Качество удивило, суперская цена
«Ты всегда будешь моим Блистательным Принцем».
Ее красота была не вполне японской. Гэндзи не узнал ее, но в глубине сердца чувствовал, что она ему очень дорога. Он знает ее. Или будет знать. Эта женщина – госпожа Сидзукэ.
Женщина улыбнулась ему сквозь слезы. Она сказала:
– Сегодня утром я закончила перевод. Я только не знаю, что лучше: оставить японское название или все-таки перевести заголовок на английский. Как ты думаешь?
– Английский, – сказал Гэндзи.
Он хотел попросить, чтобы она все-таки перевела название на английский, но ему хватило сил лишь на одно слово. Но госпожа Сиздукэ поняла его.
– Хорошо, пусть будет английский… Она бы так нами гордилась!
Гэндзи хотелось спросить, кто будет ими гордиться и почему, но у него пропал голос. На изящной шее женщины что-то блестело.
* * *
И вот теперь он разглядел ту же самую вещь на шее чужой женщины.
Маленький серебряный медальон, размером не больше ногтя большого пальца, с изображением креста и стилизованного цветка, скорее всего лилии.
* * *
– Князь Гэндзи!
Но он снова провалился в забытье.
Эмилия осторожно спрятала его руку под покрывало и подоткнула кокон поплотнее. Ничего, снизу она может согревать его не хуже, чем сверху. Из раны на его груди сочилась кровь и капала на грудь Эмилии. Повязки на спине тоже пропитались кровью. От напряжения раны открылись. Если она сейчас попытается переложить Гэндзи, он может очнуться и снова начать сражаться с кем-то в горячечном бреду и еще больше повредит себе.
Однако в новом их положении заключалось нечто порождающее неловкость и смущение. Пока князь спал, все было нормально. Когда же Гэндзи очнулся, Эмилию охватило смятение. Оно не имело под собой никаких разумных оснований. Ни она сама, ни Гэндзи не делали ничего дурного и не проявляли никаких грешных намерений. И все-таки сам тот факт, что сейчас Гэндзи лежал на ней, очень беспокоил Эмилию. Теперь ситуация приобрела двусмысленность – хотя, конечно, за ними никто не наблюдал, а значит, и не мог сделать ошибочный вывод.
Нет, трогать раненого слишком рискованно. Уж лучше выглядеть дурно, чем дурно поступать. А доводить горячечного больного до того, чтобы он причинил себе вред, – это, несомненно, дурно.
Сквозь снежный покров пробивался рассвет, а Эмилию постепенно охватила дремота. Вскоре девушка тоже уснула.
Снег продолжал идти весь день.
* * *
– Еще час – и они бы умерли, – сказал Сигеру. – Она проделала отверстие для воздуха, но его занесло снегом. Они медленно задыхались.
Хидё взглянул в сторону костра, возле которого спали князь Гэндзи и Эмилия. Он уже перевязал князя и накормил их обоих. Они будут жить.
Сигеру показал Хидё маленький револьвер.
– В нем осталось всего две пули. Четыре выпущено. Думаю, она прогнала тех, кто напал на Гэндзи. Кто знает?
Возможно, где-нибудь там валялись трупы, но их занесло снегом.
Сигеру не стал рассказывать, в каком виде нашел их. Гэндзи и эта женщина были почти обнажены. Они лежали, прижимаясь друг к другу и укрываясь одеждой. Сигеру не знал, действительно ли женщина выстрелила в кого-то и тем самым спасла Гэндзи. Но он твердо знал, что она избавила князя от смерти теплом своего тела. С такими ранами, с такой потерей крови Гэндзи просто замерз бы насмерть.
– Господин Сигеру, – сказал Хидё. От удивления глаза его расширились. – Вы понимаете, что произошло?
– Да. Пророчество исполнилось. Чужеземец, встреченный под Новый год, спас князя Гэндзи от смерти.
