– Выпьете чего-нибудь, пока суд да дело?
– Да, спасибо, мне как всегда.
– А господину…
Я мог бы проявить уступчивость и тихо и мирно порадоваться, но я уже завелся.
– Знаете, что такое «Вишофф»?
– Боюсь, что нет, но может быть, вы расскажете, как его готовить… Наш barman сделает все возможное, я уверен.
– Это несложно: ледяная водка, смешанная с несколькими капельками лимонного сока, для аромата. Подается в высоком стакане с большим количеством льда и разбавляется охлажденной водой «Виши». Добавьте также веточку мяты. Если у вас кончилась «Виши», можно заменить ее любой другой газированной водой. А если у вас кончились бармены, то подать может любой официант.
У дона Игнасио даже мускул на лице не дрогнул.
– Не беспокойтесь, в нашем заведении никогда ничего не кончается, даже терпение. Итак… кампари с апельсиновым соком и… «Вишофф»?
Моя спутница кивнула. Дон Игнасио отступил на шаг назад, сделал пол-оборота и удалился, оставив нас одних в тишине, нарушаемой только легким позвякиванием приборов. Два – ноль. Да пошел он, этот дон Игнасио.
Похоже, Lady First развлекла наша учтивая перепалка.
– Предупреждаю, что он может общаться даже с самим дьяволом, в буквальном смысле слова.
– То-то у него и вид сатаниста.
– Дело не в этом… Он учился на богослова в Риме. Потом принял сан и стал кем-то вроде поверенного Павла VI. В его обязанности входило документировать просьбы об экзорцизме, поступавшие в Ватикан. Он найдется что ответить, даже если ты свернешь ему шею на сто восемьдесят градусов и обратишься к нему на латыни, выворачивая слова наизнанку.
– Ну да, дьявол соблазнил его, пробудив в нем алчность, и кончилось тем, что он открыл крутой ресторан в Барселоне.
– После смерти Папы он сложил с себя сан. А на самом деле влюбился в племянницу одного из нунциев. С тех пор он много путешествовал, и у него есть дочь – вылитая мать, которая умерла во время родов. Все как в романе.
– Кажется, тебе этот экзорцист симпатичен. Собираешь материал для романа а-ля Толстой на пятистах страницах?
– Я больше не пишу. Теперь только пью, это приятнее.
В этот момент официант, тоже с бумажной птичкой, принес напитки. Вслед за ним появился Экзорцист и уставился на меня, ожидая, одобрю я или нет принесенный «Вишофф». Вытащив веточку мяты, я пригубил и кивнул. Он с поклоном удалился, и я снова смог сосредоточить свое внимание на Lady First. За болтовней мы даже не успели заглянуть в меню. Открыв свое, я быстро его просмотрел: морской окунь а la ciboulette, язык с ежевикой и прочими фантастическими приправами в том же духе. Я попросил миледи выбрать для меня что-нибудь поизысканнее. Она принялась расспрашивать меня о моих любимых блюдах. Я ответил, что ем все съедобное, и она не стала требовать добавочной информации. Когда подошел официант с птичкой, чтобы взять у нас заказ, она попросила для начала овощное консоме, чангурро, воду «Солан де Кабрас» и бутылку любого белого вина. Мы снова остались наедине. Я подумал, что лучше не касаться темы «Looking for The First», пока не подадут первое блюдо и можно будет не беспокоиться, что нас прервут. Что до меня, то я наслаждался бы молчанием, прихлебывая свой «Вишофф», но Lady First, похоже, была решительно настроена меня разговорить.
– Итак, теперь твой черед рассказать мне что-нибудь интересное.
Надо выкручиваться.
– А ты знаешь, что семьдесят процентов подростков, живущих в Гранаде, страдают челюстно-лицевой патологией?
Она промолчала. Только растерянно захлопала ресницами. Я решил посвятить ее еще в некоторые подробности и посмотреть, вернутся ли ее изумленно вздернутые брови в прежнее положение.
– Так послушай. Обследованные средневековые черепа дают всего каких-то тринадцать процентов, и такое расхождение необычно. Поэтому человека так и подмывает найти объяснение этому росту, особенно если это дантист.
– Но мы-то с тобой не дантисты.
Дюймовочке было бы по фигу, что она не дантистка: я скорчил бы физиономию подростка с челюстно-лицевой патологией, и она хохотала бы как безумная, подкашливая вроде мотора, в котором кончается бензин. Но Lady First не играла в такие игры.
– А почему ты думаешь, что объяснение лежит в сфере одонтологии? – ответил я, словно желая пристыдить нерадивого ученика. Однако это не сработало.
– Ну, я не знаю… просто не поняла, что ты имеешь в виду.
– Ай, да ладно.
Я попробовал снова сосредоточиться на своем «Вишоффе». Но передышка длилась недолго.
– Ну вот. Те же и он, – сказала миледи. Я решил было, что она имеет в виду Экзорциста, и оглянулся, но она мигом разрешила мои сомнения.
