Только сначала отпустите меня, молодой человек.
– А где ближайшая больница?
– В Эрмосильо. Отсюда до нее тридцать пять миль. Я вызову «скорую помощь».
– Я сам отвезу ее.
Завернув Иден в одеяла, Джоул поднял ее на руки и понес из номера. Следом за ним последовал и доктор. К этому времени в вестибюле отеля уже собралась небольшая толпа привлеченных криками зевак, которые с безразличным видом наблюдали, как он нес по ступенькам находящуюся в бессознательном состоянии девушку. Джоул осторожно пристроил ее на заднем сиденье «доджа».
– Не умирай, – прошептал он. – Все будет хорошо.
– Сеньор… – Неподалеку, нервно переминаясь с ноги на ногу, стоял администратор отеля. – Простите, но вы забыли заплатить за номер.
– И за мои услуги тоже, – с опаской проговорил доктор.
Джоул, не глядя, выхватил из кармана несколько купюр и швырнул их им в лица, затем впрыгнул в машину и, взвизгнув колесами, понесся по улице.
Эрмосильо, Мексика
Де Кордоба сидел, уставившись на алюминиевый чемодан с деньгами. Он только что позвонил Мерседес и сообщил, что благополучно добрался до места, не успев еще даже ни принять душ, ни выпить чего-нибудь.
Когда раздался телефонный звонок, полковник снял трубку, чувствуя себя старым и совершенно разбитым.
– Хоакин де Кордоба слушает.
– Это Пол. Деньги привез?
– Да.
– Машина есть?
– Взял напрокат в аэропорту.
– Какая?
– Желтый «бьюик» с виниловым верхом.
– Неси деньги в машину.
– Сейчас?
– Да, сейчас, конечно, сейчас! – Звучавшие в голосе преступника зловещие нотки заставили полковника почувствовать тревогу. – Поедешь по дороге на Ногалес. Когда проедешь деревню, которая называется Карбо, с правой стороны увидишь заброшенную забегаловку, окруженную сагуаро. Над входом в нее еще сохранилась вывеска – «Ла Моренета».
– Подождите! – Сердце де Кордобы начало бешено колотиться. – Дайте-ка я все запишу.
– Не надо ничего записывать, старик. Доедешь до места, убедишься, что на дороге никого нет, и оставишь деньги в забегаловке. Просто положишь их на пол.
– Но… кто-нибудь может их там найти!
– Никто не найдет. За этим я прослежу. У меня с собой будет винтовка, тебе понятно?
– Да, да, понятно. Деньги находятся в алюминиевом чемодане и кожаной дорожной сумке. Четыре миллио…
– Оставишь их. Потом вернешься в машину и поедешь в Эрмосильо. Будешь сидеть в своем номере и ждать. Когда деньги будут у меня, я тебе позвоню и скажу, где найти Иден.
– Подождите… как она? Могу я поговорить с ней? Алло! Алло!
Линия разъединилась.
Лос-Анджелес
Санитар остановил тележку и, толкнув дверь палаты Доминика, заглянул внутрь.
– Мистер ван Бюрен! Время принимать лекарства. И тут он увидел ногу ван Бюрена, белую и тонкую, высовывающуюся из-за двери ванной.
Санитар бросился в палату. Пояс больничного халата был привязан к кранам умывальника, так как под потолком ничего подходящего для этой цели не оказалось. Очевидно, пациент, надев на шею петлю, просто сел на корточки, а затем вытянул вперед ноги, словно собираясь шлепнуться на задницу. И удавился.
Лицо самоубийцы посинело. Санитар с трудом поднял тяжелое тело и вытащил голову несчастного из импровизированной петли, затем проверил, не бьется ли его сердце. Нет, не бьется. Выбежав в коридор, санитар крикнул, чтобы позвали доктора.
Потом он снова вернулся к неподвижно лежащему телу Доминика и начал делать ему искусственное дыхание.
Барселона
Телефон зазвонил в четыре часа утра. Мерседес не спала и сразу сняла трубку.
– Мерседес? Это Хоакин. У нее замерло сердце.
– Вы нашли ее?
– Да. Я заплатил выкуп, и теперь Иден со мной. Мерседес, у меня для вас очень плохая новость.
Она непроизвольно закрыла глаза.
– Она мертва?
– Нет. Но она находится в местной больнице. В отделении интенсивной терапии. Ее состояние чрезвычайно тяжелое, Мерседес. У нее очень серьезная форма гепатита. Скоротечный печеночный некроз. Должно быть, она занесла инфекцию с иглой, еще до того как ее похитили. Сейчас она в коме.
Каждая фраза полковника обрушивалась на Мерседес, словно тяжелые удары молота.
– Она умрет? – чуть слышно спросила она.
– Трудно сказать, – ответил он. – Доктора считают, что вы должны приехать. Как можно скорей.
