Однако оно не обязательно должно выглядеть таковым. Отступление – это стратегия. Притвориться отступающим – тоже стратегия.
Судзумэ-нокумо (1600)
– Дзимбо – не настоящее твое имя, – сказал Гэндзи.
– А что такое – настоящее имя? – отозвался Дзимбо.
Гэндзи расхохотался:
– Ты – чужеземец. Однако же ты обрил голову, надел залатанную рясу дзэнского монаха и разговариваешь загадками, в точности как говорил старый настоятель Дзэнгэн. Это он научил тебя говорить по-японски?
– Нет, мой господин. Настоятель Дзэнгэн спас меня во время эпидемии холеры. А деревенские дети, ухаживавшие за мной, пока я выздоравливал, научили меня слушать и говорить.
– Как неожиданно! Я уверен, что никто из них не знает ни единого иероглифа.
– И я не знаю, мой господин.
– В таком случае твои способности к языкам выглядят еще более поразительными. Никто из нас, прожив год в американской деревне, среди неграмотных крестьян, не выучил бы ваш язык и вполовину так хорошо, как ты выучил наш.
– Благодарю вас, господин, от лица моих учителей. Это им по праву принадлежат все ваши похвалы.
Ткань шатра на миг затрепетала под легким порывом ветра. Гэндзи взглянул на бледное зимнее небо. Уже начало смеркаться. Прежде чем закончится час барана, они смогут выступить в обратный путь. Они доберутся к границе к тому моменту, как стемнеет, и пересекут враждебную им провинцию Ёсино ночью. В том имелось одно явное преимущество: ночью куда меньше шансов напороться на вражеский отряд. Хватит с него одной бессмысленной бойни.
– Когда ты приехал в Японию, – сказал Гэндзи, – ты был христианским миссионером. Теперь ты дзэнский монах. Тогда ты называл себя Джеймсом Боханноном. Теперь ты говоришь, что ты – Дзимбо. Скажи, а как ты называл себя до того, как стал Джеймсом Боханноном?
– Итан Круз, – ответил Дзимбо.
– А до того?
– До того я был просто Итан.
– Полагаю, эта смена имен никак не связана с христианской религией?
– Совершенно верно, мой господин.
– И с дзэном тоже.
– И это верно, мой господин.
– Тогда с чем же это связано?
Прежде чем ответить, Дзимбо опустил взгляд и сделал медленный глубокий вдох, прогоняя энергию через тандэн, центр сосредоточения. С выдохом он изгнал из себя страх, ненависть и страсти.
– Я бежал.
– От кого?
– От себя.
– Нелегкая затея, – сказал Гэндзи. – Многие пытались убежать от себя. Но никто из тех, кого я знал, не преуспел. А тебе это удалось?
– Да, мой господин, – ответил Дзимбо. – Удалось.
* * *
Он не в первый раз отправлялся в путь вместе с Томом, Пеком и Хэйлоу. Они были достаточно представительны на вид и никогда не создавали проблем. Но Итан не любил их, поскольку не доверял им. Он унаследовал эту привычку от старика. Привычка была хорошая, особенно для человека его ремесла. А промышлял Итан грабежами, кражами и угоном скота.
«Доверять нельзя никому и никогда, – говорил старый Круз. – Неважно, каким умником ты себя считаешь. Неважно, насколько тебе кто-то понравился. Никогда не забывай держать ухо востро. А то ведь во всех этих теплых чувствах есть что-то такое, отчего теряешь бдительность. Уж не знаю, в чем тут дело. Но только стоит тебе проникнуться теплыми чувствами к человеку, которому ты не доверяешь, и вскорости ты просыпаешься ночью оттого, что тебе раскроили череп топором. И тебе остается винить за все лишь собственное слюнтяйство».
Итан сильно подозревал, что Круз исходил из собственного опыта, поскольку у старика на затылке красовалась вмятина, оставленная топором, и поверх этого шрама волосы не росли.
