Во всяком случае услышать мою возню было невозможно. Единственную опасность представлял луч света, отбрасываемый фонарем, что был прикреплен на крыше ангара, служащего для разделки акульих туш. Но я даже полюбил этот опасный свет – ведь он служил прекрасным ориентиром для Шарлотты и деда Артура.Кораблик, на который я попал, был, скорее, большой, пятнадцатиметровой и, судя по очертаниям, не боящейся ураганов моторной лодкой. В течение двух минут я обыскал все судно. Здесь не нашлось ничего, указывающего на то, что в свободное от рыбной ловли время его команда занимается чем-нибудь еще. Например, детской игрой в кубики с использованием золотых слитков. Это была самая обычная рыбацкая посудина. Это значило, что на Земле еще есть люди, не связанные с пиратами, а такая информация стоила куда больше, чем все золото «Нантесвилля».Второй кораблик был похож на первый до последней мелочи. Наверное, это были близнецы.Я добрался до берега, спрятал свой акваланг выше полосы, до которой поднималась вода во время прилива, и направился в сторону ангара, стараясь идти так, чтобы все время находиться в его тени. В ангаре оказалось полно всякого рода орудий пыток, но они должны были наводить ужас на акул и были вполне безобидны для человека. В углу в огромном тазу лежали неубранные внутренности нескольких акул, издававшие такой характерный запах, что подделать его ни один конспиратор не согласился бы, даже если бы от этого зависело спасение его жизни. Я быстро вышел.Первый дом обманул мои ожидания. Посветив фонарем через раму окна – стекол, судя по всему, давно не было, – я увидел комнату, оставленную жителями как минимум лет пятьдесят назад. Второй дом был так же пуст. Ловцы акул жили в третьем, самом дальнем от ангара доме. Очевидно, их обоняние еще не атрофировалось. Хотя я на их месте жил бы по той же причине в палатке на другой стороне острова.Я осторожно открыл хорошо смазанные двери, вошел внутрь и зажег фонарик. В прихожей был оборудован склад, и обитавшие в этом доме в незапамятные времена прабабушки наверняка не одобрили бы ассортимент представленных на его полках товаров. Зато в прадедушках теперешние жители нашли бы горячих союзников. Целый стеллаж был заставлен ящиками, среди которых виднелось несколько десятков упаковок пива и дюжина картонных коробок с виски. Уильямс сказал, что это австралийские рыбаки. Мне всегда говорили, что австралийцы – люди с крепким организмом и чистой совестью. Что касается организма – я начинал убеждаться в правильности этого утверждения. А чистая совесть… Будем надеяться, что и здесь народная мудрость не лжет. Во всяком случае мне очень бы этого хотелось.Протиснувшись между разрозненными деталями мебельного гарнитура, который вряд ли был изготовлен кем-нибудь из великих столяров и даже вряд ли вообще был гарнитуром, я открыл внутренние двери. Там был небольшой коридор, две двери с правой стороны и три с левой. Я рассудил, что начальник вряд ли демократичен настолько, чтобы выбрать себе самую маленькую комнатку. Скорее, наоборот. Значит, он, должно быть, спит за первой дверью направо.Я вошел. Комната удивила меня комфортом и даже некоторой изысканностью. Прекрасные ковры, тяжелые портьеры, два мягких кресла, старинный дубовый шкаф, стеллажи с книгами, большая деревянная кровать, над кроватью люстра оригинальной формы. «Ничего себе неотесанные австралийцы», – подумал я. Увидев эту комнату, многие из моих лондонских знакомых, не задумываясь, согласились бы переехать на этот безлюдный остров. Предварительно позаботившись о достаточном запасе фильтров для противогазов.Я нажал на выключатель у двери, и люстра осветила комнату. На огромной двуспальной кровати спал мужчина. Один. Но вряд ли среднестатистическая супружеская пара занимает на своем совместном ложе хотя бы третью часть места, которое необходимо было ему. Мне всегда трудно определить рост лежащего человека. Но этот, как мне показалось, не смог бы выпрямиться во весь рост в комнате с высотой потолка метр девяносто два, не разбив при этом головы. Повернутое в мою сторону лицо было почти все закрыто: в верхней части – шевелюрой, в нижней – самой буйной и нечесаной бородой, какую только мне когда-либо приходилось видеть. Человек спал как убитый, но дышал при этом, будто трое живых.Я подошел к кровати и с деликатностью, обратно пропорциональной ее размерам, вставил спящему под ребро пистолет. Он проснулся. Это было впечатляющее зрелище. Что-то вроде пробуждения вулкана. Я отодвинулся на приличествующее моменту расстояние. Разбуженный потер глаза волосатыми руками и, опершись кулаками о матрас, собирался встать с постели. Признаюсь, я ожидал увидеть его в костюме из шкуры мамонта, а он был одет в элегантную пижаму. Я сам бы не отказался от такой, только размеров на двадцать меньше.