Часть IV
МОСТ МЕЖДУ ЖИЗНЬЮ И СМЕРТЬЮ
Глава 13
ЯБЛОНЕВАЯ ДОЛИНА
Мудрецы говорят, что счастье и печаль суть одно. Не потому ли, находя первое, мы неизменно находим и второе?
Судзумэ-нокумо (1861)
– Так что неважный из меня самурай, – сказал Гэндзи.
Он лежал в главной княжеской спальне замка «Воробьиная туча». Гэндзи никак не мог привыкнуть, что теперь это его комната. Слишком уж сильно тут ощущалось присутствие его деда.
– Господин, как вы можете так говорить?! – воскликнул Сэйки. – Вы сумели выжить в чрезвычайно опасных обстоятельствах! Именно этого и ожидают от самурая!
Сэйки и Хидё сидели на коленях рядом с постелью князя. Гэндзи лежал на левом боку, а доктор Одзава тем временем обрабатывал его раны.
– Вы переплыли море в бурю, пережили нападение китов и попали в плен к предателям. Вот это я бы действительно назвал опасными обстоятельствами.
Гэндзи вздрогнул, когда врач снял с раны присохшую повязку. Оба самурая резко вдохнули и подались вперед, словно пытаясь чем-то помочь.
– Прошу прощения, господин, – сказал доктор Одзава. – Это все моя неуклюжесть.
Гэндзи отмахнулся от извинений.
– Я позволил банде оборванных дезертиров захватить себя врасплох. Меня защитила Эмилия и спас мой дядя. Вряд ли нам захотелось бы, чтобы эту историю торжественно поведали на очередном празднестве в честь моего дня рождения.
– Вы получили раны, которые просто убили бы более слабого человека, – возразил Сэйки. – Но ваш боевой дух позволил вам выжить. Что для самурая важнее боевого духа?
– Возможно, капля обычной бдительности.
Хидё больше не в силах был сдерживаться. Он прижался лбом к полу и так застыл, считая, что недостоин смотреть на раненого князя. Хидё не позволил себе издать ни звука. Лишь вздрагивающие плечи свидетельствовали о глубине его горя.
– Что такое, Хидё? – удивился Гэндзи. – Сядь, пожалуйста.
– Это я виноват! – всхлипнул Хидё. – Вас едва не убили, и все из-за моей нерадивости!
– Тебя там не было. Почему же ты винишь себя в нерадивости?
– Потому что я должен был находиться там. Я – ваш главный телохранитель. Я допустил, чтобы вы встретились с опасностью. Это непростительно.
– Ты тогда очень убедительно высказал свою точку зрения, – сказал Гэндзи. – Но я приказал тебе остаться у перекрестка, невзирая на твои возражения и мнение Сигеру. Тебе не оставалось ничего другого, кроме как подчиниться.
– Я мог последовать за вами втайне.
– Хидё, поднимись и прекрати нести чушь. В случившемся не виноват никто, кроме меня самого. Я слишком привык, что меня постоянно окружают надежные и преданные люди, и разучился защищаться самостоятельно. Если кто и должен сейчас плакать от стыда, так это я, а не ты.
– Я согласен с Хидё, – подал голос Сэйки. – То, что вы были ранены, – это и вправду его упущение. Ему следовало нарушить ваш приказ и втайне продолжать оберегать вас. Конечно, потом ему пришлось бы совершить самоубийство, чтобы искупить подобное неповиновение, но до того он мог бы охранять вас, как требует его долг.
– А если бы Кудо со своими людьми добрался до перекрестка? И там не оказалось бы никого, кто мог бы их остановить?
– Господин Сигеру перебил их всех, – сказал Сэйки. – А значит, Хидё вовсе не требовалось стеречь перекресток.
– Тогда мы этого не знали, – возразил Гэндзи. – Кто может сказать, что случилось бы, если б Хидё поступил так, как говоришь ты? Возможно, это помешало бы исполнению пророчества и сейчас ты смотрел бы на мой труп, а не учил меня мудрости неповиновения.
