– Вы слыхали, какое кимоно надела Хэйко две недели назад?
– Я не просто слыхал – я его видел!
– Нет!
– Да. Ее наряд был расшит нелепыми и безвкусными изображениями чужеземных роз. Хуже того, это были розы того сорта, который некоторые глупцы именуют «Американской красавицей». Как будто такое возможно – ставить рядом понятия «американский» и «красота».
– Неужто мы выродились настолько, что даже в царстве роз должны восхищаться чужеземными цветами?
– Для этих предателей, поклоняющихся всему чужеземному, наши розы слишком ничтожны, чтобы обращать на них внимание.
– Все розы – чужеземные, – вмешался в беседу еще один самурай. – Их завезли в древние времена из Китая и Кореи.
– Когда у нас появится собственная наука, мы узнаем, какие цветы являются исконно японскими, и будем восхищаться только ими.
– Наука – это чужеземная гнусность.
– Не обязательно. Пушка может стрелять в разные стороны. Наука станет орудием в наших руках, равно как и в руках чужеземцев. Ее можно использовать для усиления Японии, и потому я считаю своим долгом постигнуть науку. В этом нет ничего непатриотичного.
– Воистину, ваши намерения достойны хвалы. Вы готовы пожертвовать собой и даже рискнуть подвергнуть себя осквернению, лишь бы поддержать наше дело. Я с благодарностью склоняюсь перед вами.
– Но хризантема – уж точно японский цветок.
– Конечно! Сомнений быть не может!
Хризантема служила священным символом императорского рода. И сомневаться в ней было бы недобродетельно.
– Когда у нас будет наука, мы сможем доказать, что хризантема – истинно японский цветок.
Спустя несколько мгновений на тропе появился всадник. За ним показались еще пять человек – трое мужчин и две особы слабого пола.
* * *
Сигеру нахмурился.
– Разумно ли это – вести себя столь легкомысленно?
– Легкомыслие – наша единственная возможность бежать из Эдо, – возразил Гэндзи. – Стоит нам выказать хоть малейшее беспокойство, и нас тут же заподозрят. Мы ведь уже успели благополучно полюбоваться журавлями в зимнем оперении и спокойно добрались до холмов. И все благодаря легкомыслию.
Сигеру не понимал, зачем непременно нужно проехать через группу неизвестных самураев, явно старающихся остаться незамеченными, и при этом даже не приготовиться к схватке. Однако он знал, что с племянником спорить бессмысленно. Несмотря на всю его молодость, кажущиеся мягкость и податливость Гэндзи были сплошной видимостью. Гэндзи не менее упрям и неуступчив, чем покойный князь Киёри, хотя и на свой лад. Сигеру передвинулся в хвост отряда – самое опасное место. Он надеялся, что нападение, если оно все-таки произойдет, начнется именно отсюда.
– Прошу прощения, господин, – сказал Хидё, – но я вынужден согласиться с господином Сигеру. Я вижу два десятка человек, но их там может быть куда больше. А вдруг это посланные за вами убийцы?
– С тем же успехом это могут быть друзья, возвращающиеся с невинной вечерней прогулки. Едем. И, пожалуйста, не предпринимайте никаких действий, пока я не прикажу.
– Слушаюсь, господин.
И Хидё, так и не избавившийся от беспокойства, пришпорил коня и выехал вперед: Если это и вправду убийцы, возможно, они нападут сперва на него, а князь тем временем успеет отступить.
Эмилия вопросительно взглянула на князя Гэндзи. Князь улыбнулся:
– На тропе появились несколько человек. Но никаких причин для беспокойства нет.
И он послал коня вперед.
– Я уверена, что вы правы, господин, – проговорила Эмилия, стараясь держаться рядом с Гэндзи, – ибо мы едем с миром, без всяких дурных намерений, и, конечно, к нам никто не должен испытывать недобрьгх чувств.
– Это часть христианской веры? – поинтересовался Гэндзи. – Нечто вроде равновесия намерений?
– «Что посеешь, то и пожнешь». Думаю, да.
– А вы тоже так считаете? – спросила Хэйко у Старка.
– Опыт приучил меня думать иначе, – отозвался Старк и осторожно нащупал пистолет тридцать второго калибра, спрятанный под курткой.
Когда путники доехали до места, где тропа немного расширялась, самураи внезапно окружили их со всех сторон. Они не обнажили мечей, но чувствовалось, что они готовы перейти к действиям.
– Чужеземцам запрещено здесь появляться, – сказал один из самураев, стоявший чуть впереди прочих. – Эта часть Японии пока еще не заражена их гнусным присутствием.
– Прочь с дороги! – потребовал Хидё. – Князь удостоил вас чести, пожелав проехать мимо.
– Мы оценили бы эту честь, если бы князь сам ее заслуживал, – произнес второй самурай. Он тоже выступил вперед и остановился рядом с первым. – Но тот, о ком ты говоришь, опозорил себя, пресмыкаясь перед чужеземцами. Я не намерен уступать дорогу такому князю.
