– Учусь.
Я подумал, что для того, чтобы испытать возможности нашего болида, лучше всего будет проехаться по Диагонали и выехать из Барселоны по седьмому шоссе в направлении Марторелля. Еще со времен своих дальних вылазок я запомнил один неплохой ресторан в окрестностях: принадлежавшая раньше кому-то усадьба с огромным каменным камином в главном зале и широким выбором копченостей. В кармане у меня оставалось, должно быть, не больше двадцати тысяч, но я не сомневался, что после полуночи смогу выудить из любого банкомата требуемую сумму, так что можно было потратить двадцать тысяч с легкой душой. Это давало право рассчитывать на хорошее вино и возможность пожрать от пуза.
– А в нем нет кондиционера? Так жарко…
– В нем есть все. Поищи на панели.
Пока Дюймовочка изучала оборудование, я сосредоточился на том, чтобы переключиться на вторую скорость. Это удалось мне на последнем участке, после того как я свернул с Травесеры на Колльбланк. «У него тут диски», – сказала Дюймовочка, пока я изо всех сил старался не впилиться в зад появившемуся впереди бедному «твинго». Она разыскала музыкальный центр с набором компакт-дисков.
– Ну и дела: Шуберт «Музыкальные моменты», Бах «Вторая и Третья сюиты», Шуман «Симфония»… И вкусы же у твоего братца.
– Просто он очень образованный. Может, по радио чего поймаешь.
Дюймовочка покрутила ручку настройки, пока не напала на «Der Komisar» – тему, которая всегда навевает на меня приятные воспоминания. Думаю, что Дюймовочке – тоже, потому что она стала ерзать, пританцовывая на сиденье и возобновив поиски кондиционера. Но на Диагонали мне удалось переключиться на четвертую: подфартило, я проскочил три светофора на зеленый, а Дюймовочка между тем бросила поиски кондиционера и принялась шарить за спиной, ища ремень безопасности. После этой последней остановки на Диагонали перед нами открылась дивная многополосная скоростная автострада. Движение было редким, всего несколько машин, которые вместе с раздававшейся по радио музыкой создавали впечатление, что мы – фигурки на компьютерном мониторе. Зеленый. Я поддал газу, чтобы мотор хорошенько разогнался, сердце Бестии взревело за нашими спинами, и, как раз когда обороты начали спадать, я отпустил ручку передач и открыл вентиль на полную. Мы немного потеряли, когда резина покрышек заскользила по асфальту, но, как только сцепление восстановилось, ринулись вперед, оставляя за собой клубы дыма, как тысяча чертей, вырвавшихся из преисподней. Через пять секунд «Der Komisar» почти полностью заглушил звук мотора; стрелка спидометра доползла до ста километров в час; вторая скорость – сто сорок; третья – сто семьдесят; у меня не хватало решимости включить четвертую; сто восемьдесят, сто девяносто, двести – нас вдавило в сиденья, мотор гнал нас вперед, как бесноватый, и машины, мелькая мимо, оставались позади, как шляпы, вылетевшие в окно поезда; двести двадцать, тридцать, сорок… Автострада превратилась в мелькающую, причудливо изогнутую зигзагообразную линию.
– Па-а-а-а-бло!
Мне тоже стало страшно. Я отпустил педаль, и машина сбавила скорость. Мы прокатились немного на холостом ходу, потом я переключился на пятую, и, удерживаясь на двухстах километрах в час, мы обгоняли редкие машины, соблюдая приличную дистанцию, чтобы ненароком их не испугать.
Я сделал радио потише.
– Неплохо, а?
Дюймовочка прижала руку к груди.
– В какой-то момент я подумала, что у меня начинаются месячные, а они должны прийти только на будущей неделе. Что это, черт возьми, такое?
– «Какой-то-там Лотус». С ним держи ухо востро.
Мы уже выехали на прямую, ведущую в Молинс-де-Рей, и отклонились от центральной полосы, чтобы развернуться: двести семьдесят градусов – неплохая возможность опробовать устойчивость нашей посудины. Я нажал на педаль, включив вторую скорость, и центробежная сила расплющила меня о дверцу; схватившись за ремень безопасности, Дюймовочка снова завопила: «Па-а-а-а~бло!», по-кошачьи сжавшись в комок, но наша колымага ни на минуту не потеряла горизонтального положения, а покрышки прилипли к асфальту, как приклеенные. Нужно было что-то покруче, чем разворот на двести семьдесят градусов, чтобы заставить Бестию утратить безупречность осанки: неплохо для Багиры. Дюймовочка тоже казалась, мягко говоря, не в себе, заявив, что не переживала ничего подобного с тех пор, как каталась на Хане Драконе. Мы въехали во двор усадьбы-ресторана все в поту. Я припарковался среди прочих, выстроившихся рядом машин; мы вышли из автомобиля, поправляя одежду и волосы, и под ручку вошли в центральную дверь, как парочка молодоженов в самый разгар медового месяца, с приятным ощущением встряски, какое всегда остается после хороших гонок. Навстречу нам вышла блондинка лет за сорок, с собранными в пучок волосами, в блузке под Бьенбениду Перес; все это плохо вязалось с интерьером, выдержанным в деревенском вкусе, но таковы уж женщины. Дюймовочка спросила, где дамская комната, а я стал присматриваться к столикам.
