– Ну, такой. Джинсы, свитерок зеленый, длинноволосый и нос, как у ястреба. Да что вы, Воробьева не знаете? Такая у нас яркая фигура.
– Яркость его я не разглядела, – улыбнулась Нина. – Но парнишка горбоносый и волосатый лежит у меня в чулане весь заблеванный.
– Ой! – по-женски испугался толстячок. – Опять сорвался! Господи, выноси всех святых, не уследили! Он же к полуночи должен был монтаж ролика кончить, и я специально за ним на машине приехал, да не нашел! Решил, что он сам уже уехал! Ой, святые угодники! – И тут же заторопился. – Вы никому не сказали?
– Мне это ни к чему. Это ваши проблемы, – закончила Нина выражением, ставшим в Москве модным.
– И никому пока не говорите! – горячо зашептал толстячок. – Вы еще не знаете, но скоро поймете, что Женя наш самый талантливый режиссер, но пьет, пьет, свинья! Он на последнем предупреждении ходит, надо его выручать. Зиновьев его не искал?
– А кто такой Зиновьев?
– Ваше счастье, что не знаете. Самая большая гадина, какую порождал дьявол. Как вас зовут?
– Нина. Нина Васильевна Агафонова.
– Нина Васильевна, очень приятно. А я Максим Комаровский. Я вас попрошу, не делайте никаких резких движений. Что-нибудь мы сейчас и быстренько придумаем.
Он пожал ей локоть и, быстро переставляя короткие толстые ножки, умчался по коридору.
Минут через десять он вернулся еще более взволнованный и перепуганный, чем при своем первом появлении.
– Дорогая, выручайте, мы просто гибнем! Как на зло, у нас ровно в десять назначена планерка, и никто Женьке помочь не может. Его надо вывести через проходную и отправить домой. Как-нибудь, любым путем!
– Послушай, – вразумительно сказала Нина. – Я работаю первую неделю, никого толком не знаю, ничего в ваших делах не соображаю и если меня застукают за такими вашими делами, то мне же попросту и сказать будет нечего! Вышибут, и конец!
– Да вы не бойтесь, мы вас-то прикроем! Главный редактор редакции Аркадий Андреев свой человек, Женькин друг. Главное, на Зиновьева не наскочить. Главное, Женьку сейчас поднять и изъять отсюда.
– Хорошо, – решилась Нина, потому что ей понравилось волнение толстенького Максима за своего товарища. – Поднять не сложно. Минут на десять, чтоб провести наружу. Но нужно стакан портвейна или сто грамм водки.
– Да?!
– Да. Он же в лежку лежит.
– Ага. Я видел. Я думаю, это не проблема. Встречаемся в чулане. Я сейчас.
Максим оказался деятельным человеком, правда, вместо заказанных напитков принес початую бутылку коньяка.
– Аркаша Андреев из своего представительского запаса отсудил, – пояснил он. – Сойдет?
– Сойдет, – сказала Нина. – Идите на свои заседания. Как-нибудь управлюсь.
Максим ушел будто бы успокоенный, а Нина вскоре засомневалась, справится ли с этим делом. Парень оказался предельно глубоко пьян. Видимо, глотал непотребные напитки всю ночь.
Она налила в ведро холодной воды, подложила под голову Воробьева полотенце и вылила ему на длинные волосы с полведра.
Он зафыркал и разлепил мутные, длинные и темные глаза. С минуту открывал и закрывал рот, словно передохнуть не мог, а потом спросил:
– Где я?
– В жопе, – просто сказала Нина.
– На студии, значит? В Останкине или на Шаболовке?
– На Шаболовке.
– Херово. Здесь Зиновьев-гад.
– Наверное.
– А машина моя где?
– Не знаю.
– Это хорошо, – он закрыл глаза и принялся было умащиваться на сундуке с удобствами, словно оказался в собственной постели. Момента упускать было нельзя.
Нина нашла стакан, наполнила его наполовину, рывком подняла Воробьева и прислонила спиной к стене.
– Выпей, и похиляем домой, – сказала она твердо.
– Домой? – Он туповато смотрел на коньяк.
– А куда еще?
– Логично, – ответил он почти трезво.
Но рука его, протянутая к стакану, так плясала и дрожала, что до рта благословенной жидкости донести бы он не смог.
– Открой рот, – сказала Нина.
Ох, сколько перевидела она пьяниц на своем веку работы в ресторанах, и все они были одинаковы, словно яйца из инкубатора. И все, когда достигали подобного состояния, вели себя по одной и той же схеме. Сейчас проглотит коньяк, словно подавится, сморщится, застонет, и если уж не совсем испитой, то удержит жидкость в желудке минуты три.
Этот проделал все как все, но вырвало его минут через пять. Однако проблеск сознания в глазах промелькнул, и он даже отметил это самостоятельно.
– Так. Ситуация критическая. Евгений Воробьев, великий режиссер современности, нажрался на творческом, трудовом посту. Евгению Воробьеву наступают кранты. – Он глянул на Нину и спросил вполне осмысленно: – Кто ты, прелестное дитя?
