Гэндзи рассмеялся:
– Он попытался подстроить реальность под свои видения. С безумцами это случается. К несчастью, у нас в роду подобные ошибки – не редкость. Равно как и склонность неверно истолковывать сны. Преемник этого моего предка издал специальный указ – в качестве напоминания и предупреждения.
– Очень мудро с его стороны, – одобрила Эмилия, пытаясь загладить свое неуместное замечание.
– И было бы еще мудрее, если б он и сам не забывал руководствоваться этим принципом, – заметил Гэндзи. – Ведь он, поверив своим снам, выступил при Сэкигахаре против клана Токугава. Он погиб в той битве, наш клан едва не уничтожили подчистую, и сёгун до сих пор не доверяет нам, хотя официально мы и входим в число его советников.
Эмилия нахмурилась; в душе ее боролись сострадание и неодобрение.
– Вот верное доказательство того, что эти сны и вправду не более чем сны. Библия говорит: «Пророчество же не для неверующих, а для верующих».
– Возможно. Впрочем, меня это не очень беспокоит. Я вижу сны гораздо реже, чем мои предки.
И в тот же самый миг, едва эти слова сорвались с его губ, мир вокруг померк и Гэндзи обнаружил, что находится в другом месте.
* * *
Легкий ветерок овевал разгоряченное лицо.
Ветви были усыпаны белоснежными цветами, и воздух был напоен их сладким ароматом.
Яблоневая долина в цвету.
Должно быть, сейчас весна.
От царящей вокруг красоты у Гэндзи сжалось сердце, и на глаза навернулись слезы. Он был счастлив, и все же… Что за чувство наполняло его душу? Он не мог понять этого. Возможно, будущий Гэндзи это знал, а вот он нынешний – нет. Как и в прошлый раз, он очутился внутри личности, которой еще не стал. Его руки – одна сжимала поводья, вторая лежала на рукояти меча – не очень отличались от тех, которыми он только что поднес розу Эмилии. Значит, это не слишком отдаленное будущее – он не успел постареть.
Гэндзи дал волю коню, позволив животному идти, куда оно пожелает. Он отправился в путь без конкретной цели. Он ждал. Но чего? Нетерпение заставило его соскочить с седла, и он принялся расхаживать взад-вперед. Потом поднял голову и увидел ту самую ветку, на которой сидела Эмилия, когда он подарил ей эту долину. В тот же самый день Хэйко явилась к нему с исповедью. При мысли об этих двух женщинах Гэндзи улыбнулся.
Прекрасная гейша, знающая куда больше, чем ей следовало бы.
Наивная чужестранка, знающая лишь то, что ей хотелось знать.
Он подумал о них, и это снова напомнило ему о жестоких ограничениях пророческого дара.
Сперва Гэндзи почувствовал, как дрожит земля, и лишь после этого услышал стук копыт – кто-то гнал лошадь галопом. Он взглянул в сторону выхода из долины и увидел на склоне здание с островерхой крышей и примыкающей к нему колокольней. Колокольню венчал христианский крест. Мимо церкви Эмилии стремительно проскакал Хидё. Гэндзи не стал ждать, пока тот подъедет и сообщит ему новости; он вскочил на коня и помчался в сторону «Воробьиной тучи».
Во дворе было полно слуг. Завидев Гэндзи, они принялись кланяться. Не обращая на них внимания, он бросился в замок. И еще с дальнего конца коридора услышал вопли новорожденного, долетающие из его собственной спальни. Ноги сами понесли князя туда.
Служанка поднесла ему младенца – показать. Но Гэндзи сейчас интересовала мать, а не ребенок. Он лишь скользнул беглым взглядом по пищащему комку и собрался войти во внутренние покои. Но тут оттуда вышел доктор Одзава и закрыл за собою дверь.
– Как она?
– Роды были очень тяжелые, – сказал доктор Одзава. Лицо у него было мрачное.
– Но ей ничего не грозит?