Хидё потянулся за катана. Но прежде чем он успел извлечь оружие, в разговор вмешался Гэндзи:
– Мы не настаиваем на церемониях. Уже вечереет. Всем нам хочется поскорее добраться туда, куда мы направляемся, разве не так? Ну так позвольте нам проехать. Никто не должен ничего уступать. Выберите себе часть тропы, а мы проедем по другой стороне.
– Вот речь тряпки! – воскликнул первый самурай. – Твой дед был воином, достойным уважения. А ты – вырождающийся потомок захиревшего рода.
– Хидё.
Дерзкий самурай сохранил голову на плечах лишь благодаря предостережению, прозвучавшему в голосе князя. Хидё медленно разжал пальцы, впившиеся в рукоять меча, и глубоко вздохнул, стараясь успокоиться.
– В таком случае, – молвил Гэндзи, – я, конечно же, недостоин внимания столь добродетельных людей, как вы. Ну так пропустите нас, и на том расстанемся.
– Возможно, нам так и следует поступить, – сказал первый самурай второму. – Было бы жестоко лишать его удовольствий, к которым он привык.
– Да, пожалуй, – согласился второй самурай. Он взглянул на Гэндзи и глумливо ухмыльнулся. – Говорят, ты каждую ночь визжишь от удовольствия, когда эти варвары суют тебе в задницу свои вонючие члены, раздирая ее в кровь.
– А днем чмокаешь, как младенец, когда сосешь их.
– Увы, вас ввели в заблуждение, – ответил Гэндзи. – Из всех чужеземцев я делил ложе лишь с той, что едет сейчас рядом со мной.
Несколько самураев издевательски рассмеялись.
– Она – сокровище удовольствий, каких вы даже представить себе не можете, – сказал Гэндзи.
– Ты либо дурак, либо безумец. А может, и то, и другое, – откликнулся первый самурай. – Посмотри на нее! Да твоя лошадь, и та больше похожа на женщину. Они, правда, почти одной величины, и нос у них одинаковой длины. Однако у лошади масть намного красивее, чем этот призрачный оттенок волос.
– А ее запах! Неописуемое зловоние!
Гэндзи кротко улыбнулся:
– Очевидно, вы стоите слишком далеко, чтобы почувствовать ее истинный запах. Когда она жаждет близости, то из ее сокровенных частей исходит благоухание, подобное аромату опиума, дарующее истинный восторг. Взгляните, какие у нее изящные руки! Какая кожа – почти прозрачная! Когда она возбуждена, в ней возникает сила, подобная молнии, и если прикоснуться к ней в этот момент, почувствуешь легкий удар. Вот почему у нее такой странный цвет волос. Сама ее суть преображена.
Пока Гэндзи отвлекал внимание противников, Хидё и Сигеру постепенно перемещались. Теперь, если столкновение окажется неизбежным, они смогут атаковать наиболее успешным образом. В первые же мгновения схватки половина противников поляжет под их мечами и копытами их коней. С теми же, кто останется, справиться будет нетрудно. Хидё припомнил одно из утверждений, считавшихся в их клане непререкаемой истиной: один кавалерист из клана Окумити равен десяти пешим самураям. Если согласиться со старым присловьем – а сомневаться у Хидё не было причин, – то преимущество на самом деле на их стороне, а вовсе не на стороне так называемых Людей Добродетели. Хидё и Сигеру быстро переглянулись, давая понять, что готовы перейти к действию.
– А видите ее груди? – продолжал тем временем Гэндзи. – Такие неестественно полные, такие выпуклые!
Под предлогом рассказа об Эмилии он продвинулся вперед на пару шагов, так чтобы оказаться между девушкой и враждебно настроенными самураями. Пожалуй, он сможет зарубить ближайших, прежде чем они успеют что-либо сделать.
– Каждый месяц ее груди созревают. Они зреют прямо сейчас, пока мы с вами разговариваем. Они полнятся, словно молоком, огненной восхитительной росой. Прикоснуться к ней – все равно что прикоснуться ко льду, ибо весь ее внутренний жар сосредоточен в трех местах: груди, устах и влагалище.
Эмилии стало любопытно, о чем же Гэндзи беседует с новыми знакомыми. Похоже, он говорил о чем-то необычайно увлекательном: большинство японцев стояли, приоткрыв рты, а некоторые даже смотрели в ее сторону. Эмилия улыбнулась им, надеясь, что ее дружелюбие согласуется со словами Гэндзи.
Старк тоже не ведал, о чем толкует Гэндзи, но зато знал, что следует делать. Все три самурая Окумити передвигались так, чтобы занять наиболее выгодную для боя позицию. Очевидно, назревала схватка.
