежде, ибо
если человек думает, то он обязательно болтает. Другой караульный сказал,
что выпендриваются тут всякие, а потом из-за них другим попадает. Убийца
сказал, что попадает всегда другим, но караульный может не беспокоиться, так
как он не другой, а именно тот самый, что нужно. На губе мест свободных не
оказалось. И в силу необходимости смутная идея создать собственную губу
превратилась в актуальную проблему -- факт, лишний раз подтверждающий старую
философскую истину: даже у нас ничто не происходит без достаточного
основания. Кто первый публично высказал эту идею, теперь невозможно
установить, ибо она, как и всякая великая идея, выражающая назревшие
потребности общества, носилась в воздухе. Начальник Школы сказал, что мы не
хуже других. Сотрудник дал этой идее всестороннее научное обоснование.
Воплощение идеи в жизнь возложили на Старшину. Тот произнес по этому поводу
длинную речь, состоящую в основном из идиоматических выражений на тему, где
он вам возьмет помещение и людей для нового поста. Уклонист сказал, что речь
Старшины -- чистая риторика, ибо в здании Школы можно разместить не один
десяток гауптвахт и полностью укомплектовать их арестантами и караульными.
Убийца добавил, что человечество, как учит история, никогда не испытывало
принципиальных затруднений при организации тюрем. В обсуждение проблемы
помещения для губы включился весь личный состав Школы. Школа раскололась на
два непримиримых лагеря -- Курортников и Каторжников. Курортники настаивали
на том, чтобы разместить губу в теплой, сухой, светлой и просторной комнате
рядом с кухней. Каторжники придерживались диаметрально противоположной точки
зрения и кивали на залитый водой подвал под караульным помещением. Убийца
привел аргумент, решивший спор в пользу курортников:
губа -- надстройка общества, и помещать ее в подвал -- грубая
идеологическая ошибка. Старшина примкнул к Курортникам, первый и последний
раз в жизни впав в гнилой буржуазный гуманизм великих французских
просветителей восемнадцатого века. Осознав, он захотел исправиться. Но
благодаря тому, что у нас легче (но не легко) сделать заново, чем переделать
сделанное (в особенности -- плохо сделанное), губу организовали в
соответствии с чаяниями курортников. Комнату очистили от новых моторов для
старых машин, снятых с вооружения за десять лет до поступления их в Школу,
но еще не рассекреченных, сколотили нары я поставили "буржуйки". На открытие
губы прибыли чины Школы и Гарнизона, а также вольнонаемные работники кухни.
Командир Гарнизонной Бани произнес речь, которую никто не слушал, но все
запомнили. Потом присели на нары как полагается перед дальней дорогой.
Захватив в Красном уголке табуретку и подшивку газет, Клеветник, Уклонист и
Убийца отправились на вновь открытую губу. Сотрудник поздравил их с
новосельем. Губа начала свое историческое бытие. После ухода начальства
Убийца запер дверь ножкой от табуретки, остатки которой вместе с подшивкой
тут же сожгли в буржуйке.
Углы альфа, углы бета.
На черта теперь все это!
(Из "Баллады")
ПАТРИОТ
Возникнув как проявление исторической необходимости, гауптвахта стала
оказывать обратное воздействие на жизнь Школы. Она стала мощным орудием
воспитания нового человека. Едва Убийца успел всунуть ножку табуретки в
скобку, как в дверь постучали, и на губе появился Патриот, отличник боевой и
политической подготовки курсант Ибанов. Он с порога доложил, что получил
десять суток за рапорт об отправке на фронт, но не видит в этом никакой
логики, так как из Школы отчисляют на фронт пятьдесят человек, не имеющих к
тому никакого желания. Уклонист заметил, что в этом как раз и проявляется
железная логика законов общества, ибо по этим законам судьбой Патриота
заведует высшее начальство, а не он сам, и, подавая рапорт, Патриот выступил
против этого закона, проявив намерение распорядиться своей судьбой по своей
воле, и получил по заслугам. Но, продолжал Уклонист, Патриот принес жертву
не зря. В глазах начальства он засвидетельствовал себя истинным патриотом. И
теперь он может спокойно отсиживаться в тылу. Совесть его чиста -- он, можно
сказать, почти что побывал на фронте. И на фронт его теперь пошлют лишь в
крайнем случае, когда посылать туда будет уже некого. Патриот выслушал речь
Уклониста с полным презрением фронтовика к Тыловой Крысе, и через пять минут
он уже дрыхнул на нарах, отравляя атмосферу с такой ужасающей силой, что не
оставалось никаких сомнений: он только что сменился из кухонного наряда. Как
сказано в "Балладе":
Горе тем, кто ляжет рядом
С нашим кухонным нарядом.
С громом пушечным и свистом
Будет заживо обдристан.
ПОРАЖЕНЕЦ
Вслед за Патриотом пришел Пораженец -- курсант Ибанов, поднявший по
дороге на аэродром листовку, которую сбросил бог весть как залетевший в
такой глубокий тыл вражеский самолет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62