Хидё поднял голову. Сэйки потерял дар речи.
Гэндзи улыбнулся. Когда прочие средства отказывают, всегда можно воспользоваться даром предвидения. Какая, однако, удобная вещь – пророчество!
– Господин, у вас чистые раны, – сказал доктор Одзава. – Ни малейших признаков воспаления. Кроме того, я, как ни удивительно, не нахожу у вас сколько-нибудь серьезных обморожений. Я теряюсь в догадках. Как такое могло получиться? Господин Сигеру сказал, что нашел вас в сугробе.
– Я был не один, – отозвался Гэндзи. – Моя спутница знала эскимосскую мудрость и сумела хорошо воспользоваться своими знаниями.
– Что такое «эскимос»? – спросил доктор Одзава. – Какая-то часть лекарского искусства чужеземцев?
– Несомненно.
– Я бы хотел, с вашего позволения, побеседовать с ней об этом «эскимосе». Быть может, госпожа Хэйко согласилась бы переводить нашу беседу?
– Я уверен, что вы очень много почерпнете из этой беседы, – сказал Гэндзи.
Жаль, что ему не удастся полюбоваться на это. Презабавная выйдет картина. Эмилия, несомненно, скажет правду. Она всегда говорит правду. Ведь ложь, как она утверждает, – грех против Христа. Как же она будет краснеть и смущаться, стараясь объяснить, что именно она сделала, и при этом не наболтать лишнего! Гэндзи представил себе эту сцену и рассмеялся.
– Господин?
– Я просто радуюсь тому, что мое выздоровление идет так быстро. Спасибо вам за ваши старания, доктор Одзава.
– Только не перенапрягайтесь, пока не поправитесь окончательно, иначе вам может снова стать хуже.
Гэндзи поднялся с постели. Прежде он просто подождал бы, пока слуги оденут его. Теперь же, гневаясь на себя за свою беспомощность, проявленную в глуши, Гэндзи настоял на том, чтобы одеваться самостоятельно.
– Возможно, я не так уж хорошо владею мечом, – сказал Гэндзи, – но зато великолепно управляюсь с поясом.
– Это была ваша первая настоящая схватка, – возразил Сэйки. – В следующий раз ъы справитесь лучше.
– Еще бы! Хуже все равно некуда.
– Вы слишком строги к себе, мой господин, – молвил Сэйки. – Я впервые увидел хлещущую кровь во время бунта в западной части княжества – это было еще до вашего рождения. И как ни печально мне об этом говорить, я все же вынужден признаться, что меня тогда вырвало и я испачкал свою набедренную повязку.
– Быть не может! – изумился Гэндзи. – Ты?
– К несчастью, да, – признал Сэйки.
Гэндзи рассмеялся, и Хидё присоединился к нему. Сэйки тоже засмеялся. Он не стал упоминать о том, что ему тогда было тринадцать лет и кровь хлестала из двух вооруженных крестьян, которых он убил своим первым взрослым катана. Сэйки был рад, что эта история подняла дух Гэндзи. Ради такого стоило пожертвовать толикой достоинства.
– Ой, простите. Я помешала вам совещаться?
На пороге стояла Эмилия. Ее платье было того же фасона, что и прежнее, однако не из ситца, а шелковое. И все прочее – нижняя юбка, панталоны, чулки – тоже было шелковым. Старая одежда не пережила путешествия в глуши. Швеи в замке использовали ее как образец для изготовления новой. Эмилия предпочла бы ситец – все-таки он скромнее. Но отказаться от дара, преподнесенного от чистого сердца, некрасиво. И потому Эмилия впервые в жизни оказалась с головы до пят разодета в шелка. Даже стеганый жакет, такой же бесформенный и большой, как и тот, погибший, воссоздали из этой чудной ткани.
– Мы как раз заканчиваем, – сказал Гэндзи. – Еще пару слов, и все. Прошу вас, входите.