– Ты снова становишься тем Пабло, которого я знала.
– Когда знала?
– До этой недели: на своей свадьбе, на рождественских ужинах, по дням рождения твоих родителей… Надменный педант.
Оставим в покое «надменный» – тут она почти угадала, но «педант» – это было действительно непостижимо. Я – педант? Я, который с беспрецедентным смирением соглашается общаться со своими сородичами?
– Прости, но я не педант. Когда имеешь дело с действительно великим человеком, никакая скромность не преуменьшит его величия.
Я произнес это настолько серьезным тоном, что какое-то мгновение Lady First тоже смотрела на меня очень серьезно. Потом на ее губах проступила снисходительная улыбка.
– Знаешь, что я думаю?
– Наверняка какую-нибудь дерзость, иначе ты не сдержалась бы и выпалила ее сразу.
– Я думаю, что подобное самодовольство должно скрывать какую-то слабость.
– Возможно. Возможно также, что эта слабость составляет мое самое сильное место, Госпожа Парадоксалистка.
На мгновение она умолкла. Потом выражение ее лица сменилось сложной гримаской заговорщицкого смирения, если такое, конечно, возможно.
– А знаешь, что я еще думаю?
– Теперь это должно быть что-то хвалебное, чтобы искупить дерзость.
– Я думаю, что, не считая Себастьяна, ты точно самый умный человек, которого я знала.
Должно быть, она решила, что это похвала.
– Ну да. А что скажешь насчет Экзорциста?
Он не дал ей времени ответить. Вышеупомянутый субъект самолично появился перед нашим столиком, чтобы спросить, можно ли подавать первое. Lady First кивнула. Затем он обратился ко мне.
– Позволю себе порекомендовать сеньору бутылочку цаколи «Цомин Эцанис» к цангурро. Вино ординарное, но свежее и с легкой кислинкой, как раз подходит к этому блюду. Думаю, лучше всего подать его охлажденным до восьми градусов.
Я уже собирался спросить его, относятся ли особенности произношения к особому качеству чаколи и чангурро или имеют чисто фонетическое происхождение, но сдержался, так как в мои планы не входило обсуждать выбор вина с этим типом. Так или иначе, меня покоробило это настойчивое обращение ко мне в третьем лице. Безусловно, это было издевкой – над предполагаемой вульгарностью моей оранжевой рубашки, над моей стрижкой flat-top, над моим видом Магилы Гориллы, ужинающей в «Золотом Руне», – но я предпочел отложить лобовую атаку до более подходящего момента. Напротив, я продолжал обращаться к нему, как если бы он был сельским священником: «Позаботьтесь уж вы о вине, дон Игнасио», – всякий раз предваряя его имя традиционным народным обращением. Он удалился с поклоном, затаив в глазах злой огонек. Нет, определенно дьявол соблазнил его не алчными помыслами и даже не сластолюбием: то была гордыня, и покорность безупречного мажордома, которую он так искусно изображал, была всего лишь карой за столькие прегрешения. Все это промелькнуло у меня в голове, пока я наблюдал, как официант катит к нашему столику тележку на колесиках с первыми блюдами и напитками. И мне стало дурно. Такое случается со мной крайне редко, но, надо сказать, штука это пренеприятная. Мне внезапно разонравилось это место, разонравилась Lady First, разонравился Экзорцист… Мне надо было срочно выкинуть нечто абсурдное, разыграть из себя клоуна, сделать что-то действительно в духе Магилы Гориллы: опрокинуть кресло и исполнить танец живота – что-нибудь, что доказало бы, что во Вселенной нет никакого порядка, что порядок мы навязываем ей по своему усмотрению, и достаточно сменить пластинку, как Вселенная целиком приспособится к нашему ритму. При других обстоятельствах я бы так и сделал, но в этот раз сдержался, утешившись мыслью о том, что, когда все кончится, смогу напиться в баре Луиджи, напиться настолько, что смогу уснуть, а следовательно, проснуться, устроить reset этой чертовой Вселенной и начать новую проклятую главу в новой проклятой манере. Но теперь – теперь, когда у меня есть время тщательно обдумать происшедшее в тот вечер, – я могу сказать, что охватившее меня бесконечное недомогание было не чем иным, как страхом. Я узнаю его, потому что теперь понимаю, что он был предвестием другого, острого и конкретного страха, который мне довелось испытать в последующие дни. В тот момент это был всего лишь затаенный мандраж, какого я не испытывал с детства, подспудный страх, едва ощутимый, но постоянный, как боятся темноты – места, откуда сейчас никто не появляется, но может появиться вдруг, в любую минуту.
Я взял себя в руки. Одним глотком допив «Вишофф», накинулся на чаколи. Пришло время оставить в стороне глупости и попытаться выведать какую-нибудь полезную информацию.
