Наталье такое угощение поднять никогда было не под силу, даже в ее самые лучшие времена...
Искательный и просительный до липкости взгляд Василия был Нине неприятен, и она уселась к столу безо всякого к тому желания.
Василий хозяйской рукой разлил по рюмкам водку, и выпили за встречу старых друзей – «со свиданьицем».
Через пару минут всякое смущение и робость Василия покинули. Видимо, поначалу он еще помнил, как они с Ниной расставались, как разошлись в день несостоявшейся свадьбы, но, обнаружив, что Нина вполне равнодушна, решил, что время сгладило остроту давно миновавших событий, никакой обиды и горечи не осталось, и быть может, как всегда, сейчас вспоминается только доброе.
Но Нина сидела у стола совершенно в другом настроении, которое стремилась на своем лице и в словах до поры до времени совершенно не выказывать.
– Как жила, Нинок, это время? – без стеснений, залихватски спросил Василий.
– Так. Как все, – и она даже улыбнулась.
– Добре, добре. Слышал, и ребенок у тебя?
– Есть такое.
– Тоже справно.
– Для меня – да.
– И квартиру отдельную получила?
– Получила.
– Значит, наладила свою жизнь, да?
– Можно сказать, так.
– Да. А у меня вот все мои планы порушились. Все прахом пошло под чистую! Гол я остался, как сокол!
– Ну уж, ну уж! – возразила Наталья. – Что ж думаешь, я не видела, сколько ты барахла, чемоданов с машины сгрузил, как возвернулся в свою комнатушку? Весь двор видел, ты уж, Вася, имей совесть да не прибедняйся перед людьми!
– Это, женщины, как на духу скажу, нищенские остатки всего, что было у меня. Конечно, я уж не совсем голый, только если бы не эти мерзавцы, что всю нашу страну разрушили, весь Союз Социалистических Республик разгромили, я бы теперь на Севере черт знает каким человеком стал! Но все прахом пошло.
– Так ты уехал с Севера? – слегка подивилась Нина.
– Нечего там стало делать честному человеку, – угрюмо сказал Василий. – Денег никаких за работу не платят, надбавки срезали, жить стало невозможно.
Бежит народ оттуда, как с пожара. Опять мне все сначала начинать приходится.
Нина вдруг не столько увидела, сколько душой почувствовала, что из Василия словно воздух выпустили, что от прежнего, уверенного, сильного человека одна покрышка осталась и что, вернувшись в Москву, он совершенно не знает, как продолжать свою жизнь.
– Прокололся, Вася? – ехидно спросила Нина.
– В каком смысле? – поднял на нее он свои жалкие и растерянные глаза.
– Да так; И коммунистическая партия твоя, как я вижу, тебя не выручила. Помнишь, как ты в ее ряды стремился, как литературу ночами читал? А теперь, как я понимаю, она тебя не кормит, не холит и в начальники не двигает.
– Вышел я из партии, – сказал Вася и налил себе в бокал пива.
– Как вышел?
– Как все у нас на базе. Так и я.
– А получается, что ты в нее и не вступал, – засмеялась Нина. – Ты через эту свою партию хлебное место хотел получить, а не вышло. Совсем, что ли, жизнь обломилась?
– Ну, не совсем, конечно. Но планы не свершились. Из-за политиков сраных я пострадал. Все эти Брежневы, Горбачевы, Ельцины жизнь мою под откос пустили.
– Знаешь, Вася, – усмехнувшись, сказала Нина, – я в политике ни хрена не петрю, никогда ею не занималась, но думаю, что политика в твоей жизни вовсе ни при чем. Кто-то, может быть, и страдает из-за политики, а твои все беды от того происходят, что у тебя натура предательская. Иуда ты по своей генетике, по всей науке, по наследственности. Предатель, если просто сказать. И ради своих благ вонючих ты кого хошь продать и предать можешь. И мать, и отца, я уж про такую ерунду дерьмовую, как коммунистическая партия, и не говорю.
– Про что это ты толкуешь? – сбычился Василий.
– А про то, дорогой женишок, что когда меня в день свадьбы милиция замела, так ты настолько струсил, что тут же от меня отрекся! Тут же! В тот же час! Даже не спросил у легавых, виновата я или нет, даже не попытался защитить свою невесту, потому как я в таком арестантском положении в партию твою вонючую мешала тебе поступить! Я тебе и тогда зла не желала, и сейчас не желаю, но, видать, все, кто меня предает, потом так или иначе наказание получают. Что ж ты тогда так уж через край струхнул-то, Васенька? В штаны небось насрал, когда тебе сообщили, что невестушка твоя преступницей оказалась и ее в кандалах милиция увела?
– Я сам по себе не струхнул, – мрачно ответил Василий. – Мне парторг нашей автоколонны сказал, чтоб я так сделал.
Нина засмеялась:
– Как он тебе сказал? Чтоб невесту свою на растерзание милицейским волкам сдать? Курва ты обдристанная. Трус вонючий. Не парторг тебе приказал, он намекнул только, а ты, как холуй, поторопился его партийную волю в жизнь претворить. Обоим вам мой арест опасен и не с руки был.