Доктор Одзава покачал головой и согнулся в поклоне.
– Мне очень жаль, мой господин…
И при этих словах Гэндзи затопило одно-единственное, ни с чем не смешанное чувство. Горе. Он рухнул на колени.
Доктор Одзава опустился рядом с ним.
– Князь Гэндзи, вы – отец.
Гэндзи был сломлен скорбью и даже не возражал, когда ему в руки вложили младенца. У ребенка на шее что-то поблескивало. И хотя слезы застилали глаза Гэндзи, он мгновенно узнал эту вещь. Он уже видел ее. Даже дважды.
В первый раз – в другом видении.
И во второй – в снежной норе.
Небольшой серебряный медальон, украшенный изображением креста и стилизованного цветка, скорее всего лилии.
* * *
– Я же предупреждал вас, господин, что вам не следует перенапрягаться, – строго сказал доктор Одзава.
Гэндзи лежал на постели, в комнате, выходящей в розовый сад. Он не помнил, как здесь очутился. Но помнил, как терял сознание.
– Я всего лишь беседовал с гостями.
– Значит, вы беседовали слишком долго. Пожалуйста, господин, разговаривайте поменьше.
Гэндзи уселся.
– Со мной все в порядке.
– Люди, с которыми все в порядке, не падают без сознания.
– Это было видение.
– А! – понимающе протянул доктор Одзава и взглянул в сторону двери. – Ханако!
Дверь отъехала в сторону, и в комнату заглянула Ханако.
– Да, доктор.
На лице ее было написано живейшее беспокойство, но она улыбнулась князю и поклонилась.
– Принеси чай, – велел доктор Одзава.
– Лучше сакэ, – возразил Гэндзи.
– Чай, – твердо повторил доктор.
– Да, доктор, – отозвалась Ханако и исчезла.
– Рассказать?
– Как пожелаете, – сказал доктор Одзава.
Он оставался главным врачом клана вот уж сорок лет. До Гэндзи его пациентами были Киёри и Сигеру. Одзава знал о видениях все.
– Но, боюсь, я не смогу его истолковать. Мне никогда еще этого не удавалось, – добавил врач.
– Все когда-нибудь бывает в первый раз.
– Не обязательно, мой господин. Некоторые вещи так и не происходят.
Гэндзи постарался пересказать свое видение как можно подробнее. Он ждал, что доктор Одзава что-нибудь скажет, но тот молча потягивал чай.
– Это видение подобно первому, – сказал Гэндзи. – Оно ничего не проясняет, а лишь запутывает еще больше. Кто мать ребенка? Должно быть, это госпожа Сидзукэ из первого видения. На ребенка надели медальон матери. Но в первом видении госпожа Сидзукэ была жива, а я умирал, а здесь, похоже, все случилось наоборот. Неразрешимое противоречие.
– Да, на то похоже.
– Как по-твоему: я видел то, что произойдет, или то, что может произойти?
– Все, чем делился со мной ваш дедушка, свершилось, – сказал доктор Одзава и сделал еще глоток. – Однако же я знаю, что делился он не всем. Ничего из того, о чем говорил ваш дядя, не воплотилось. Пока что. Но с вами дела обстоят совсем иначе. У вас было два видения и будет еще одно. И все. На мой взгляд, вам повезло куда больше, чем Киёри или Сигеру. Вам не грозит обрести слишком много ясности или слишком мало. Ее будет ровно столько, сколько потребуется для того, чтобы усилить вашу бдительность.
– Ты не ответил на мой вопрос.
– Как я могу на него ответить? Разве я знаю будущее? Я не пророк, я всего лишь лекарь.
– Ответ, достойный философа, – сказал Гэндзи. – Но бесполезный. А мне нужен совет.
– Единственное, что я могу высказать, – это мое скромное мнение. Я не решился бы назвать его советом.
– И тем не менее я с радостью его выслушаю.
– Тогда поговорите с женщиной.