– Госпожа Эмилия, – подал голос Сэйки. Они с Хидё низко поклонились девушке. – Счастлив видеть вас в добром здравии.
Гэндзи отметил про себя, что Сэйки стал относиться к Эмилии куда почтительнее. Из «этой чужеземной женщины» она превратилась для него в «госпожу Эмилию». Исполнившееся пророчество в одночасье вознесло ее на совершенно другую ступень. Гэндзи был рад этому. Жизнь и так сурово обошлась с Эмилией; бедняжка осталась почти совсем одна в чужой стране, овдовела прежде свадьбы. Если окружающие будут добры к ней, это хоть немного смягчит ее боль.
– Он говорит, что счастлив видеть вас в добром здравии, – перевел Гэндзи.
– Пожалуйста, поблагодарите мистера Сэйки от моего имени. Я тоже очень рада видеть его живым и здоровым.
– Она благодарит тебя за доброту, Сэйки, и говорит, что рада видеть тебя живым и здоровым. Нам нужно еще что-нибудь обсудить?
– Нет, мой господин, – сказал Сэйки. – Мятеж против вас подавлен. Осталось лишь определить наказание виновным. С самыми сложными случаями уже разобрался господин Сигеру. А я завтра поведу отряд из ста человек в Кагэсиму.
– Думаю, довольно будет просто казнить деревенских старейшин, – распорядился Гэндзи. – А прочим следует со всей строгостью напомнить, как важно хранить верность – и не только своему непосредственному господину, но и своему князю.
– Это не соответствует традиции, мой господин.
– Знаю.
– Мудро ли это, в нынешнее время проявлять такую доброту? Может сложиться впечатление, что вам не хватает решимости, чтобы поступить так, как должно.
– У меня достаточно решимости, чтобы поступать так, как должно, когда это действительно необходимо. Но грядущее принесет с собой еще множество убийств. И если уж мы должны убивать, лучше сосредоточиться на наших врагах, а не на наших собственных крестьянах.
– Да, мой господин.
Сэйки и Хидё вышли. Уже на пороге Хидё произнес:
– Я буду ждать с лошадьми.
Гэндзи чуть было не сказал, что его присутствие не требуется. Что они не собираются уезжать далеко. Но на лице Хидё написана была такая решимость, что Гэндзи промолчал. Видимо, некоторое время его никуда не будут отпускать одного.
– Хорошо, Хидё.
– Господин, вы уверены, что вам уже можно садиться на коня? – поинтересовалась Эмилия.
– Мы поедем медленно и осторожно, – обещал Гэндзи. – Все обойдется.
– Может, лучше прогуляться пешком? Я до сих пор почти не видела замка. Но то, что я успела увидеть, мне очень понравилось.
– И вы непременно его увидите. Но сегодня нам нужно проехаться. Я хочу вам кое-что показать.
– И что же?
– Увидите, когда доедем.
Эмилия рассмеялась.
– Сюрприз? В детстве я очень любила сюрпризы. Как вы думаете, может, пригласить с нами и Мэтью?
– Он занят, – сказал Гэндзи. – Тренируется. Слышите? Издалека донесся приглушенный звук выстрела.
– И кроме того, я хочу показать это вам, а не ему.
– Ваше приглашение выглядит все загадочнее, – сказала Эмилия.
– Ничего, это ненадолго, – отозвался Гэндзи.
* * *
Последняя голова принадлежала младенцу, которому еще не исполнилось и года. Сигеру насадил ее на копье, замыкающее длинный ряд, что протянулся перед главными воротами замка. Зимы в княжестве Акаока теплее, чем в горах Хонсю. Лицо Кудо уже успело разложиться до такой степени, что сделалось неузнаваемым. На прочих до сих пор читалось выражение последней муки. Здесь были Кудо, две наложницы, пятеро детей, вдовая мать, брат, тети, дяди, свояки, свояченицы, двоюродные братья и сестры, племянники и племянницы – всего пятьдесят девять голов.