«Это очень плохо – влюбляться в тех, кто не заслуживает доверия, – говорил Круз. – Да, парень, я о женщинах. И нечего мне тут кивать и соглашаться. Я точно знаю, что все равно ты в это вляпаешься. Все мы вляпываемся. А знаешь почему? Да потому, что нет на свете женщины, заслуживающей доверия. Все они, все до единой – лживые, вероломные шлюхи».
Несомненно, на эти воззрения повлияло еще и общество, в котором вращался Круз. В конце концов, сутенер проводит большую часть времени среди шлюх, а ложь, жульничество и вероломство – обычные уловки любой шлюхи. Так-то.
Итан так никогда и не узнал, кому Круз был обязан тем ударом топора, мужчине или женщине. Но он предполагал, что если в это дело и была замешана женщина, то без мужчины тоже не обошлось. Обычное дело. А Круз сваливал на рану свои приступы головокружения и дурноты, вспышки бешеной ярости, провалы в памяти и тягу к спиртному.
«Даже и не помню, как это вышло, – говорил Круз. – Голова зажила, но кость так и осталась вдавленной. Вот она теперь и давит мне на мозги. Напоминает, чтобы я больше никогда в жизни не привязывался к тому, кому нельзя доверять. Эй, малый, ты меня слышишь? Я по большей части имею в виду женщин, но за мужчинами тоже нужен глаз да глаз, особенно когда в дело замешаны женщины и деньги. И знаешь, что я тебе скажу? Они всегда замешаны, женщины и деньги. Именно потому мир превратился в юдоль воровских разборок. Из-за любви женщин к деньгам».
Но в конечном итоге Круза доконала не тяга женщин к деньгам и не топор. Это была шлюха по имени Мэри Энн. Ничем не примечательная шлюха, немолодая, с двумя дочками, которых нужно было кормить и одевать. Девчонки были слишком маленькие, чтобы торговать собой, поскольку Круз терпеть не мог педофилов. Он заявил, что в его заведении не будут трахать никого, кому еще не сравнялось двенадцати лет, – и твердо придерживался этой линии. В тот день, когда они познакомились с Итаном, Круз из-за этого застрелил двоих мужчин. Собственно, они как раз собирались трахнуть Итана. Они это делали не в заведении Круза, но Итану тогда еще не исполнилось двенадцати лет – точнее говоря, ему и десяти-то еще не было, – а Круз случайно проходил мимо конюшни, и крики привлекли его внимание. Круз заглянул в конюшню, увидел то, что увидел, распространил действие своего правила на этих двух педофилов и вывел их из строя – на веки вечные.
«Малый, родители не для того тебя растили, – сказал Круз. – Ты бы держался поосмотрительнее. Пожалуй, я поговорю с ними на эту тему».
Итан ответил, что как только он выяснит, кто же были его родители, так непременно ему сообщит.
«Э, так ты сирота?»
«А что такое сирота?»
Круз тоже был сиротой. Он забрал Итана в свой бордель, велел Бетси выкупать мальчишку и приставил его убирать комнаты, драить полы, наливать виски и кормить свиней. Круз утверждал, что есть в запахе свиней что-то такое, от чего мужчину так и тянет трахаться. Свиньи полезны для нашего бизнеса. Итан же на это сказал, что ему не нравится, как пахнут свиньи. «Э, малый, побудешь здесь немного – передумаешь. Что ж это у нас за мир, что мальчишке вроде тебя безопаснее работать в борделе, чем на конюшне?»
«Как тебя зовут, малый?»
«Итан».
«Итан, а дальше?»
«Просто Итан. А тебя?»
«Мануал Круз».
«Мануэль Круз».
«Нет, черт подери! Мануал, а не Мануэль! Я тебе что, какой-нибудь гребаный мексиканский батрак, подыхающий с голоду? Я что, похож на гребаного батрака? – Он указал на свою безукоризненно чистую одежду. – Или я похож на умирающего с голоду? – Круз похлопал себя по выпуклому брюшку. – Или, может, я похож на гребаного мексиканца?»