– Но с которой? – спросил Гэндзи.
– Это должно быть очевидно.
– В самом деле? Тогда скажи мне!
Доктор Одзава поклонился.
– Я имел в виду, что это должно быть очевидно вам, мой господин. Ведь видение явилось вам.
* * *
Хэйко выслушала князя, не перебивая. Гэндзи закончил свое повествование, но она все молчала. Гэндзи понял. Хэйко нелегко было услышать, что другая женщина родит ему ребенка. Но с кем еще он мог бы поделиться этим? Он никому не доверял так, как Хэйко.
– Мне ясно лишь одно, – сказал Гэндзи. – Прежде чем все это произойдет, Сидзукэ встретится с Эмилией, поскольку тот медальон, который она носила и который отдала нашему ребенку, сейчас принадлежит Эмилии. Что же касается всего прочего – тут я в полнейшем замешательстве.
– Помните, вы когда-то рассказывали мне о чужеземном мастере и его клинке? – сказала Хэйко. – Я не могу сейчас вспомнить его имени.
– Ты имеешь в виду историю Дамокла? Меч, который висел над ним?
– Нет, другую. – Хэйко задумалась. – Его имя немного походило на имя дзэнского мастера Хокуина Дзэндзи. Хокуо. Окуо. Оккао. Лезвие Оккао. Что-то вроде этого.
– Бритва Оккама?
– Да, именно.
– И при чем тут она?
– Когда вы сказали, что вам ясно лишь одно, то не воспользовались бритвой Оккама.
– В самом деле? Ты овладела искусством мыслить, как чужеземцы?
– Здесь особенно нечем овладевать. Насколько я помню, принцип бритвы Оккама гласит: если вы видите множество возможностей, скорее всего, самая простая окажется и самой правильной. А вы прошли мимо наиболее простого объяснения.
– Я ограничил себя той частью видения, которую можно объяснить. И где же я не использовал бритву Оккама?
– Вы предположили, что матерью ребенка будет Сидзукэ, которую вы пока еще не встретили. Что Эмилия каким-то образом передаст ей медальон, а уже от нее эта вещь попадет к ребенку. Но существует и более простое решение загадки.
– Я не вижу его.
– Ребенок получит медальон непосредственно от Эмилии, – сказала Хэйко.
– Почему вдруг Эмилия станет отдавать медальон моему ребенку?
– Потому что это будет ее ребенок.
Слова Хэйко потрясли Гэндзи до глубины души.
– Что за нелепое предположение! И оскорбительное к тому же! Его никоим образом нельзя счесть самым простым. Для того чтоб Эмилия родила мне ребенка, мы должны спать вместе. Я не вижу никакого пути, который мог бы привести к этому.
– Любовь часто упрощает то, что кажется нам сложным и запутанным, – сказала Хэйко.
– Я не люблю Эмилию, и уж конечно она не любит меня.
– Возможно, это лишь пока, мой господин.
– Никаких «пока»! – отрезал Гэндзи.
– А какие чувства вы к ней испытываете?
– Да никаких – во всяком случае, в том смысле, какой имеешь в виду ты.
– Я видела, как вы смеялись, разговаривая с ней, – заметила Хэйко. – И она часто улыбается, когда вы рядом.
– Мы вместе спаслись от смерти, – сказал Гэндзи. – И это действительно объединило нас. Но эти узы – узы дружбы, а не любви.
– Вы по-прежнему находите ее отталкивающей и нескладной?
– Нет, отталкивающей не нахожу. Но лишь потому, что я постепенно привык к ее внешности. «Нескладной» – тоже чересчур резко сказано.
Гэндзи вдруг вспомнилось, как Эмилия взмахивала руками и ногами, чтобы изобразить снежного ангела. А еще – как Эмилия без малейшего смущения вскарабкалась на дерево.
– Думаю, в ней есть некая невинная грация, – на чужеземный манер.
– Так говорят о человеке, к которому испытывают теплые чувства.