Семейство Кудо перестало существовать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Ее красота была не вполне японской. Гэндзи не узнал ее, но в глубине сердца чувствовал, что она ему очень дорога. Он знает ее. Или будет знать. Эта женщина – госпожа Сидзукэ.
Женщина улыбнулась ему сквозь слезы. Она сказала:
– Сегодня утром я закончила перевод. Я только не знаю, что лучше: оставить японское название или все-таки перевести заголовок на английский. Как ты думаешь?
– Английский, – сказал Гэндзи.
Он хотел попросить, чтобы она все-таки перевела название на английский, но ему хватило сил лишь на одно слово. Но госпожа Сиздукэ поняла его.
– Хорошо, пусть будет английский… Она бы так нами гордилась!
Гэндзи хотелось спросить, кто будет ими гордиться и почему, но у него пропал голос. На изящной шее женщины что-то блестело.
* * *
И вот теперь он разглядел ту же самую вещь на шее чужой женщины.
Маленький серебряный медальон, размером не больше ногтя большого пальца, с изображением креста и стилизованного цветка, скорее всего лилии.
* * *
– Князь Гэндзи!
Но он снова провалился в забытье.
Эмилия осторожно спрятала его руку под покрывало и подоткнула кокон поплотнее. Ничего, снизу она может согревать его не хуже, чем сверху. Из раны на его груди сочилась кровь и капала на грудь Эмилии. Повязки на спине тоже пропитались кровью. От напряжения раны открылись. Если она сейчас попытается переложить Гэндзи, он может очнуться и снова начать сражаться с кем-то в горячечном бреду и еще больше повредит себе.
Однако в новом их положении заключалось нечто порождающее неловкость и смущение. Пока князь спал, все было нормально. Когда же Гэндзи очнулся, Эмилию охватило смятение. Оно не имело под собой никаких разумных оснований. Ни она сама, ни Гэндзи не делали ничего дурного и не проявляли никаких грешных намерений. И все-таки сам тот факт, что сейчас Гэндзи лежал на ней, очень беспокоил Эмилию. Теперь ситуация приобрела двусмысленность – хотя, конечно, за ними никто не наблюдал, а значит, и не мог сделать ошибочный вывод.
Нет, трогать раненого слишком рискованно. Уж лучше выглядеть дурно, чем дурно поступать. А доводить горячечного больного до того, чтобы он причинил себе вред, – это, несомненно, дурно.
Сквозь снежный покров пробивался рассвет, а Эмилию постепенно охватила дремота. Вскоре девушка тоже уснула.
Снег продолжал идти весь день.
* * *
– Еще час – и они бы умерли, – сказал Сигеру. – Она проделала отверстие для воздуха, но его занесло снегом. Они медленно задыхались.
Хидё взглянул в сторону костра, возле которого спали князь Гэндзи и Эмилия. Он уже перевязал князя и накормил их обоих. Они будут жить.
Сигеру показал Хидё маленький револьвер.
– В нем осталось всего две пули. Четыре выпущено. Думаю, она прогнала тех, кто напал на Гэндзи. Кто знает?
Возможно, где-нибудь там валялись трупы, но их занесло снегом.
Сигеру не стал рассказывать, в каком виде нашел их. Гэндзи и эта женщина были почти обнажены. Они лежали, прижимаясь друг к другу и укрываясь одеждой. Сигеру не знал, действительно ли женщина выстрелила в кого-то и тем самым спасла Гэндзи. Но он твердо знал, что она избавила князя от смерти теплом своего тела. С такими ранами, с такой потерей крови Гэндзи просто замерз бы насмерть.
– Господин Сигеру, – сказал Хидё. От удивления глаза его расширились. – Вы понимаете, что произошло?
– Да. Пророчество исполнилось. Чужеземец, встреченный под Новый год, спас князя Гэндзи от смерти.