Старк пересчитал противников. Двадцать пять человек, все при мечах. Огнестрельного оружия ни у кого нет – по крайней мере, на виду. Двадцать пять фехтовальщиков – против Гэндзи, Хидё и Сигеру. Даже с учетом того, что они верхом, а их противники пешие, расклад неважный. У Старка под рукой был лишь его маленький револьвер тридцать второго калибра. Шесть пуль. Запасные патроны далеко. Был бы у него сейчас нож, он добавил бы к этим шести еще пару человек – но и нож упрятан. В самом лучшем случае им удастся справиться с половиной противников. А вторая половина прикончит их всех. Если не придумает чего похуже. Старк взглянул на Эмилию. Она находилась рядом с Гэндзи. А Хэйко – чуть позади. Пожалуй, ему следует убить Эмилию первым выстрелом, а Хэйко – вторым, чтобы избавить их от мучений. Потом он застрелит ближайших четверых противников и затопчет конем столько, сколько успеет, прежде чем его самого стащат с седла. Старк был готов. Он расслабился, и мысли покинули его.
К первому самураю, на мгновение опешившему от безумных россказней Гэндзи, наконец-то вернулся дар речи.
– Оставь свои извращенные фантазии при себе! – рявкнул он. – Хватит с нас и вашего зловония!
– Трудно понять, от кого так воняет: от ваших нечищенных лошадей, от этого животного, с которым ты спишь, или от тебя самого – настолько ты выродился!
– Довольно! – не выдержал Сигеру.
Он пришпорил коня и выехал вперед. Люди Добродетели выхватили мечи.
– А теперь просите прощения у ваших предков, ибо после того, как мы покончим с вами, мы разрушим их алтари, выкопаем их останки и выбросим в мусорные ямы неприкасаемых!
Кольцо сомкнулось – самураи шагнули к нему и тут же попятились.
– Сигеру!
– Не может быть! Он умер!
И после секундного оцепенения самураи пустились наутек, кто куда, не разбирая дороги. Лишь те двое, что вели разговор, не сдвинулись с места. Они рухнули на колени и уткнулись лбом в землю.
– Прошу, примите мои извинения, – сказал первый самурай, – и пощадите моих престарелых родителей.
– Мои дети – невинные младенцы. Пусть моя кровь очистит их, – сказал второй.
Они принялись действовать одновременно. Первый схватился руками за клинок своего катана – по мечу тут же заструилась кровь из рассеченных ладоней – и вонзил его себе в горло. Самурай свалился набок. Кровь хлынула толчками – из раны, изо рта, из ноздрей, а с нею тело покинула и жизнь. Второй самурай сунул клинок в рот и с силой подался вперед. Рукоять воткнулась в землю, а клинок на половину длины вышел из черепа. Меч помешал самураю упасть – катана и коленопреклоненный человек образовали чудовищный треугольник. Он умер в мучительных конвульсиях.
От этого зрелища Эмилия потеряла сознание и упала бы, не успей Гэндзи подхватить ее. Князь опасался, что сам рухнет с седла под ее тяжестью. Но, к его удивлению, девушка оказалась совсем не такой грузной, какой казалась на вид. Да и не такой уж крупной, если взглянуть на нее вблизи. Просто ее чрезмерно пышные формы и странная внешность искажали восприятие, потому он и оценил ее истинные пропорции неправильно.
Сигеру собрался спешиться.
– Не нужно, – сказал Гэндзи.
– Я должен опознать их, – отозвался Сигеру. Лицо его горело. Лишь кровь охладит его гнев.
– Оставь, – велел Гэндзи. – Сейчас для всех настало время испытаний. Эти люди ошибались, но искренность их несомненна. Давайте же почтим их искренность и забудем о прочем.
Сигеру поклонился. Но когда Гэндзи двинулся вперед, он все-таки соскочил с коня. Он изучил гербы на кимоно мертвецов и запомнил их лица. Гэндзи чересчур сострадателен. Существуют слова, которые нельзя ни забыть, ни простить.
Один из покойников упомянул родителей, второй – детей. Когда нынешний кризис минует, он разыщет их и сделает то, что надлежит.
Сигеру вновь вскочил в седло и пришпорил коня.
* * *
– Я не понимаю! – восклицала Эмилия. – Вот только что все разговаривали. Князь Гэндзи даже, кажется, шутил. А потом вдруг…
Девушку била дрожь, и она никак не могла совладать с собой. Эмилия прижалась к Старку, надеясь, что он тоже обнимет ее покрепче. Он обвил ее рукой. Но это не помогло. Эмилию все равно продолжало трясти. Ей никогда и в голову не приходило, что она может оказаться свидетельницей столь ужасного и столь бессмысленного насилия. А от того, что насилие это обернулось самоубийством, становилось еще страшнее. Люди стоят и беседуют – а в следующее мгновение вдруг лишают себя жизни и тем самым навлекают вечное проклятие на свои бессмертные души. Но ради чего? Эти ужасные раны, это бульканье крови! Сможет ли она когда-нибудь позабыть их?
– Они думают совсем не так, как мы, – сказал Старк. Впрочем, он и сам понимал, что подобные слова ничего не объясняют. У враждебно настроенных самураев имелся огромный перевес в численности. Однако же стоило Сигеру произнести несколько слов, и они разбежались кто куда. Почему? Этого Старк не знал. Двое из них убили себя, причем весьма мучительным способом. Раз уж они решились на такую смерть, значит, храбрости им было не занимать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60