Войдя, первым делом позвонил Lady First.
– Я договорился встретиться с детективом в восемь у тебя.
– Ты хорошенько подумал?
– Не волнуйся. Я приеду примерно в половине восьмого, и мы окончательно обговорим детали.
Когда я повесил трубку, часы на кухне показывали начало седьмого, мне предстоял длинный, томительный час. Я вспомнил о почте Метафизического клуба и подумал, что бросить взгляд на «Начальные Сентенции» Джона – неплохой способ на какое-то время позабыть о предстоящем спектакле. Когда удается уйти в них с головой, и особенно если чтение сопровождается добрым косячком, то ты как бы проделываешь сальто в гипервремени, которое в один миг переносит тебя на полтора часа вперед. Открыв «Word», я начал с первой сентенции. Она была совершенно понятной: «1. Всякий путь ты должен прокладывать себе сам», – иными словами, нет пророка в своем отечестве. В Ирландии не слишком популярны песни Серрата, и вряд ли, думается мне, они там читают Мачадо (в этом мы с ними похожи), так что Джону первая фраза, должно быть, показалась блестящей. Вторая и третья, напротив, были темными, какими бывают только фразы у Джона, и у меня ушло на них немало времени. Четвертая, несмотря на свою закрученность, тоже на первый взгляд показалась понятной, пока я не заметил, что Джон ищет ссоры с рационалистами. И действительно, пятая сентенция была прямым выпадом в сторону сайентологов, его заклятых врагов. Джон старается дать Вымьшшенной Реальности аксиоматическое определение, но не может удержаться от того, чтобы не вставлять шпильки между своими изречениями. Предоставь все ему, уверяю вас, мы в конечном счете превратились бы в антирационалистов от противного. Другая опасность состоит в том, что нас уподобили бы иррационалистам, тоже оппозиционерам, находящимся в меньшинстве, но очень отличным от нас (хотя в отдельных случаях мы без ущерба для себя заключаем с ними союз против mainstream, и еще один раз нас спутали с солипсистами, но вот уж это совсем печально, поскольку, с точки: зрения солипсистов, весь мир в конечном счете оказывается пустотой (а чего еще от них, солипсистов, ждать?). Дело в том, что философия мало чем отличается от политики, и в конечном счете Джон ополчается против всего света. Когда я указываю ему на беспорядочность в изложении, он говорит, что никогда и не думал строить никаких силлогизмов, потому что он Инвентист в Джон-Паблианском духе, и пошла она, эта Аристотелева логика, подальше. Если же я говорю ему, что в таком случае лучшее, что он может сделать, это написать дискурсивное эссе, а не сухой список законов, он отвечает, что согласен, но сначала должен прояснить свои идеи, а для этого ему больше всего подходит форма сентенций. Короче говоря, преодолев шестую, похожую на шутку («6. Скептик не слишком уверен в том, что он скептик»), я посчитал заседание закрытым.
Ровно в семь я спустился в химчистку. Поразительно, однако к условленному времени они успели не только постирать и выгладить все девять рубашек, но и сняли с них упаковки и вручили мне бережно развешанными на вешалках, с вытащенными булавками и снятыми этикетками. Да, определенно, это уже по-европейски. После этого я третий раз за день принял душ, чтобы окончательно избавиться от мелких волосков, оставшихся после парикмахерской, и примерил брюки, ботинки и темно-лиловую рубашку. Мне не хотелось себя перехваливать, но, скажем, прическа под Барта Симпсона, усики под Эррола Фликна и силуэт Бада Спенсера придали мне отдаленное сходство с достопочтенным учителем Балу. Даже легкая челка и стрижка flat-top прекрасно сочетались с выдающимся носом и медвежеватым обликом.
Зайдя в подъезд Lady First, я на мгновение задержался у почтового ящика, но, несмотря на мой безупречный внешний вид, консьерж в синей хламиде не спускал с меня глаз, и я не осмелился прикоснуться к нему. «Глория Гаррига и Себастьян Миральес, верхний этаж, 1-а». В конце концов, я всегда могу спуститься на минутку в сопровождении Lady First и сменить вывеску или по крайней мере прикрыть ее. Что касается консьержа, то, пока спускался лифт, я заметил, как он снял униформу и возится в комнатушке за стойкой с видом человека, который наконец-то готовится идти домой после рабочего дня. Вполне вероятно, что, когда придет Робельядес, его уже не будет. Тем лучше: объяснить ему, что делать, если его о чем-нибудь спросят, представлялось задачей не из легких.
Я позвонил в квартиру, и на сей раз открыла Lady First собственной персоной. Ей потребовалось секунд пять, чтобы узнать меня.
– Я пришел инкогнито. Как тебе нравится мой карнавальный костюм?
– Очень… симпатично.
– «Симпатично» не совсем то слово. Вернее было бы сказать «ай» или «ох». Разве тебя не учили в школе правильно пользоваться междометиями, сеньора писательница?
– Не помню, но в целом впечатляет.