Часть IV
МОСТ МЕЖДУ ЖИЗНЬЮ И СМЕРТЬЮ
Глава 13
ЯБЛОНЕВАЯ ДОЛИНА
Мудрецы говорят, что счастье и печаль суть одно. Не потому ли, находя первое, мы неизменно находим и второе?
Судзумэ-нокумо (1861)
– Так что неважный из меня самурай, – сказал Гэндзи.
Он лежал в главной княжеской спальне замка «Воробьиная туча». Гэндзи никак не мог привыкнуть, что теперь это его комната. Слишком уж сильно тут ощущалось присутствие его деда.
– Господин, как вы можете так говорить?! – воскликнул Сэйки. – Вы сумели выжить в чрезвычайно опасных обстоятельствах! Именно этого и ожидают от самурая!
Сэйки и Хидё сидели на коленях рядом с постелью князя. Гэндзи лежал на левом боку, а доктор Одзава тем временем обрабатывал его раны.
– Вы переплыли море в бурю, пережили нападение китов и попали в плен к предателям. Вот это я бы действительно назвал опасными обстоятельствами.
Гэндзи вздрогнул, когда врач снял с раны присохшую повязку. Оба самурая резко вдохнули и подались вперед, словно пытаясь чем-то помочь.
– Прошу прощения, господин, – сказал доктор Одзава. – Это все моя неуклюжесть.
Гэндзи отмахнулся от извинений.
– Я позволил банде оборванных дезертиров захватить себя врасплох. Меня защитила Эмилия и спас мой дядя. Вряд ли нам захотелось бы, чтобы эту историю торжественно поведали на очередном празднестве в честь моего дня рождения.
– Вы получили раны, которые просто убили бы более слабого человека, – возразил Сэйки. – Но ваш боевой дух позволил вам выжить. Что для самурая важнее боевого духа?
– Возможно, капля обычной бдительности.
Хидё больше не в силах был сдерживаться. Он прижался лбом к полу и так застыл, считая, что недостоин смотреть на раненого князя. Хидё не позволил себе издать ни звука. Лишь вздрагивающие плечи свидетельствовали о глубине его горя.
– Что такое, Хидё? – удивился Гэндзи. – Сядь, пожалуйста.
– Это я виноват! – всхлипнул Хидё. – Вас едва не убили, и все из-за моей нерадивости!
– Тебя там не было. Почему же ты винишь себя в нерадивости?
– Потому что я должен был находиться там. Я – ваш главный телохранитель. Я допустил, чтобы вы встретились с опасностью. Это непростительно.
– Ты тогда очень убедительно высказал свою точку зрения, – сказал Гэндзи. – Но я приказал тебе остаться у перекрестка, невзирая на твои возражения и мнение Сигеру. Тебе не оставалось ничего другого, кроме как подчиниться.
– Я мог последовать за вами втайне.
– Хидё, поднимись и прекрати нести чушь. В случившемся не виноват никто, кроме меня самого. Я слишком привык, что меня постоянно окружают надежные и преданные люди, и разучился защищаться самостоятельно. Если кто и должен сейчас плакать от стыда, так это я, а не ты.
– Я согласен с Хидё, – подал голос Сэйки. – То, что вы были ранены, – это и вправду его упущение. Ему следовало нарушить ваш приказ и втайне продолжать оберегать вас. Конечно, потом ему пришлось бы совершить самоубийство, чтобы искупить подобное неповиновение, но до того он мог бы охранять вас, как требует его долг.
– А если бы Кудо со своими людьми добрался до перекрестка? И там не оказалось бы никого, кто мог бы их остановить?
– Господин Сигеру перебил их всех, – сказал Сэйки. – А значит, Хидё вовсе не требовалось стеречь перекресток.
– Тогда мы этого не знали, – возразил Гэндзи. – Кто может сказать, что случилось бы, если б Хидё поступил так, как говоришь ты? Возможно, это помешало бы исполнению пророчества и сейчас ты смотрел бы на мой труп, а не учил меня мудрости неповиновения.