– Ну что ты так, – заторопилась Наталья. – Что ты так, Нина, разговор повела? Вася пришел с миром, кто старое помянет, тому и глаз вон. Что уж было, того не вернуть. Неправильно ты разговор повела, не по-человечески.
Нина сообразила, что все эти посиделки устроили не просто так, что имели они какую-то цель, рассчитанную и обдуманную, а потому Наталья, которая и сама должна иметь обиды на Василия, вдруг так старается всю беседу пригладить, все старое забыть и все построить, будто бы все втроем они только вчера и познакомились.
– А ты, Натальюшка, – сказала Нина, – что-то не по натуре своей добренькой стала. Ведь предавать и продавать нас Васенька не с меня начал, а с тебя. Ты припомни, ведь он поначалу-то тебя с собой на Север звал, тебя соблазнял, а потом уж передумал да меня вызвал. Так ведь дело-то было.
– Да что ты все за старое цепляешься?! – разъярилась Наталья. – Ты лучше о будущей своей жизни подумай. Смотри, что делается, все в магазинах дорожает, безработица, говорят, скоро будет ужасная, пустые бутылки в магазинах не принимают, собирать их и резона нет никакого, как тут прожить, скоро совсем непонятно будет! А человек к тебе с добром пришел!
– Какой человек? – вытаращилась Нина преувеличенно.
– Да Василий тебя вызвал, вот какой человек!
– А разве он человек?
– Хватит тебе, Нинок, – прогудел Василий. – Я ведь вернулся и, можно сказать, каюсь перед тобой.
– Не к чему, – обрезала Нина.
– Как это не к чему? Ты не торопись. Ты с дитем, одна сейчас. Без опоры в жизни женщине одной сейчас тяжко, а как я понимаю развитие нашей действительности, вскорости еще тяжелей будет.
– Бог не выдаст, свинья не съест, – обрубила Нина, уже четко чувствуя, куда дуют ветры, с какими намерениями Василий устроил эту встречу, а сердобольная Наталья согласилась ему быть помощницей.
Но разговор пресекся, потому что объявился третий званый и желанный гость – мордатенький и усатенький студент Петя. Наталья при его появлении еще более того засуетилась, замельтешилась, а он поначалу несколько смущенно присел к столу да, видать, был такой голодный, что всякое смущение очень быстро потерял и принялся поедать все, что подворачивалось под руку, а у Натальи при этом были счастливые глаза, словно она кормила родного сына. Он ей в сыновья и годился, но Нина уже давно никого за всякие любовные поступки не осуждала, коль нужны эти два человека друг другу хоть на минуту, то и хорошо.
При появлении Пети Василий угрюмо примолк, принялся мерно пить водку, но, как и раньше, хмелел медленно и туго. Петя же, насытившись, повеселел и стал говорлив.
– Какое время мы переживаем, господа, какое время! – восторженно сказал он, не прислушиваясь, встревают ли его слова в общую текущую тему разговора. – Какой взрыв национального самосознания, национального возрождения духа! Через пятьдесят или чуть больше лет историки с ума сойдут и все равно не разберутся, что в нашей истории этих дней происходило.
– Ну и что с того? – спросил Василий неприязненно, потому что видно было, что Петя ему разом по душе не пришелся. А почему, это стало ясно попозже.
– Не знаю, что вы подразумеваете под понятием «что с того», – напористо ответил Петя. – Но сейчас перед каждым человеком, даже перед пенсионером, если он не инвалид, открываются безбрежные перспективы! Хочешь – открывай свой магазин или ресторан! Хочешь – получай землю и становись фермером! Это и есть материализованная свобода!
– Свобода с голоду подыхать, – поправил Василий.
– Правильно! – с вызовом засмеялся Петя. – Бездельники и лодыри, бездари и тупицы будут и должны подыхать с голоду! Потому что наше новое государство не берет на себя более ответственности отвечать за всякого захребетника! Хочешь заработать – зарабатывай! Все можно.
– Спекулировать можно, – буркнул Василий.
– Правильно! То, что коммунисты называли спекуляцией, во всем мире называют коммерцией. И это есть явление новой, свободной демократической жизни.
– Спекулянт – это спекулянт, – сказал Василий. – Его давить надо. И буржуев давить надо.
– Это с вашей точки зрения, – улыбнулся Петя. – Я слышал, что вы из партии вышли, да?
– Вышел.
– Так вот, вы из нее решительно не вышли. Мышление у вас осталось коммунистическим.
– Да хватит вам! – закричала Наталья. – Все о политике да о политике! В очереди за яйцами стоят и тоже все о политике бормочут! Что вам еще надо? Сидите за столом хорошим, есть выпить, закусить, две женщины с вами, а вы нам лапшу на уши вешаете про политику! Плюнуть на нее да подтереться! Никакого она к нам отношения не имеет!
– Может, так, Натали, а может, и нет! – улыбнулся Петя. – Для меня современная политика имеет самое прямое отношение, которое мою жизнь через пару месяцев изменит.