– Вот так уже лучше. Главное, выглядеть так, чтобы когда-нибудь пробудить в тебе желание стать моей женой. Ну-ка проверим: увидь ты меня таким, ты бы вышла за меня замуж?
– Сию же минуту.
– Неподражаемо. Слушай, может, пройдем в гостиную – там как-то удобнее разговаривать.
– Прости, но, увидев тебя, я просто остолбенела, проходи…
Вдруг возникло ощущение, что мы закадычные друзья. Вот что значит изменить облик. Поэтому, едва войдя в гостиную, я прямо прошел к дивану и развалился на нем. Lady First остановилась у мини-бара и предложила мне чего-нибудь выпить.
– Налей мне того же, что и себе. Но лучше не злоупотреблять: во время встречи надо быть начеку.
Она налила себе и мне виски со льдом. Времени оставалось уже в обрез, и я прямо перешел к сути.
Я договорился с неким Энриком Робельядесом, частным детективом. Я представился как Пабло Молукас, так что, если он будет называть тебя «сеньора Молукас», не удивляйся. Он думает, что твоя сестра (или моя невестка) уже два дня как исчезла и мы волнуемся. Я постараюсь сам вести разговор, а ты только следи за основной нитью. Поскольку ты, естественно, должна знать собственную сестру лучше меня, то постарайся представить, что она за человек, чтобы не попасть впросак, когда тебя будут расспрашивать о ней подробно. Не спеши, ты говорила, что вы знакомы еще с детства, верно? Поэтому на любой вопрос отвечай правду, ладно? На любой, кроме одного, и это важно: ты знаешь, где она работает, но даже понятия не имеешь, что у нее интрижка с шефом.
Она кивнула, сделав маленький глоток виски.
– Второе: он думает, что мы с тобой женаты, поэтому наше поведение должно всячески подкреплять такую уверенность. Не обязательно утрировать, но главное – не допустить какого-нибудь ляпа. Мне кажется, нам это легко удастся, но лучше, чтобы, пока он здесь, дети в гостиную не заходили, иначе они могут все испортить.
Она снова кивнула.
– Зовут тебя Глория, фамилия твоя… как фамилия твоей подруги?
– Роблес.
– Роблес. Ты не хочешь извещать родителей, чтобы не испугать их, и полицию, иначе родители обо всем узнают. Мы наняли детектива, так как сестры нет ни дома, ни на работе. На работе о ней ничего не знают, просто она не вышла вчера утром. И у родителей ее нет: ты уже побеспокоилась, чтобы удостовериться в этом.
Lady First пристально смотрела на меня, мелкими глотками прихлебывая виски, словно сосредоточилась на том, чтобы запомнить, что я говорю.
– У тебя есть какая-нибудь недавняя ее фотография?
– Да.
– Так, он наверняка ее у тебя попросит. Что еще? А, да! В котором часу уходит консьерж?
– В половине восьмого.
– Прекрасно. Надеюсь, я ничего не забыл. Повтори все, что я сказал.
– Моя сестра Лали уже два дня как пропала. Дома ее нет, на работе она не появляется, и мне вообще нигде не удалось ее найти. Поскольку ты мой муж, то, видя, что я озабочена, решил нанять детектива, чтобы он разобрался. Мы не хотим, чтобы родители что-то узнали, поэтому просим его быть в этом смысле осторожным. Ничего не забыла?
– Только одно: мы хотим, чтобы он был осторожен не только с твоими родителями, но и вообще, понимаешь? И еще мы не хотим, чтобы ее сослуживцы и приятели знали, что мы ее ищем.
– А что мне делать, если он спросит, с кем она общается и какие у нее отношения с мужчинами?
– Ты знаешь ее знакомых или какого-нибудь ухажера, не считая Себастьяна?
– Н-нет. Несколько лет назад у нас были общие подруги, но теперь…
– Ладно, если он тебя спросит, ты так и ответь. Повторяю, тебе лучше быть во всем откровенной, кроме связи с Себастьяном. А если в какой-то момент не найдешься, как отреагировать, притворись, что сбита с толку, или отвернись, как будто хочешь скрыть слезы, а я буду тут как тут.
– Можно я выпью еще виски, пока он не пришел?
Я подумал, что даже, пожалуй, лучше, если она еще выпьет. Чем меньше она будет дергаться, тем лучше.
– Вьшей.
– А тебе еще налить?
– Я обычно не пью до вечера. Слушай, ты не против, если я на минутку спущусь в подъезд и переверну карточку почтового ящика? На тот случай, если он вздумает проверить имя или еще что… А ты пока предупреди Веронику, чтобы не пускала детей в гостиную.
Она не повернулась, наливая себе вторую порцию, но кивнула. Странно было подумать, что это та же Lady First, которая едва встречалась со мной взглядом на рождественских ужинах в доме моих Досточтимых Родителей. Она подчинилась мне, как послушная девочка, которая доверяет своему папе и просит у него разрешения выпить виски. Я думал об этом, пока ждал лифта, но как только дверцы открылись и я увидел себя в зеркале, то расхохотался, и хохот эхом раскатился по лестничной площадке: в зеркале отражался я как Доверенное Лицо и Представитель Урбанизма, едва ли не копия моего Неподражаемого Братца. Хороша шутка.