Хидё поднял голову. Сэйки потерял дар речи.
Гэндзи улыбнулся. Когда прочие средства отказывают, всегда можно воспользоваться даром предвидения. Какая, однако, удобная вещь – пророчество!
– Господин, у вас чистые раны, – сказал доктор Одзава. – Ни малейших признаков воспаления. Кроме того, я, как ни удивительно, не нахожу у вас сколько-нибудь серьезных обморожений. Я теряюсь в догадках. Как такое могло получиться? Господин Сигеру сказал, что нашел вас в сугробе.
– Я был не один, – отозвался Гэндзи. – Моя спутница знала эскимосскую мудрость и сумела хорошо воспользоваться своими знаниями.
– Что такое «эскимос»? – спросил доктор Одзава. – Какая-то часть лекарского искусства чужеземцев?
– Несомненно.
– Я бы хотел, с вашего позволения, побеседовать с ней об этом «эскимосе». Быть может, госпожа Хэйко согласилась бы переводить нашу беседу?
– Я уверен, что вы очень много почерпнете из этой беседы, – сказал Гэндзи.
Жаль, что ему не удастся полюбоваться на это. Презабавная выйдет картина. Эмилия, несомненно, скажет правду. Она всегда говорит правду. Ведь ложь, как она утверждает, – грех против Христа. Как же она будет краснеть и смущаться, стараясь объяснить, что именно она сделала, и при этом не наболтать лишнего! Гэндзи представил себе эту сцену и рассмеялся.
– Господин?
– Я просто радуюсь тому, что мое выздоровление идет так быстро. Спасибо вам за ваши старания, доктор Одзава.
– Только не перенапрягайтесь, пока не поправитесь окончательно, иначе вам может снова стать хуже.
Гэндзи поднялся с постели. Прежде он просто подождал бы, пока слуги оденут его. Теперь же, гневаясь на себя за свою беспомощность, проявленную в глуши, Гэндзи настоял на том, чтобы одеваться самостоятельно.
– Возможно, я не так уж хорошо владею мечом, – сказал Гэндзи, – но зато великолепно управляюсь с поясом.
– Это была ваша первая настоящая схватка, – возразил Сэйки. – В следующий раз ъы справитесь лучше.
– Еще бы! Хуже все равно некуда.
– Вы слишком строги к себе, мой господин, – молвил Сэйки. – Я впервые увидел хлещущую кровь во время бунта в западной части княжества – это было еще до вашего рождения. И как ни печально мне об этом говорить, я все же вынужден признаться, что меня тогда вырвало и я испачкал свою набедренную повязку.
– Быть не может! – изумился Гэндзи. – Ты?
– К несчастью, да, – признал Сэйки.
Гэндзи рассмеялся, и Хидё присоединился к нему. Сэйки тоже засмеялся. Он не стал упоминать о том, что ему тогда было тринадцать лет и кровь хлестала из двух вооруженных крестьян, которых он убил своим первым взрослым катана. Сэйки был рад, что эта история подняла дух Гэндзи. Ради такого стоило пожертвовать толикой достоинства.
– Ой, простите. Я помешала вам совещаться?
На пороге стояла Эмилия. Ее платье было того же фасона, что и прежнее, однако не из ситца, а шелковое. И все прочее – нижняя юбка, панталоны, чулки – тоже было шелковым. Старая одежда не пережила путешествия в глуши. Швеи в замке использовали ее как образец для изготовления новой. Эмилия предпочла бы ситец – все-таки он скромнее. Но отказаться от дара, преподнесенного от чистого сердца, некрасиво. И потому Эмилия впервые в жизни оказалась с головы до пят разодета в шелка. Даже стеганый жакет, такой же бесформенный и большой, как и тот, погибший, воссоздали из этой чудной ткани.
– Мы как раз заканчиваем, – сказал Гэндзи. – Еще пару слов, и все. Прошу вас, входите.
