Нет! Если они с Гэндзи умрут, то вместе! Иначе и быть не может, раз любовь и судьба позволили им оказаться рядом! Мукаи оторвался от своих телохранителей и очертя голову ринулся в бушующее море людей и мечей.
– Гэндзи!
Бешено рубя налево и направо, Мукаи пробивался к укрытию Гэндзи. Врагов было так много, что вскоре его конь рухнул. Мукаи почти не замечал сыпавшихся на него ударов копий и мечей. Гэндзи. Он должен добраться к Гэндзи. Он продолжал сражаться, шаг за шагом продвигаясь вперед.
– Господин Мукаи! Подождите!
Вассалы Мукаи пытались прорваться за ним следом.
– Гэндзи!
– Мукаи!
Мукаи перепрыгнул через вал из лошадиных туш и оказался перед Гэндзи.
– Мой господин, – с поклоном произнес он. – Я прибыл, как и обещал.
– Берегитесь! – Гэндзи отбил чей-то удар, нацеленный в спину Мукаи. – Нам придется сейчас обойтись без обмена любезностями. Должен сказать, что я чрезвычайно удивлен – и очень рад вас видеть, Мукаи.
– Мой господин, – повторил Мукаи. Любовь, прежде наделившая его красноречием, теперь лишила его дара речи. – Мой господин…
И это было все, что он мог сказать.
Гэндзи был весь в крови, с головы до пят. Мукаи не мог бы сказать, чья эта кровь – самого Гэндзи, вражеская или лошадиная. Да и какое это имело значение? В этот драгоценный миг обреченности, когда он плечом к плечу с Гэндзи сражался против великого множества врагов, всякая разница между понятиями «я» и «не я» исчезла. Не существовало больше ни субъекта, ни объекта, ни отсутствия субъекта и объекта. Время не шло, но и не стояло. Что происходило сейчас в нем, а что – вовне? Мукаи не мог бы ответить на этот вопрос. Этот вопрос просто не имел смысла.
– Мой господин…
Несколько отчаянных мгновений казалось, что их конец настал. Людей Каваками было слишком много, а людей Гэндзи – слишком мало. На место каждого зарубленного врага вставало трое. А потом, в тот самый миг, когда круг вражеских мечей уже готов был сомкнуться, со стен монастыря ударил очередной залп, и бой прекратился. Сподвижники Каваками, словно услышав некую безмолвную команду, принялись бросать оружие и падать ниц.
Все было кончено.
– Вы победили, мой господин, – сказал Мукаи.
– Нет, – возразил Гэндзи. – Это вы победили, Мукаи. Победа принадлежит вам, и только вам.
Мукаи улыбнулся – улыбка была столь сияющей, что ему самому показалось, будто от его тела исходит свет, – и рухнул.
Гэндзи едва успел подхватить его.
– Мукаи!
Тут подоспели вассалы Мукаи.
– Господин!
Мукаи взмахом руки велел им отойти. Он неотрывно смотрел в лицо Гэндзи.
– Куда вы ранены? – спросил Гэндзи.
Но Мукаи ни капли не волновали его раны. Он хотел сказать Гэндзи, что пророческие сны приходят не только к провидцам, но и к простым людям, таким, как он, Мукаи, если ими движет искреннее чувство. Он хотел сказать, что уже видел эту сцену – совершенно отчетливо, в малейших подробностях: кровь, объятия, смерть, бесстрашие, и самое главное – вечное экстатическое единение, превосходящее всякие пределы восприятия, ощущения и понимания.
А потом даже это желание ушло, и осталась лишь улыбка.
– Господин!
Вассалы Мукаи потрясенно смотрели, как Гэндзи опускает тело их господина на землю. Мукаи сказал им, что Гэндзи предрек победу. Но ни словом не упомянул, что сам он при этом погибнет.
– Господин Мукаи умер, – сказал Гэндзи.