Центральный зал был пуст, лишь один из двадцати-тридцати столиков, расставленных в живописном беспорядке, был занят двумя солидными пожилыми парами, с виду туристами-отпускниками. Несмотря на время года и включенный кондиционер, в камине полыхал огонь. Не считая ветчины и вина, это было самым привлекательным во всем заведении. Когда Дюймовочка вернулась из уборной, я отправился сполоснуть руки, оставив ее вместо себя, и скоро мы уже вместе разглядывали меню. Я сосредоточил внимание на винах из Риохи. В карточке значилось мое любимое «Фаустино I», но оно показалось мне тяжеловатым как для вкуса Дюймовочки, так и для деликатесной ветчины. Я отверг также «Конде-де-лос-Андес» семьдесят третьего года как слишком дорогое и колебался между «Ресерва Эспесьяль Мартинес Лакуэста» и «Ремельюри» урожая восемьдесят пятого года. «Лакуэста» идеально подходит к копченостям, но Дюймовочка склонялась к «Ремельюри» как к более мягкому; к тому же оно было и подешевле, а все еще оставалось неясным, удастся ли нам разгуляться на двадцать штук, если мы закажем десерт.
– Неплохое местечко… Слушай, а деньги у тебя есть? У меня при себе только пять штук…
– А у меня двадцать. Ну что, выбрала?
– Твоя капуста, ты и командуй.
Я пробежался взглядом по меню.
– Посмотрим, как тебе понравится: эскалибада для затравки… копченая форель… колбаса из филея и пара порций ветчины. И тосты из домашнего хлеба с помидорами; они жарят их на дровах. А там посмотрим. Помнится, у них еще знатное жаркое по-ламанчски.
– На твой вкус, пожалуйста.
Я обернулся в поисках официанта. Единственный находившийся в зале, скучающий от отсутствия клиентов, тут же подошел, и я сделал заказ. В конце концов я остановился на «Ремельюри» и распорядился, чтобы его подали не слишком теплым. Учитывая, что красное вино мгновенно принимает температуру окружающей среды, тебе вполне могут подать «Риоху», предварительно не охладив, будь она даже теплой, как детская моча.
Как только официант удалился, Дюймовочка приступила к допросу:
– Ладно, объясни-ка мне, откуда у тебя машина твоего братца.
Мне не нравится врать Дюймовочке Мне вообще ничего не нравится.
– Сначала объясни, что ты делаешь здесь со мной. Разве твой муж сегодня не вернулся?
Она наклонила голову, закрыла глаза, а когда открыла их, то взгляд был уже устремлен в какую-то далекую точку на потолке.
– Собрание… Они должны проинформировать шефа о показе «Хьюлетт Паккард» в Толедо… Обычное дело. Я взбрыкнула и сказала, что поеду куда-нибудь с приятелем и чтобы он ложился спать и меня не ждал.
Я закурил, чтобы дать ей возможность выбрать: продолжать в том же духе или сменить тему.
– Прямо не знаю, что и делать… Сегодня ждала его весь день как дура… представляла, как его встречу, правда, как мы выберемся поужинать куда-нибудь, все равно, но так, по-семейному… Так нет же тебе: «Ах, мы тут подзадержались для деловой беседы…»; убила бы его, клянусь. Иногда мне кажется, что он живет со мной, только чтобы казаться нормальным, понимаешь? Все женаты, ну и ты женись – и точка… Знаешь, сколько времени у нас уже ничего нет? Все, решено, ищу любовника, я серьезно. А что ты хочешь? По горло уже сыта…
– Ты говорила с ним?
– Пробовала. И знаешь что? Он пытается выставить меня истеричкой, как будто все это мои бредни. «Но если мы перестали трахаться?!» – это я ему… Так он и ухом не ведет. Посмотрит себе телик и в одиннадцать уже дрыхнет. Ни свет ни заря он уже на ногах… А если в субботу что-то случается, так уже ни-ни, кукуй себе до следующей недели. Прошлый раз отговорился тем, что едет в Толедо, а до этого – что мы ездили в Херону навестить его предков и поздно вернулись, а в другой раз еще что-нибудь стряслось… Короче, теперь уже я его не хочу, хватит.
Вино и порезанные колбаски, которые подали на закуску, вынудили нас прервать разговор. Официант приготовился проследить за реакцией клиентов. Но я сказал, что он может хоть сейчас подавать остальное, и он оставил нас в покое.
– Хорошо, расскажи мне про машину, про моего муженька у меня что-то нет охоты говорить.
– Да нечего рассказывать. Брат поручил мне выследить кое-кого, вот и понадобилась машина.
– Кого это – кое-кого?
– Не знаю, его делишки. Его интересует один особнячок, и он хочет, чтобы я нашел владельца. Пятьдесят штук, если я раздобуду его имя к понедельнику.
– И что ты собираешься делать? Сидеть под дверями, как бобик, и смотреть, кто появится?