– Я готов признать, что Эмилия мне нравится. Но от теплых чувств до любви далеко.
– Месяц назад вам требовалось все ваше самообладание, чтобы только взглянуть на нее. Теперь она вам нравится. После этого любовь уже не кажется такой невообразимой.
– Для любви нужна еще одна весьма существенная вещь. Плотское влечение.
– И она его не вызывает?
– Пожалуйста, перестань.
– Конечно, существует и еще более простое объяснение, – сказала Хэйко.
– Надеюсь, оно окажется менее неприятным, – пробормотал Гэндзи.
– О том судить не мне, мой господин, а вам. – Хэйко потупилась и уставилась на собственные руки, сложенные на коленях. – Нет нужды придумывать, какие обстоятельства могли бы привести вас с Эмилией в одну постель, если вы уже делили общее ложе.
– Хэйко, я не делил постель с Эмилией.
– Вы уверены?
– Я не стал бы тебе лгать.
– Знаю.
– О чем же тогда ты говоришь?
– Когда Сигеру нашел вас, вы были в бреду.
– Я был без сознания. Бредил я раньше.
– Вы с Эмилией провели в засыпанном снегом шалаше целые сутки, прежде чем вас нашли. – Она подняла голову и внимательно взглянула в глаза Гэндзи. – Мой господин, вы хорошо помните, что помогло вам не замерзнуть?
* * *
– Я очень рада, что вам стало лучше, – сказала Эмилия. – Мы очень о вас беспокоились. Пожалуйста, присаживайтесь.
– Спасибо.
В душе у Гэндзи царило мучительное смятение. И казалось совершенно естественным, что и тело его страдало. Уродливый стул лишь усиливал эти ощущения. Едва лишь он уселся, как спина его искривилась и внутренние органы оказались неестественным образом прижаты друг к другу, препятствуя правильному течению внутренней энергии, ци, – а от этого, в свою очередь, в теле скапливались ядовитые вещества. Великолепно. Теперь он точно разболеется.
– Госпожа Хэйко сказала, что вы хотите со мной поговорить.
– А она не сказала почему?
– Она лишь упомянула, что речь идет о каком-то очень деликатном деле. – Эмилия взглянула на князя. – Может, лучше бы мне явиться к вам в покои? Вы, кажется, еще не вполне пришли в себя после недавнего происшествия.
– Не стоит обо мне беспокоиться, – откликнулся Гэндзи. – Меня просто подкосила усталость. Теперь я уже отдохнул.
– Я как раз пила чай. – Эмилия подошла к столу, на котором стоял чужеземный чайный сервиз. – Не желаете ли присоединиться? Хэйко так добра: она специально купила мне английского чаю.
– Спасибо.
Сейчас Гэндзи рад был любому поводу оттянуть начало разговора. Он не представлял, как задать Эмилии тот вопрос, ради которого он пришел. Спрашивать у женщины, спал ли он с ней, – у женщины, с которой он никогда не находился в близких отношениях, и к тому же у чужестранки, – потому что сам он, видите ли, этого не помнит! Такого позора Гэндзи и представить себе не мог.
Эмилия взяла со стола небольшой кувшинчик и разлила по чашкам какую-то густую белую жидкость, а потом долила туда черный чай. Даже сквозь запах ароматических масел слышно было, что заваренные чайные листья бродили. В завершение Эмилия положила в чашки сахар и размешала.
Она сделала глоток, и на губах ее заиграла счастливая улыбка.
– Я так давно не пила такой чай, что уже и позабыла, до чего же это вкусно!
Гэндзи попробовал странную смесь. И едва не подавился. Первым его побуждением было выплюнуть, но, увы, этому помешала вежливость. Приторная сладость, сильный запах бергамота и совершенно неожиданная примесь животного жира оказались нестерпимым оскорблением для чувств. Гэндзи лишь теперь сообразил, что это за белая жидкость – коровье молоко, – но было поздно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60