– Князь Гэндзи, но что же нам теперь делать? Раз господин Мукаи умер, мы остались без хозяина. У него нет наследников. Наверное, сёгун конфискует его владение.
– Вы – верные вассалы вернейшего и самоотверженнейшего из друзей, – сказал Гэндзи. – Всякий из вас, кто пожелает, может поступить ко мне на службу.
– Тогда отныне мы – ваши вассалы, князь Гэндзи. – Бывшие военачальники Мукаи низко поклонились новому господину. – Ждем ваших распоряжений.
– Превосходно! – подал голос Каваками. – Как это трогательно, как драматично! Возможно, когда-нибудь это превратится в эпизод из пьесы кабуки, посвященной вам, князь Гэндзи.
Он восседал на коне и смотрел на них сверху вниз, с обычным своим самоуверенным видом. Его окружали люди Мукаи, но из трепета перед его высоким рангом обращались с Каваками скорее как с гостем, чем как с пленником. На фоне всех окружающих, только что вышедших из горнила боя, одежды Каваками и его адъютанта казались просто-таки вызывающе чистыми.
– Сойди с коня, – велел Гэндзи.
Каваками нахмурился:
– Я бы посоветовал вам не увлекаться сверх меры. Ничего ведь не изменилось, за исключением ваших шансов выжить.
Каваками никогда не был особенно искусным фехтовальщиком. Его искусство заключалось в другом. Это было знание, которым Окумити якобы владели лучше, чем кто-либо другой. Какая, однако, ирония судьбы!
– Если вы поведете торг разумно, то можете на самом деле получить значительную выгоду. Я бы предложил…
Гэндзи схватил Каваками за руку, сдернул с седла и швырнул на землю.
Каваками, кашляя и отплевываясь, поднял голову. Теперь его лицо было измазано в кровавой грязи.
– Вы!..
Меч Гэндзи взлетел над его головой и опустился, перерубив шею почти у самых плеч. Голова хлопнулась на землю. В воздух мгновенно ударил алый фонтан – и быстро иссяк, когда давление крови в жилах упало. Труп распластался в грязи; голова, удерживаемая хрящом, валялась между плечами; на лице, обращенном к небу, застыло ошеломленное выражение.
Гэндзи взглянул на адъютанта. Когда Каваками говорил о происхождении Хэйко, тот находился в шатре.
– Князь Гэндзи!.. – взмолился адъютант.
– Убейте его, – приказал Гэндзи.
Двое воинов, стоявших по бокам от адъютанта, ударили одновременно. Труп рухнул на землю тремя кусками: голова, правое плечо и все прочее.
Гэндзи перевел взгляд на сбившихся в груду пленников. Их было около трех сотен. Рядовые самураи. Вряд ли они знали что-нибудь важное. Каваками всегда стремился быть самым осведомленным и терпеть не мог делиться сведениями. Так что мало кто мог быть посвящен в эту тайну. Адъютант ее знал. Возможно, Мукаи тоже. Кто еще? Жена Каваками? Его наложницы? Другие гейши? Даже если он примется убивать направо и налево, всегда останется возможность упустить кого-то. Но теперь, когда Каваками мертв, это уже не так страшно. Кто посмеет выступить с таким вопиющим утверждением, не имея надлежащих доказательств? Вот он, ключ ко всему! Надлежащие доказательства!
– Проверьте монастырь, не заложена ли еще где-нибудь взрывчатка, – распорядился Гэндзи. – Если все чисто, приготовьте купальню.
– А как быть с пленными, господин?
– Отпустите их. Но без оружия.
– Да, господин.
С доказательствами он разберется – сразу же, как только сможет. А пока надо подумать о предстоящей встрече с сёгуном.
* * *
Каким-то чудом Сэйки уцелел во время мощного взрыва в монастыре. Когда стрелки Мукаи извлекли его из-под изуродованных трупов Масахиро и его коня, Сэйки был жив. Он с трудом держался на ногах, и когда отряд двинулся к Эдо, Сэйки понесли на носилках. В ушах у него до сих пор звенело, и за этим звоном он почти ничего не слышал. Но сильнее всего Сэйки печалило то, что он не видел, как Каваками лишился головы. Вот на что он с удовольствием бы полюбовался. Сэйки решил, что попросит Хидё рассказать об этом во всех подробностях, как только его слух восстановится хоть отчасти.