– Это как? – насторожилась Наталья.
– А так получается, что если все пойдет по плану, то через пару месяцев я уезжаю учиться в Америку! В один колледж, где мне дадут стипендию и будут обучать два года! И я получу нужное современное образование.
– В Америку уедешь? – тихо спросила Наталья и даже побледнела.
– Если повезет, то уеду. Упреждать удачу не будем, – ответил Петя с веселой строгостью.
– Ну и катись в свою Америку! – радостно бухнул Василий. – Очень ты здесь такой нужен. Раз тебе Америка мила, то сади там и не возвращайся!
– Ошибочка, дорогой! – ехидно возразил Петя. – Опять же типично коммунистическая ошибочка. Я в Америку поеду, чтоб получить там знания, необходимые для возрождения России! Для нового возрождения! И когда вернусь...
– Не вернешься ты, сучонок! – закричал Василий. – Для таких, как ты, эта вонючая Америка, что рай земной! Знаю я таких, у нас с базы и завода тоже туда уезжали, потом срок контракта кончался, в Африке там или Индии, так они за эти страны заморские когтями и зубами цеплялись. Вам на свою родину наплевать!
– А вам не наплевать? – весело возразил Петя.
– Нет! Не наплевать, – решительно сказал Василий.
– А в чем это выражается?
– Что выражается?
– Ваше ненаплевательское отношение к Отечеству?
– А в том, что я тебе сейчас в морду дам!
С этими словами Василий чуть привстал со стула, широко размахнулся, и кулак его, большой и тяжелый, как кирпич, полетел прямо в ухо Пете. Если б угодил, было бы юноше очень плохо. Но Петя, телом пухленький и сыроватый, сказался очень ловок. Он пригнулся, кирпич пролетел у него над макушкой, но одновременно Петя успел ухватить со стола тарелку с винегретом и без удара, несильно, но аккуратно пришлепнуть эту тарелку на макушку Василия. И тот сидел ошарашенный, таращился на своего молодого врага, а винегрет стекал у него по лицу.
– Первый раунд окончен? – деловито спросил Петя. – Второй будет? Вы учтите, что хотя вы и диназавроподобен, но я кое-чему обучен в смысле восточных единоборств, и так просто вам со мной не справиться.
Нина видела, что Василий так разобижен своим поражением и позором, что сейчас вскочит и начнет общий погром, тем более что водкой он успел налиться уже преизрядно.
– Васенька, – крикнула она. – Не надо, милый! Ну что ты с сопливым мальчишкой связался?! Он же жизни не знает, опыта не имеет, ты сам себя только позоришь!
Василий унялся, снял с головы тарелку, словно шляпу, поднялся и сказал обиженно:
– Не привечают меня здесь. Я по-хорошему пришел, стол поставил, продуктами обеспечил и выпивкой, а меня не привечают. Пойду я домой. По-нормальному если дела делать, то вы мне должны за этот стол заплатить.
– Залупу тебе синюю в зубы, а не оплата! – закричала Наталья. – Ты не за харчи свои и выпивон деньги требуешь, а отступного просишь за то, что планы твои порушились! Ты, кобель драный-тухлый, думал, что Нинка тебя увидит, на разговоры твои соблазнится да снова с тобой жить начнет, а то еще и такой дурой окажется, что и замуж за тебя снова пойдет! Иди в свою конуру, в комнату свою! Нинка теперь женщина самостоятельная, у нее квартира двухкомнатная, ребенок, не пристроишься, голубчик.
– Очень надо к вам пристраиваться!
– Надо, надо! – пронзительно и противно засмеялась Наталья. – А второй твой план такой был, что если с Нинкой обломится, так ты под меня клинья снова подбивал, чтоб ко мне переселиться, а я чтоб тебя обстирывала и кормила! Вот что я поняла! Ты, Васька, как всегда на два фронта работал, везде своей выгоды искал, да только я лучше к позору своему буду любовь с молоденьким мальчиком крутить, пока он меня, старуху, вытерпит, а ты мне хоть золотые горы сули, а мне они не нужны! Вали отсюда! Нет, стой!
С этими словами Наталья ухватила со стола за два угла скатерть и рывком свернула ее в узел, отчего все тарелки зазвенели, а вся шикарная харчевка перемешалась внутри узла в один чудовищный винегрет.
Следом за этим Наталья увязала в прочный узел все четыре угла скатерти, а потом сунула весь куль в руки ополоумевшему Василию.
– Держи! За что заплатил, то и твое! Сам продажный, так не думай, что и любого другого купить можешь.
Василий выругался, отпихнул от себя узел и ушел из кухни, грохнув дверями так, что стены затряслись.
– Не будем горячиться, дамы и господа! – весело и как ни в чем не бывало сказал Петя. – Восстановим на нашем столе статус-кво и продолжим наш симпозиум в родной и семейной обстановке. Я все-таки еще хочу покушать и не против сегодня слегка выпить, превышая свою алкогольную норму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53