Насколько позволяет судить мой опыт, законопослушных обывателей можно разделить на две большие группы, исходя из того, как они реагируют на внезапное пробуждение посреди ночи, особенно если пробуждающий держит в руке пистолет. Одни – испуганы. Другие – рассержены. Судя по всему, австралийская школа внезапного ночного пробуждения под пистолетом исповедовала своеобразные принципы, поскольку мой бородач повел себя совершенно неординарно. Его глаза, выглянувшие из-под густых бровей, бросили на меня ласковый взгляд – примерно так же поглядывает бенгальский тигр на заигравшегося в опасной близости козленка. И неизвестно, чего было больше в этом взгляде – предвосхищения грациозного десятиметрового прыжка или предощущения заслуженного ужина.Я отодвинулся на несколько шагов.– Не двигаться с места.– Спрячь пистолет, малыш. – Голос, казалось, исходил из глубины колодца. – Спрячь немедленно, иначе мне придется встать и стукнуть тебя.– Прошу вас не нервничать. – Я готов был идти на попятную, но не знал, как сделать так, чтобы это отступление произошло с наименьшими потерями. – Если я уберу оружие, вы не будете драться?Он на секунду задумался, после чего коротко хмыкнул:– Нет, – затем вытянул руку в сторону тумбочки и, вынув из коробки сигару, закурил ее, ни на секунду не спуская с меня глаз. Кислый острый дым быстро дошел до меня, и мне с трудом удалось подавить в себе желание открыть окно, что явилось бы, конечно, признаком дурного тона, поскольку я был здесь гостем, к тому же пока нежеланным. Теперь я понимал, почему этот человек не боится ароматов, доносящихся из ангара. По сравнению с его сигарой сигареты деда Артура обладали утонченным и изысканным запахом. Что-то вроде духов Шарлотты.– Прошу простить мое внезапное вторжение. Вы Тим Хатчисон?– Да. А ты, малыш, кто такой?– Филипп Кэлверт. Я хотел бы использовать передатчик одного из ваших кораблей, чтобы передать информацию в Лондон. Мне также необходима ваша помощь. Без этой помощи десяток людей и миллионы фунтов могут пропасть в течение 24 часов.Разбуженные великаны обычно начинают дымить. Этот тоже выпустил кучу ядовитых газов, проследил, как они возносятся к потрескавшемуся потолку, после чего снова посмотрел на меня.– У тебя все в порядке с головой, малыш?– А у тебя, волосатая обезьяна? Черт с ними, с фунтами, но, пока ты здесь перекуриваешь, люди подвергаются смертельной опасности!Он наклонился вперед, в его черных как уголь глазах засветилось беспокойство. Точно так же затухал огонь в камине Сэмюэла Мак-Горна, но здесь он, кажется, только начинал разгораться.– Ну хорошо, Кэлверт, если вы не шутите, я готов выслушать.С первого взгляда я понял, что Тим Хатчисон согласится помочь мне только на правах равного союзника. Такие люди не терпят над собой других начальников, кроме Господа Бога, а те из них, кто воспитан в атеистическом духе, вообще, по их мнению, стоят на самой верхней ступеньке человеческой иерархии. Другое дело, что каждый из большинства неудачников считает себя единственным, стоящим на вершине пьедестала, и только отдельные счастливцы понимают, как много на этой верхней ступеньке дельных, умных и добрых людей. Мой собеседник, к счастью, относился к этим счастливцам. Счастливец Хатчисон и счастливец Кэлверт. Есть надежда создать неплохой дуэт.Вот так второй раз за эту ночь и второй раз в жизни я признался, что являюсь агентом секретной службы. Хорошо, что в эти минуты дед Артур руководил морским сражением и не мог слышать мою исповедь. Учитывая то обстоятельство, что к своему почтенному возрасту он наверняка обзавелся гипертонией, а благодаря нашим приключениям стал почти алкоголиком, скачок давления, связанный с волнениями по поводу моей избыточной искренности, наверняка был бы для него губителен.Нельзя сказать, что Хатчисона ошарашило мое признание, и все же ему понадобился минутный тайм-аут для размышлений.– Секретная служба?.. Ну ладно… При условии, что вы не сбежали из психиатрической лечебницы. Насколько я знаю, люди подобных профессий не любят саморекламы.– У меня нет другого выхода. Кроме того, когда я сформулирую свои просьбы, вы и сами поймете, что я не сталевар и не плотник.– Ну хорошо. Я сейчас оденусь. Вы перейдите пока в большую комнату. Там на столе бутылка виски, можете угоститься. – Судя по движению бороды, он улыбался.