Ответить на последний вопрос было труднее всего, поскольку Круз действительно был мексиканцем. Но Итан решил придерживаться выбранной линии и снова покачал головой.
Круз расхохотался и весело хлопнул мальчишку по плечу: «Лучше уж я буду выглядеть как гребаный мексиканец, поскольку я и вправду мексиканец. Но зато я не голодаю и не ковыряю землю мотыгой. Мои родители здорово ради этого потрудились, да вот только умерли до срока».
Круз тоже умер до срока. Потому-то Итан Круз и сидел сейчас вместе с Томом и Пекому костра, в холмах севернее Остина, и ждал, пока вернется Хэйлоу, вернется и сообщит, что нашел нору Мэтью Старка. И Хэйлоу вернулся.
– Маленькое ранчо, милях в двадцати к северу отсюда. Может, в двадцати пяти. Только его там нету.
Хэйлоу соскочил с храпящей лошади. Придется ему в ближайшее время красть себе новую. У этого здоровяка весом в три сотни фунтов – и к тому же неважного наездника – лошади надолго не задерживались.
– Говорят, будто он побывал в Аризоне и получил от губернатора патент аризонского рейнджера. Чего у нас есть пожрать?
– Я думал, что рейнджеры бывают только техасские, – заметил Том.
– Я тоже так думал, – отозвался Хэйлоу, черпая бобы прямо из котелка и отправляя в рот. – Но так говорят в городе.
– Чего они там, в Аризоне, нанимают в рейнджеры убийц? – удивился Пек.
– А кого это в наше время волнует? – откликнулся Хэйлоу. С бобами он покончил и теперь полез в седельную сумку за вяленым мясом. – Им только одного надо: чтоб человек был опытный.
– Ну, тогда мы тоже можем съездить туда и выправить себе патенты, – сказал Том. – Мы же убийцы.
– Мы убивали только по случайности, – пояснил Хэй-лоу. – А там нужны профессионалы.
– Кто сейчас на ранчо? – спросил Итан.
– Никого, кроме шлюхи и двух ее сучонок, – ответил Хэйлоу.
Итан встал и оседлал коня. Остальные нагнали его перед рассветом, на холме у ранчо Старка.
– Ну чего, подождем его? – поинтересовался Пек. – Подкараулим, когда он будет возвращаться?
– А чего, неплохая идея, – согласился Хэйлоу. – В городе говорили, что он вроде должен вот-вот вернуться.
– Он любит эту шлюху? – спросил Итан.
– Он пришел и забрал ее, – сказал Хэйлоу. – Должно быть, чего-то она для него значит.
– Он ее любит? – повторил Итан.
– Да кто ж это знает, кроме него самого? – отозвался Хэйлоу.
Над трубой поднялась первая струйка дыма. На ранчо кто-то проснулся. Итан пришпорил коня и поскакал вниз по склону.
Когда все было закончено, Итан уже не чувствовал желания дожидаться Старка. Он вообще ничего не чувствовал, кроме подступающей к горлу тошноты. Возвращаться в Эль-Пасо смысла не было. Бордель, конечно, остался, но теперь, со смертью Круза, он превратился в обычный бордель, а Итан так и не научился любить запах свиней.
Они перегнали небольшое стадо Старка через границу и продали в Хуаресе за полцены. Они не знали наверняка, погонится ли Старк за ними, но подозревали, что все-таки погонится.
– Я так точно в этом уверен, – сказал Пек.
– А я нет, – возразил Том. – Из-за какой-то шлюхи?
– А как насчет тех двух сучек? – поинтересовался Хэйлоу.
После того как они побывали на ранчо Старка, Хэйлоу стал есть еще больше. Теперь его вес приближался к четырем сотням фунтов. Новая лошадь Хэйлоу, купленная в Хуаресе, уже начала хрипеть.