С табличкой на ящике пришлось немного повозиться. Она крепилась винтом, который наполовину удалось отвинтить кольцом от ключей. Потом мне пришло в голову, что лучше вообще убрать ее: совсем без таблички будет естественнее, поэтому я снял ее и положил поверх ящиков.
Когда я вернулся, на часах в гостиной было уже без пяти восемь. Похоже, Lady First решила схитрить и налила себе еще порцию виски, ее стакан был слишком полон даже по сравнению с первым. Я ничего не сказал и принялся внимательно разглядывать гостиную, пытаясь увидеть ее глазами Робельядеса. На верхней полке книжного стеллажа бросалась в глаза фотография в рамке, изображавшая моего Неподражаемого Брата и его супругу десятью годами моложе, одетых как новобрачные. Полагаю, что у The First и меня должно быть определенное сходство, но не такое, чтобы нас можно было спутать.
Я положил фотографию лицом вниз.
– Лучше ему ее не видеть.
– Мне страшно, – неожиданно проговорила Lady First.
– Страшно чего?
– Что я что-нибудь ляпну. Ты уверен, что мы ничего не забыли?
– Когда врешь, надо оставлять место для импровизации. Когда человек говорит правду, он тоже сомневается, разве кет? Ошибается и поправляет себя. Точно так же, как когда врет. Поверь мне, у меня есть опыт.
Я снова уселся в кресло и допил остатки виски. Lady First села напротив точно в такой же позе, что и накануне.
– Знаешь, редкий ты тип… Хотела бы я знать, кто ты на самом деле.
Боже святый. Признания в полумраке. Я пожал плечами.
– Я такой, как ты видишь.
– Но сейчас ты кажешься каким-то другим. Не знаю, как сказать, у меня всегда было ощущение, что ты… человек с двойным дном.
– Вот и хватит об этом. Каждый живет в мире, который сам для себя строит; в твоем мире у меня двойное дно – и баста.
Она на мгновение задумалась, пристально на меня глядя.
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что реальность – всегда вымысел.
В знак несогласия она подняла бровь, но меня спас колокольчик, а точнее говоря, режущий слух звонок домофона. Я сделал ей знак, чтобы она ответила, и проводил до двери. «Откройте, пожалуйста, сеньора Молукас. Это Энрик Робельядес», – обратился мужской голос к Lady First. В ответ она просто нажала на кнопку. Я видел, что она держится все еще немного напряженно, и сделал ей последнюю инъекцию бодрости.
– Спокойно. Следуй за мной и ничему не удивляйся. Все будет превосходно.
Приоткрыв дверь, я стал ждать, пока появится радушный амфитрион лифта. Из кабины, нерешительно оглядываясь по сторонам, вышли двое мужчин. Шедший первым явно походил на Робельядеса-старшего: низенький, полноватый, лет шестидесяти и с редкими волосами, росшими у висков и зачесанными назад. Следом за ним шел молодой человек лет под тридцать, более высокий и худощавый и с такими же залысинами, только в зачаточном состоянии. На обоих были темные костюмы и галстуки, у старшего коричневый, у молодого – синий.
– Сеньор Молукас?
– Да.
Поднявшись вровень со мной, он протянул мне руку.
– Энрик Робельядес. Это мой сын Франсеск, помогает мне в работе.
Ага, значит, у него по меньшей мере два сына, и Франсеск – старший.
– Моя супруга Глория.
Lady First тоже протянула обоим руку, пробормотав слова приветствия. Я старался, чтобы паузы возникали пореже. Показав обоим Робельядесам, где гостиная, я пригласил их войти.
– Садитесь, пожалуйста. Выпьете чего-нибудь? Рюмочку крепкого, кофе, сок? Глория, у нас есть соки?
– Да, думаю, да.
– Мы только что пили кофе в баре внизу, спасибо.
Отец говорил нараспев. Я предположил, что, пока он, как более опытный, собирает прямую информацию и занимает нас разговором, в обязанности сына входит присматриваться к деталям окружающего, что он и начал делать, сразу принявшись разглядывать гостиную. Оба продолжали стоять, так и не решаясь куда-нибудь сесть. Чтобы облегчить им выбор, я плюхнулся на диван, после чего они устроились в кожаных креслах. Посмотрев на Lady First, я указал ей место рядом с собой, несколько раз хлопнув по нему ладонью. Она на мгновение задержалась у мини-бара.
– Ничего страшного, если я выпью рюмочку?
– Пожалуйста, – ответил Робельядес-старший. Я испугался, что Lady First может вот-вот все испортить, и напустил на себя грозный вид.
– Тебе не помешает, дорогая. Выпей-ка рюмочку коньяку. А еще лучше – виски. У нас есть виски? Мы немного нервничаем, в конце концов, Для нас обоих это случай исключительный.
– Конечно, все понятно.
– Да, видите ли, дело в том, что мою супругу и ее сестру было водой не разлить… и так до сих пор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47