* * *
Итана Круза в монастыре не оказалось. Но где-то он да был, и он был жив. Старк оглянулся на монастырь. Он проезжал здесь уже во второй раз и запомнил дорогу. Теперь он сможет добраться сюда из Эдо.
И он найдет Итана Круза.
* * *
Эмилия не ощущала под собою седла. Она почти не чувствовала собственного тела. Глаза ее были открыты, но окружающие картины не доходили до сознания девушки.
Она была в шоке.
Столько крови!
Столько смертей!
Эмилия пыталась припомнить что-нибудь утешающее из Библии. Но ей ничего не приходило на ум.
* * *
В тот миг, когда казалось, что все они вот-вот умрут, Гэндзи встретился с ней взглядом и улыбнулся прежней, знакомой улыбкой. Но теперь он снова принялся избегать ее. Он старался этого не показывать, но от Хэйко это не скрылось. Она вообще очень хорошо улавливала всяческие нюансы и оттенки.
Что же такого Каваками сказал Гэндзи во время их встречи?
* * *
Лежавшая на носилках Ханако смотрела на Хидё. Она очень гордилась им. С каждым критическим моментом он совершенствовался и становился все храбрее и сосредоточеннее. Он даже на коне теперь сидел по-иному. Хидё постепенно становился прекрасным самураем. Ему теперь не хватало лишь одного – подходящей жены.
– Я освобождаю тебя от супружеской клятвы, – сказала Ханако и отвернула голову.
Ни единой слезинки не скатилось по ее щеке. Ханако старалась дышать ровно, чтобы не выдать своей боли.
Хидё повернулся к едущему рядом Таро:
– Она бредит.
– Я больше не гожусь тебе в жены, – повторила Ханако.
– Да, совершенно явственный бред, – согласился Таро. – Но ведь даже самые могучие воины, страдая от ран, в бреду часто бормочут какую-то нелепицу. Наверное, причиной тому потеря крови и сильное потрясение.
– Тебе нужна здоровая спутница жизни, – добавила Ханако, – а не калека, вызывающая насмешки или жалость.
Хидё и Таро продолжали игнорировать ее слова.
– Ты видел, как она бросилась под меч? – спросил Хидё.
– Это было потрясающе! – отозвался Таро. – Я видел такое только в пьесах кабуки, а в жизни – ни разу!
– Всякий раз, увидев ее пустой рукав, я с благодарностью буду вспоминать, как она спасла мне жизнь, – сказал Хидё.
– Я не смогу ни удержать поднос, ни правильно взять чайничек или кувшинчик с сакэ, – сказала Ханако. – Кто захочет, чтобы ему прислуживала однорукая калека?
– К счастью, ее правая рука цела, и она может держать оружие, – заметил Таро. – Мало ли, вдруг опять случится такое, что ей придется встать рядом с тобой.
– Да, верно, – согласился Хидё. – И одной руки вполне хватит, чтобы поднести к груди младенца и чтобы поддержать малыша, который учится ходить.
Ханако не могла больше сдерживаться. Она дрожала от переполнявших ее чувств. Из глаз ее хлынули горячие слезы. Ей хотелось поблагодарить Хидё за постоянство, но рыдания мешали ей говорить.
Таро поклонился, извиняясь, и перебрался в хвост отряда. И там, среди бывших вассалов Мукаи, тоже дал волю чувствам.
И лишь Хидё не плакал. Со стальным самообладанием, приобретенным в бою, он не позволил себе лить слезы. Увечье Ханако глубоко печалило его, но эта печаль была ничтожна по сравнению с почтением к ее истинно самурайскому мужеству и всевозрастающей любовью.