– Тебе известно место под названием «Женни Г.»? – спросил я у Lady First, прежде чем поднести ко рту ложку чангурро. Я произнес фразу с американским акцентом и довольно быстро, как бы для того, чтобы тот, кто не знает, в чем дело, попросил меня повторить вопрос. По лицу Lady First я догадался, что да, место под названием «Женни Г.» прекрасно ей известно, но она не собирается сразу сдавать его мне.
– «Женни Г.»?… Нет… А почему, собственно, я должна его знать?
Это было решающим испытанием. Она повторила название на безупречном англо-испанском, как человек, который когда-то видел, как оно пишется. Ответ вырвался у меня сам собой.
– Потому что, как я понял, это роскошный бордель, который частенько посещает твой муж.
Не успел я произнести это и увидеть неловкое выражение ее лица, как понял, каким умничкой, сам того не желая, оказался. Не будь она в курсе, информация оказалась бы достаточно важной, чтобы вызвать реакцию, которую трудно подделать: недоверчивость, сконфуженность, безразличие… словом, нечто, что сымпровизировать не так-то легко.
Lady First решила не артачиться.
– Вижу, что ты зря времени не терял.
– Помнится, ты просила меня провести расследование.
– Не думала, что всплывут такие подробности.
– Это тоже часть ваших общих секретов?
– Я же говорила: мы с твоим братом прекрасно понимаем друг друга.
– А с Лали? С Лали у вас тоже полное взаимопонимание?
– Брось ты этот тон, не стоит. Если, бы исчезновение Себастьяна было хоть как-то связано с «Женни Г.», я бы об этом знала. И давай закончим разговор на эту тему.
– А вот теперь ты становишься сама собой, дорогая моя невестка. Холодная фыркалка – как на рождественских ужинах.
– Значит, вот какой я тебе кажусь: холодной фыркалкой?
– Только когда пьешь «Солан де Кабрас». Под действием виски ты как-то очеловечиваешься. Но я предпочел бы не тратить время на взаимные препирательства, мне надо выручать брата.
– Не забудь, что он также и мой муж. И отец моих детей. И что ты проводишь расследование, потому что я тебя об этом попросила.
– Отлично, тогда гораздо лучше, если мы будем сотрудничать.
– Я уже сказала: эта история с «Женни Г.» не имеет никакого отношения к исчезновению Себастьяна.
– Откуда ты знаешь?
– Придется поверить мне на слово.
При таком раскладе слово Lady First мало чего стоило, но сейчас мне не оставалось ничего иного, кроме как согласиться. Кроме того, вернулся зануда Экзорцист со своей невыносимо приторной вежливостью.
– Как вам нравится консоме, госпожа Миральес?
– Неподражаемо.
– А чангурро господина?
По правде говоря, чангурро было – пальчики оближешь, но мне жуть как не хотелось признавать этого. «Нормально», – ответил я. Lady First попросила его задержаться на минутку. Морской окунь для нее и перепелиные ножки в луковом соусе – для меня. Как только дядюшка Игнасио оставил нас в покое, я возобновил атаку.
– А что тебе известно насчет WORM?
– Что это?
– В – О – Р – М.
– По-английски это «червяк», верно?
– Именно.
– Это как-то связано с Себастьяном?
– Не знаю.
Показались вторые блюда – на той же тележке, которую толкал перед собой тот же официант, за ним следовал сам Экзорцист, который теперь нес бутылку вина, прикасаясь к ней, как прикасаются к непорочной руке святой Цецилии.
– К перепелке позволю себе предложить вам бутылку юбилейного «Хулиан Чивите» из специального запаса урожая восемьдесят первого года. Оно из ранних сортов и выдерживалось в дубовых бочках. Я достал его из погреба, где оно хранилось при температуре восемнадцать градусов. Можно вам налить?
– Разумеется, но прежде убедитесь, что градусы взяты не по шкале Фаренгейта, терпеть не могу замороженных вин. И не будете ли вы так любезны принести нам календарь со святцами?
К счастью, я предусмотрительно задал вопрос, связавший ему руки так, что он не мог нанести ответный удар, и счет стал два-один. Он снова посмотрел на меня горящими глазами.
– Календарь… со святцами?
– Да, подойдет один из тех, что вешают на стену.
– Хорошо… поищу на кухне.
Он на мгновение наморщил лоб, словно припоминая что-то, и удалился. Lady First подождала, пока официант закончит подавать второе, и только потом спросила:
– Так, а зачем тебе календарь?
– Следи внимательно.
Я сосредоточился на своей перепелке, чтобы хоть немного уединиться. Ножки были застрелись, пришлось признать, что Экзорцист не только талантливый схоласт, но и кухня у него отменная. С другой стороны, мы преполовинили уже вторую бутылку вина (прежде всего, благодаря моим усилиям), и мир снова показался не лишенным приятности. Хорошая жратва и хорошая выпивка – что еще человеку надо? Я даже немного подрасстегнул ширинку, что частенько делаю, когда удается со вкусом поесть. Думаю, что все дело тут в ассоциативной цепочке: еда – сон, сон – постель, постель – секс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47