Том и Пек ничего на это не сказали, но оглянулись, а это уже само по себе было достаточно красноречивым ответом.
В конце концов они удостоверились в том, что Старк и вправду за ними гонится. Несколько раз они приезжали в какой-нибудь городишко через день-другой после того, как Старк покидал его. И Старк, и сами они петляли, вместо того чтобы ехать по прямой.
– Хватит с меня этого дерьма! – заявил Хэйлоу. – Я отправляюсь домой.
– Какого хрена? – поинтересовался Пек. – Ты что, думаешь, что он тебя не отыщет в Эль-Пасо?
– Не в Эль-Пасо. На Гавайи.
Настоящее имя Хэйлоу начиналось с «Хэелоа» и продолжалось бог весть на какую длину.
– И чего ты там забыл? – спросил Том. – Ты ж говорил, что вся твоя семья, весь город, вообще весь народ перемер от оспы.
– Горы остались. Реки остались. Океан остался. Я скучаю по ним.
Они продолжали держаться вместе, пока не добрались до ла сиудад де лос Анджелес. Там Пек заявил: «Да пошло все на хрен! Если он хочет меня найти, пускай ищет здесь». Том остался в Сакраменто. Его дядя держал там бар и предложил Тому присматривать за шлюхами. «Я же ничего особенно плохого не сделал, – сказал Том. – Я извинюсь, Старк даст мне в морду, и на том мы разойдемся».
Хэйлоу добрался с Итаном до Сан-Франциско. Он надеялся отыскать там корабль, идущий на Гавайи, но, увидев океан, передумал. Здоровяк – теперь Хэйлоу весил около пятисот фунтов и передвигался уже не верхом, а в двуконной повозке – уселся и расплакался, заслышав, как волны плещут о причал. «Слишком много могил там осталось», – сказал он.
Итан тоже застрял в Сан-Франциско. Но однажды, направляясь в бар, он услышал уличного проповедника. «Я пришел призвать не праведников, – сказал проповедник, – но грешников к покаянию». Кто-то сказал «аминь». Невидимые тиски, сжимавшие сердце Итана, внезапно разжались. Он упал на колени и расплакался. Тем же вечером он переступил порог миссии Света Истинного слова пророков Господа нашего Иисуса Христа. Месяц спустя новый миссионер Джеймс Боханнон уже плыл в Японию.
Итан взял новое имя потому, что чувствовал себя переродившимся до полной неузнаваемости. Но истинное перерождение произошло лишь после того, как он вместе с дюжиной других миссионеров добрался в деревню Кобаяси в провинции Ямакава, где им надлежало создать новую миссию.
В день их прибытия в тех краях вспыхнула эпидемия холеры. Через месяц из всех миссионеров в живых остался один лишь Итан. Среди крестьян тоже было много умерших, и местные жители винили во всем чужаков. Итан выжил лишь благодаря тому, что старик-настоятель монастыря Мусиндо, Дзэнгэн, забрал его в монастырь и выходил. Должно быть, настоятель пользовался в этих краях определенным авторитетом: отношение крестьян к Итану изменилось. Они начали приносить ему еду, менять на нем одежду, мыть его. Особенно часто его навещали дети; им было интересно лишний раз взглянуть на Итана, ведь они никогда прежде не видели чужеземцев.
Как-то так случилось, что, пока Итан валялся в бреду, барьеры рухнули. Когда жар спал, Итан обнаружил, что понимает многое из того, что говорят дети, и сам может произнести несколько слов. К тому времени, когда он начал подниматься на ноги, он уже мало-помалу беседовал с Дзэнгэном.
Однажды Дзэнгэн спросил его:
– Каким было твое лицо до того, как родились твои родители?
Итан уже готов был сказать Дзэнгэну, что никогда не знал своих родителей, но внезапно все обыденные понятия потеряли смысл.
С тех пор Дзимбо стал носить вместо костюма христианского миссионера рясу буддийского монаха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60