– Вроде того.
– Но эта зверюга, на которой ты разъезжаешь, хочешь не хочешь бросится в глаза. Тебе бы лучше подошла «корса».
– Возможно, однако у моего брата не «корса», а «лотус».
– И ты собираешься ехать следить сегодня ночью?
– Такой у меня план. Поужинаем, выпьем чего-нибудь у Луиджи, и я поеду туда.
– Позавчера вечером я заходила к Луиджи. Осточертело валяться одной в кровати. Позвонила тебе, тебя не было, и я решила, что ты там. Опоздала всего минут на десять. Роберто сказал, что только тебя и видели.
– Пошел перекусить чего-нибудь у Паралело.
– Ну… а потом по бабам, да?
Я напустил на себя смиренно-невинный вид. Но разговор на эту тему доставлял Дюймовочке болезненное удовольствие.
– Как было, расскажи… Что-нибудь особенное?
– Пф-ф-ф… ничего такого, чего бы не делали мы с тобой. Ты же знаешь: в еде и в сексе воображение у меня небогатое.
Официант принес заказ. Эскалибада – нежнейшая, как раз на мой вкус; филей жестковатый, как будто мороженый; ветчина неподражаемая – сочная, ароматная; форель тоже была хороша. После прогулки в Бестии аппетит у нас разыгрался, но Дюймовочка все равно отыскивала паузы, чтобы продолжать частное расследование.
– Послушай, а то, что ты так сменил look?
– Так было надо. Вполне подходит для дела, которое мне доверили…
Она посмотрела на меня подозрительно, впрочем не зная конкретно, в чем меня можно заподозрить.
– Знаешь, по-моему, ты все-таки со странностями. Эта стрижка, эта одежда, машина… двадцать штук на кармане и воняет приятно… Потом, какой-то ты серьезный. Где твои обычные дурацкие шуточки?
Ни одна из дурацких шуточек, как назло, не лезла в голову.
– Брат оставил мне карточку – на расходы… Не знаю, может, хорошая одежда и деньги меняют впечатление о человеке. К тому же я не привык водить спортивные машины, которые легче перышка.
– Ну и как? Понравилось?
– Пффф… Для разнообразия – забавно.
– А если тебе нравится, чего ж ты ничего не делаешь? Предки твои от денег лопнут скоро, братец тоже. Потом – ты ведь имеешь долю в предприятии, разве нет? Мог бы иметь капусты, сколько захочешь…
– Утихомирься – старая песня.
– …Почему ты никогда не думаешь о своей выгоде? По крайней мере всегда мог бы выпить, когда захочешь, а не делать долги по барам. Ты же у нас башковитый и сам это знаешь. Вот и пошевели мозгой.
– Знаешь, мне кажется, не будь я такой башковитый, был бы поумнее.
– Снова загадками говоришь.
– Внимание, а теперь, раз уж я такой башковитый, демонстрирую Пилота Гав-Гав.
Я скорчил физиономию Пилота Гав-Гав, который мчится на своем самолете в больших очках и летчицком шлеме. Дюймовочка фыркнула, к счастью, успев прикрыть набитый рот рукой. Но как только приступ смеха прошел, она снова принялась за свое.
– Нет, правда, не понимаю. Почему ты упускаешь то, что само плывет тебе в руки? И прекрати перевирать мои слова…
В общем, я терпеть не могу, когда у меня просят объяснений, почему я что-то делаю, а чего-то не делаю, я и без того сыт по горло наставлениями своих Досточтимых Родителей и сарказмами своего Неподражаемого Брата, но на этот раз мне показалось, что будет неплохо отвлечь внимание от внешних перемен моего облика и направить разговор в другое русло.
– Отлично, отвечу тебе подлинной историей, чем-то вроде притчи.
– Только обещай потом снова изобразить Пилота Гав-Гав.
– Посмотрим, сначала выслушай.
– Слушаю.
– Понимаешь, это история одного юноши, который отправился прямиком на Юкон в самый разгар золотой лихорадки. Его отец, процветающий коммерсант, умер от старости в своей скобяной лавке в Омахе и оставил молодому человеку кое-какие деньги. Этого и того, что он выручил, продав дело, ему показалось достаточно, чтобы оплатить путешествие и попытать счастья на севере, и вот, проехав полстраны, парень добрался до Сиэтла и сел на первый же пароход до Скагуэя, это у западной границы Канады. Рассказывать дальше?
– Ну, раз уж начал…
– Ладно, только я не хочу, чтобы ты представляла его себе типичным проходимцем, который хочет сколотить себе состояние; скорее это был… как бы тебе объяснить… исследователь, его интересовало не столько золото, сколько некая необыкновенная точка зрения, ему хотелось окинуть взглядом мир с Северного полюса, подняться на вершину планеты, что-то в этом роде.
– Чокнутый.
– Так и думал, что ты захочешь его подколоть. Так вот, парень выехал из Скагуэя верхом на муле в составе огромного каравана людей и скота, который двигался все дальше на север, к Доусону. Шестьсот километров адски тяжелого пути:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47