Я вышел в соседнюю комнату. Нашел виски, угостился, огляделся по сторонам и… обалдел. Я находился в настоящей картинной галерее, причем этот зал был посвящен современной живописи. В эту минуту вошел Тим, с ног до головы одетый в черное. Очевидно, в двенадцатилетнем возрасте у него был рост под два метра, а ведь человек продолжает расти до двадцати пяти лет.Он еще раз улыбнулся, увидев, с каким изумлением я разглядываю картины.– Что, не ожидали? У меня здесь маленький Лондонский национальный музей.– Послушайте, Хатчисон, это невероятно… Чтобы собрать такую коллекцию, нужно было бы побывать в самых разных музеях…– Я, к сожалению, не специалист. Но люблю Ренуара и Матисса… – Это было так неправдоподобно, что вполне могло оказаться правдой. – Но вы спешите. – Он попытался вернуть меня к реальности. – Давайте не будем отвлекаться.Я постарался не отвлекаться и со всей откровенностью обрисовал ему ситуацию, в которой находился. Я старался не вдаваться в подробности. Но поскольку Хатчисон, как равный союзник, должен был узнать не просто правду, а всю правду, мой рассказ занял гораздо больше времени, чем изложение тех же событий Макдональду и Шарлотте.– Вот это да!.. – воскликнул он. – Прямо детективный роман! И прямо тут, у нас под носом… Значит, это вы были сегодня утром на борту вертолета? Послушайте, Кэлверт, так у вас был веселый денек. – В его голосе появились теплые нотки уважения. – Простите, если я сказал вам что-то обидное. Будем считать, что я проснулся только сейчас. Что от меня требуется?Я сказал ему, что мне необходима его личная помощь на всю ночь, готовность обоих кораблей и экипажей в течение суток, а также возможность воспользоваться передатчиком в ближайшие пять минут.– О'кэй. Я поднимаю людей. А вы займитесь радиостанцией.– Мне было бы спокойней сейчас же вместе с вами отправиться на «Огненный крест», оставить вас там и только тогда, вернувшись сюда, передать все, что необходимо.Он хитро взглянул на меня:– Мне кажется, вы не очень доверяете своей команде, несмотря на то, что во главе эскадры – адмирал.– Боюсь, что, если маневры продлятся еще немного, вы увидите, как корпус флагманского корабля въедет в ваши двери.– Тогда сделаем так: я вытащу из постели двоих ребят, и мы поедем на моторке – она стоит рядом с ангаром, где мы разделываем акул. Я займу место у штурвала вашего корабля и поплаваю, пока вы позабавитесь радиопередатчиком. Потом ребята отвезут вас на «Огненный крест» и снова вернутся сюда.Я взглянул на мощные клубящиеся до горизонта волны.– Вы считаете, что небольшой моторный катер может плавать в такую погоду?– А чем вам не нравится погода? Прекрасная погода. Не штиль, конечно, но и оснований для беспокойства не вижу. – В его голосе не было бравады. – Вот когда однажды мои ребята вышли в море во время декабрьского шторма… Но на то были причины.– Несчастный случай?– К счастью, его удалось предотвратить. Мои люди все-таки успели к закрытию магазина и восполнили запасы спиртного… Ну, идем?Я ничего не ответил, но мысль о том, что теперь этот человек будет стоять со мной плечом к плечу, наполнила меня оптимизмом.– Двое моих людей женаты, – сказал он, остановившись на полпути. – Так я думаю…– Они ничем не рискуют, Тим. А награда будет внушительной.– Ну-ну, не надо портить мне удовольствие, Кэлверт. За участие в таком деле я не возьму денег.– Я вовсе не собираюсь вас покупать, мистер Хатчисон. В этом деле и так слишком много купленых и проданных людей, и мне не хочется, чтобы вы к ним присоединились. Но страховые общества уже определили размер премии, и я уполномочен предложить вам в случае успешного завершения операции половину назначенной суммы.– Ах, так? Это меняет дело. Если страховые общества чувствуют себя богачами и хотят подарить мне несколько фунтов, я готов оказать им эту услугу. Но я против этого американского «фифти-фифти». За один день работы, а особенно если учесть, сколько успели сделать вы, Кэлверт… Нет, я не согласен. Давайте так: четверть нам, а три четверти – вам и вашим коллегам.– Ваша часть – половина. Вторая половина предназначена для возмещения ущерба жертвам этой истории. Например, мне очень хочется сделать что-нибудь хорошее для пожилых супругов, живущих на соседнем острове. Они прожили жизнь, так что имеют право быть счастливыми в старости.– А вы? Вы не получите ничего?– Ну, я ведь получаю жалованье. Это не слишком веселая тема. Государственные служащие не имеют права получать вознаграждение.– Вы хотите сказать, что вы позволяете, чтобы вас били, стреляли в вас из автоматов, топили и убивали еще десятью различными способами – и все это за одну зарплату? Почему вы идете на это? Что вас заставляет так жить?– Это не слишком оригинальный вопрос. Я сам задаю его себе по десять раз на дню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37