– Нина. Сваливаем отсюда. На дворе возьми меня под руку. Пропуск не потерял?
– Не должно.
Пропуск у него оказался на месте.
Двор они пересекли благополучно, хотя Воробьева слегка и раскачивало, что сам он, захихикав, определил одним словом:
– Штормит!
– Иди ровней и улыбайся, – сказала Нина. – До проходной пятьдесят шагов.
Нина понимала, что главная опасность заключалась в том, что можно наскочить на кого-нибудь, кто знал Воробьева. А затем – миновать милиционеров на выходе. По идее, им должно быть все равно, в каком состоянии покидают службу творческие работники, но это смотря по тому, какой человек стоит на вахте. С учетом того, что антиалкогольную кампанию никто официально еще не отменял, можно было напороться и на сверхретивого служаку, который несет не только должностные обязанности, но не против включать в них и общественный долг, который требовал борьбы с пьянством. Во всяком случае, на производстве.
– Ну, Женя, – сказала она, – не дыши, голову вверх, взгляд ясный, походка твердая. Менты перед нами.
– Плевал я на ментов, – спесиво заверил Воробьев, но совета послушался.
К счастью, молоденького милиционера больше интересовали документы, чем их предъявители. Документы он рассматривал с очень большой тщательностью, а по лицам лишь пару раз скользнул взглядом.
Через минуту они оказались вне территории студии, Нина освободилась от руки Воробьева, перевела дух и сказала весело:
– Все! Пронесло! Шкандыбай домой!
– Шкандыбаю, – серьезно ответил тот и совершенно спокойно уселся на тротуар, привольно раскинув длинные ноги.
– Ты что тут делать собрался? – крикнула Нина.
– Приспну и пойду. Вы, мадам, свободны.
Она поняла, что пьяное путешествие еще не окончилось, что Воробьев имеет еще много шансов влипнуть в скверную историю и что раз уж она взялась за это паскудное дело, то его придется завершать до конца.
– Вставай, – сказала она, стараясь не смотреть по сторонам, чтоб не видеть осуждающих и презрительных лиц прохожих. – Вставай, подонок, и пойдем домой. Я тебе там выпить дам. Водки.
– Выпить? Дельно. А где моя машина?
– Какая?
– Знойно-зеленый «жигуленок». Я внутрь студии не въезжаю. Если не угнали, то должен быть здесь.
Нина оглянулась. У тротуаров стояло всего две машины – светлая «волга» и салатовый «жигуленок».
– Глянь налево! Твой?
Перебирая ногами, Воробьев повернулся и блаженно принялся улыбаться.
– Мой, родненький, мой хороший.
– Ключи не потерял? – Нина решила, что муки свои может сейчас закончить быстро и разом. Запереть Воробьева в машине, оставить ему те капли коньяка, которые еще плескались на донышке бутылки, вернуться на студию и отдать ключи Максиму. Пусть дальше разбираются со своим другом, как им угодно.
– Документы, ключи от хаты и авто Воробьев не теряет никогда! – гордо сообщил он, вытащил из кармана ключи, обошел машину, открыл правую дверцу и упал на сиденье, тупо глядя перед собой.
– А где руль? Руль пропал.
– Руль слева! – в полном расстройстве объяснила Нина, мгновенно смекнув, что пьяный идиот сейчас может перебраться к рулю, запустить двигатель и покатиться навстречу уже настоящей и непоправимой беде.
– Давай ключи, – со злостью сказала она. – Живешь далеко?
– Даниловский рынок, Даниловские бани. Между ними.
Нина за время длительных прогулок с Игорьком в коляске уже хорошо ориентировалась в районе и поняла, что жилище Воробьева, как и ее квартира, совсем рядом. Можно было рискнуть довезти, не имея автомобильных прав в кармане. Район спокойный, и шансов с утра нарваться на ГАИ было немного.
– Указывай дорогу, – сказала она уверенно и включила мотор.
Пять лет, что она не сидела за рулем, совершенно не сказались на ее умении. Она вспомнила, что прочла где-то, будто плавать и кататься на велосипеде человек никогда не разучивается. С автомобилем, с его управлением, получалось то же самое.
Она немного все же ошиблась дорогой, прокатилась мимо Донского монастыря, повернула у рынка, оставив его слева, приметила красное здание бани, которое было разрушено и стояло за забором, и в этот момент Воробьев открыл глаза и дико заорал:
– Стой! Приехали!
Нина так ударила по тормозам, что Воробьева швырнуло на ветровое стекло, и каким-то чудом он это стекло не вышиб.
– Ну и водила! – захныкал Воробьев. – Ты что, дрова везешь?
– Хуже дров. Колоду бесчувственную.
– Ладно, вали отсюда.
– Нет уж, – обозлилась Нина. – Если втянул меня в свои делишки, то я должна их до конца доделать. У твоего дома стоим?
– Кажись, так...
– Этаж какой?
– Третий.
– Пошли.
Без лифта по лестнице они вскарабкались на третий этаж, и Воробьев споткнулся дорогой не менее десяти раз. Уже когда он открывал ключами дверь, Нина слышала, что в квартире заливается телефон.