– Госпожа Эмилия, – подал голос Сэйки. Они с Хидё низко поклонились девушке. – Счастлив видеть вас в добром здравии.
Гэндзи отметил про себя, что Сэйки стал относиться к Эмилии куда почтительнее. Из «этой чужеземной женщины» она превратилась для него в «госпожу Эмилию». Исполнившееся пророчество в одночасье вознесло ее на совершенно другую ступень. Гэндзи был рад этому. Жизнь и так сурово обошлась с Эмилией; бедняжка осталась почти совсем одна в чужой стране, овдовела прежде свадьбы. Если окружающие будут добры к ней, это хоть немного смягчит ее боль.
– Он говорит, что счастлив видеть вас в добром здравии, – перевел Гэндзи.
– Пожалуйста, поблагодарите мистера Сэйки от моего имени. Я тоже очень рада видеть его живым и здоровым.
– Она благодарит тебя за доброту, Сэйки, и говорит, что рада видеть тебя живым и здоровым. Нам нужно еще что-нибудь обсудить?
– Нет, мой господин, – сказал Сэйки. – Мятеж против вас подавлен. Осталось лишь определить наказание виновным. С самыми сложными случаями уже разобрался господин Сигеру. А я завтра поведу отряд из ста человек в Кагэсиму.
– Думаю, довольно будет просто казнить деревенских старейшин, – распорядился Гэндзи. – А прочим следует со всей строгостью напомнить, как важно хранить верность – и не только своему непосредственному господину, но и своему князю.
– Это не соответствует традиции, мой господин.
– Знаю.
– Мудро ли это, в нынешнее время проявлять такую доброту? Может сложиться впечатление, что вам не хватает решимости, чтобы поступить так, как должно.
– У меня достаточно решимости, чтобы поступать так, как должно, когда это действительно необходимо. Но грядущее принесет с собой еще множество убийств. И если уж мы должны убивать, лучше сосредоточиться на наших врагах, а не на наших собственных крестьянах.
– Да, мой господин.
Сэйки и Хидё вышли. Уже на пороге Хидё произнес:
– Я буду ждать с лошадьми.
Гэндзи чуть было не сказал, что его присутствие не требуется. Что они не собираются уезжать далеко. Но на лице Хидё написана была такая решимость, что Гэндзи промолчал. Видимо, некоторое время его никуда не будут отпускать одного.
– Хорошо, Хидё.
– Господин, вы уверены, что вам уже можно садиться на коня? – поинтересовалась Эмилия.
– Мы поедем медленно и осторожно, – обещал Гэндзи. – Все обойдется.
– Может, лучше прогуляться пешком? Я до сих пор почти не видела замка. Но то, что я успела увидеть, мне очень понравилось.
– И вы непременно его увидите. Но сегодня нам нужно проехаться. Я хочу вам кое-что показать.
– И что же?
– Увидите, когда доедем.
Эмилия рассмеялась.
– Сюрприз? В детстве я очень любила сюрпризы. Как вы думаете, может, пригласить с нами и Мэтью?
– Он занят, – сказал Гэндзи. – Тренируется. Слышите? Издалека донесся приглушенный звук выстрела.
– И кроме того, я хочу показать это вам, а не ему.
– Ваше приглашение выглядит все загадочнее, – сказала Эмилия.
– Ничего, это ненадолго, – отозвался Гэндзи.
* * *
Последняя голова принадлежала младенцу, которому еще не исполнилось и года. Сигеру насадил ее на копье, замыкающее длинный ряд, что протянулся перед главными воротами замка. Зимы в княжестве Акаока теплее, чем в горах Хонсю. Лицо Кудо уже успело разложиться до такой степени, что сделалось неузнаваемым. На прочих до сих пор читалось выражение последней муки. Здесь были Кудо, две наложницы, пятеро детей, вдовая мать, брат, тети, дяди, свояки, свояченицы, двоюродные братья и сестры, племянники и племянницы – всего пятьдесят девять голов.
Семейство Кудо перестало существовать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60