Безжалостность войны и радость любви. Воистину, они едины.
Покачиваясь в седле, Хидё двигался к Эдо.
Глава 15
ЭЛЬ-ПАСО
Слова могут ранить. Молчание может исцелять. Понимать, когда следует говорить, а когда молчать, – вот мудрость мудрецов.
Знание может возводить препятствия. Неведение может освобождать. Понимать, когда следует знать, а когда не знать, – вот мудрость пророков.
Стремительно скользящий к цели меч свободен от слов, молчания, знания и незнания. В этом мудрость воинов.
Судзумэ-нокумо (1434)
Дзимбо выискивал морозостойкие зимние растения, годные в пищу. Уже самый этот поиск, если производить его с уважением и почтительностью, приводит к насыщению. Старый настоятель Дзэндэн рассказывал когда-то о посвященных, так далеко ушедших по Пути, что они уже не нуждались в пище. Им хватало воздуха, которым они дышали, картин, которые они видели вокруг, и безупречных медитаций, которые они совершали. Тогда Дзимбо не поверил настоятелю. Теперь же это не казалось ему невероятным.
Время от времени Дзимбо останавливался и думал об Старке. Он знал, что его бывший враг вскоре объявится здесь. Когда именно – Дзимбо не знал. Уж не было ли его в том небольшом отряде, состоявшем щ самураев и чужеземцев, что проехал мимо монастыря Мусиндо три недели назад? Возможно. Это не имело особого значения.
Несомненными оставались две вещи. Старк придет сюда, и Старк попытается его убить. Дзимбо не боялся за свою жизнь. Она давно перестала его интересовать. Или, может, не так уж давно. Может, ему просто так казалось. Его волновала жизнь Старка. Если он убьет Дзимбо, его боль не станет слабее. Жажда мести вела его от убийства к убийству. Смерть Дзимбо лишь усугубит страдания Старка и ухудшит его карму. Как же быть? Может, если он сумеет показать Старку того нового человека, в которого он превратился, человека, исполненного внутреннего покоя, избавленного от страданий, сопряженных с ненавистью, – может, тогда Старк тоже узрит этот путь? Дзимбо решил, что предстанет перед ним без страха и попросит прощения. Если Старк не согласится его простить, он умрет.
Он не будет сражаться.
Он не будет убивать.
Никогда больше он не прибегнет к насилию.
Краем глаза Дзимбо заметил какое-то движение на листике горчицы. Он осторожно снял крохотного жучка с листика и опустил на землю. Жучок припустил прочь, поспешно перебирая лапками и поводя усиками. Он не видел Дзимбо. Его жизнь, такая же насыщенная и хрупкая, как бытие самого Дзимбо, протекала в мире других масштабов. Дзимбо почтительно поклонился живому существу и вновь принялся собирать свой ужин.
Позади зашуршали кусты. Дзимбо узнал быстрые шажки. Это была Кими, сообразительная девчушка из соседней деревни.
– Ой, Дзимбо! – воскликнула Кими. – Ты сидишь так тихо! Я и не знала, что ты здесь. Я чуть на тебя не наступила.
– Спасибо, что ты на меня не наступила.
Кими хихикнула.
– Ты такой смешной… Ты не видел Горо? Он примерно с час назад отправился искать тебя. Я боюсь, как бы он снова не заблудился.
Дзимбо и Кими застыли, прислушиваясь.
– Он бы стал выкрикивать твое имя, но я что-то ничего не слышу, – сказала Кими. – Может, он пошел в соседнюю долину?
– Пожалуйста, отыщи его. Когда Горо теряется, он начинает волноваться. А когда он волнуется, он становится неосторожным.
– И может обо что-нибудь пораниться, – кивнула Кими. – Если я его найду до твоей вечерней медитации, то приведу к тебе.
– Это было бы неплохо.
– Счастливо, Дзимбо.
Кими поклонилась, сложив руки в гассё – жесте, который у буддистов символизировал покой и уважение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60