Но Воробьев, сильно и расслабленно шатаясь, прошел в прихожую, миновал первую комнату с телефоном и во второй рухнул на диван.
– Взять трубку? – в спину ему крикнула Нина. – Может, какие важные дела?
– Возьми. Но врагам не отвечай. Врагов убивай. Нина сняла трубку и молча слушала ее, пока не послышался осторожный голос Максима.
– Это квартира Воробьева?
– Да.
– Это вы, Нина? – обрадовался тот.
– Я.
– Все в порядке? Труп доставлен на место?
– Доставлен.
– Очень хорошо, спасибо вам большое. Подождите минутку, с вами будет наш главный редактор говорить.
Нина подождала. Жесткий голос произнес требовательно:
– Здравствуйте, Нина. Говорит Аркадий Андреев. Как он там?
– Терпимо. Думает, что заснет, но сейчас его снова жестоко мутить начнет.
– Дело хуже, чем мутить, – в голосе Андреева зазвучало колебание. – В последний раз он допился до... Как тут вам сказать...
– «Беляка» поймал? – засмеялась Нина.
– Ну да, было нечто вроде белой горячки. Вы не могли бы побыть там часа два, мы освободимся и разом приедем?
– Послушайте, я не знаю, какой вы там начальник, но я всего-навсего уборщица. В мои обязанности вовсе не входит развозить по домам пьяных и нянчиться с ними. У меня ребенок дома на чужих руках и вообще...
– Все правильно, Нина, – ровно ответил Андреев. – Но своими действиями вы сразу попали в нашу «команду». Проще сказать, стали своим человеком. Это, согласитесь, тоже немало. Мы приедем не позже, чем через два часа. Договорились?
– Ладно, – нехотя ответила она и положила трубку. Возиться с Воробьевым ей не улыбалось, и она с любопытством осмотрела квартиру. Через пару минут пришла к выводу, что нечасто в своей жизни видела подобные ухоженные, великолепные квартиры, словно с обложки мебельных журналов. Вся чистая, вылизанная, с еще не вылинявшей и не потертой заграничной мебелью, квартира эта никак не соответствовала облику горького пропойцы, который уже составился в голове Нины по отношению к Евгению Воробьеву. Два японских телевизора и два видеомагнитофона, пара кожаных кресел с высокими спинками, а в большой комнате просторный круглый стол и полдюжины стульев вокруг него. Застекленные книжные полки на всех стенах и яркие цветные фотографии, окантованные медными рамочками.
Не успел еще всего пропить, подвела итог Нина, видать, недавно только начал.
Но один признак разорения Нина все же обнаружила. В спальне, над широкой кроватью, висел портрет красивой молодой блондинки, но стекло его было разбито, а от подбородка блондинки к ее открытой шее стекало красное пятно. Не нужно было много ума, чтоб догадаться, что в портрет кинули бутылкой красного вина.
Воробьев застонал и позвал из маленькой комнаты:
– Мария, ты здесь?
Нина прошла к нему и присела на диван.
– Я здесь. Нет тут никакой Марии.
– А где она? – спросил он в подушку.
– Не знаю.
– Врешь, – убежденно ответил Воробьев, неожиданно повернулся, сильно схватил Нину за талию, повалил на диван и прижал к себе. Он не делал никаких дальнейших попыток, никаких движений, но прижимал ее к себе с такой нечеловеческой силой, что Нина подумала, что сейчас либо задохнется, либо у нее переломится хребет.
Он разом затих, но железных объятий своих не разомкнул, и сопротивляться было бесполезно, да и глупо, поскольку от этого, по понятию Нины, началась бы только возня да драка, а сил у нее надолго хватить не могло.
Она забросила ноги на диван, прижала руками длинноволосую голову к своему плечу и сказала мягко:
– Спи. Все хорошо.
– Угу, – по-детски всхлипнул он, через минуту объятия стали мягче и нежней, а потом распались вовсе.
Нина соскользнула с дивана, прошла на кухню, нашла банку растворимого кофе и приготовила себе большую чашку с тремя ложками сахара. И таких чашек выпила неторопливо две, выкурив под них три сигареты «Кэмел», которые обнаружила на подоконнике. Когда докурила, в дверях прозвучал звонок, она открыла. Первым вошел толстячок Максим, а следом за ним высокий парень спортивного сложения с тонким лицом, украшенным короткой, аккуратной бородкой.
– Аркадий Андреев – это я, – сказал он, внимательно глянув в глаза Нине. – В кругу друзей отныне можете называть меня по имени. А на людях либо Аркадий Сергеевич, либо товарищ главный редактор.
– Обгоняй жизнь, Аркадий! – засмеялся Максим. – Дело идет к тому, что очень скоро мы будем величать друг друга прекрасным обращением – «господин»!
– Логично. Как ваш подопечный, Нина?
– Он не мой.
– Логично. Он, понятное дело, общий. Еще раз спасибо за вашу неоценимую помощь и...
– Почему это неоценимую? – встрял Максим. – Она нас, можно сказать, всех от смерти спасла!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53