– Еду, – коротко бросила Мерседес. – Если Иден придет в себя, скажите ей, что я уже еду.

Глава семнадцатая
НАКОВАЛЬНЯ
Октябрь, 1973
Эрмосильо
– Я просила его… – Это был даже не шепот. Это был какой-то шелест. Мерседес приходилось изо всех сил напрягать слух, чтобы разобрать слова. – Я просила его, мама… просила не делать этого…
– Не надо разговаривать, дорогая. Тебе нельзя.
– … не хотела, чтобы все так кончилось…
Мерседес предупредили, чтобы она не дотрагивалась до Иден и тем более не целовала ее, чтобы не заболеть самой. Но сейчас она сорвала с лица хирургическую маску и поцеловала иссушенные как бумага губы дочери, ощутив ее болезненно-сладковатое дыхание.
– Мама, я так по тебе скучала.
– А я по тебе. – Она беспомощно посмотрела на окружающую Иден медицинскую аппаратуру, на пластмассовые трубочки, что тянулись к ее рукам и носу. Вся эта мощная техника скорее пугала Мерседес, чем придавала уверенности. Ей вдруг показалось ужасным, что Иден придется умирать в такой обстановке. В жизни она видела много человеческих смертей, но ни одна из них не была настолько упорядоченной, настолько бесстрастной. Всевозможные мониторы, датчики, индикаторы до последней нервной клетки, до последнего всплеска сердца проследят за тем, как окончится земное существование ее дочери. Они абсолютно точно зафиксируют мгновение, когда жизнь станет смертью и когда Иден просто перестанет быть.
Никакого таинства. Никакого уважения. Никакой жалости.
Мерседес почувствовала вспышку гнева. Почувствовала желание разбить все это, чтобы освободить Иден от игл, пронзивших ее плоть, от этих отвратительных трубочек, по которым что-то закачивали в ее тело и что-то высасывали из нее.
Сидевшая в углу медсестра, словно прочитав мысли Мерседес, быстро встала и подошла, чтобы проверить показания мониторов.
Мерседес погладила Иден по волосам. Она увидела, что губы снова зашевелились.
– Мама…
– Я здесь.
– Не уходи от меня…
Осунувшееся лицо на подушке казалось отлитым из золота, будто посмертная маска. Глаза были полуприкрыты, и Мерседес не могла с уверенностью сказать, видит ли ее Иден и даже понимает ли она, что рядом с ней сидит ее мать. Вполне возможно, что она просто-напросто бредит.
В глазах медсестры над зеленой хирургической маской появилась тревога.
– Надо срочно позвать доктора, – сказала она и выбежала из палаты.
Мерседес не отрываясь смотрела на дочь. Так много собиралась она сказать Иден и вот теперь просто сидела и молчала, не находя в себе сил даже для молитвы.
В палату пришли несколько врачей – все в перчатках и масках – и озабоченно засуетились вокруг кровати больной. Медсестра осторожно взяла Мерседес за руку.
– Миссис ван Бюрен, вам придется выйти. Мерседес побрела в комнату для посетителей, где, развалившись в кресле и уронив голову на грудь, спал де Кордоба. Она не стала его беспокоить – все равно ей нечего было сказать ему, а выслушивать от него слова утешения ей не хотелось.
Сидевшая за столиком секретарь больницы, увидев Мерседес, замахала ей рукой.
– Миссис ван Бюрен, вам звонят. Пожалуйста, пройдите в желтую кабинку.
Мерседес устало проследовала в указанную кабинку и сняла трубку.
– Да?
– Как она? – спросил хрипловатый голос.
– Что вам надо?
– Она жива?
– Она умирает, – зло проговорила Мерседес.
В трубке послышался приглушенный звук, напоминающий сдавленный стон или рыдание. Затем снова голос:
– Я хочу увидеть тебя.
– Зачем?
– Я должен увидеть тебя. А ты должна увидеть меня. Через несколько минут, выйдя из будки, она нашла поджидающего ее де Кордобу. Он был мертвенно-бледным.
– Мерседес, – дрогнувшим голосом сказал полковник, – вас просят пройти к ней.
Мерседес вышла из больницы лишь в полдень следующего дня. Рядом с ней неотступно находился де Кордоба. Она была одета в строгий темный костюм и шляпу, на глазах солнцезащитные очки, так что большая часть ее лица была скрыта. По крайней мере, внешне она выглядела абсолютно спокойной.
Де Кордоба, напротив, казался совершенно изможденным. Его аристократическое лицо прорезали глубокие морщины, под глазами проступили темные круги, прядь спутавшихся серебристых волос упала на лоб.
Отойдя от больницы, он нежно взял ее за локоть и повернул к себе лицом.
– Это безумие – ехать туда одной. Позвольте мне сопровождать вас, Мерседес.
– Нет, – с трудом выдавила она. – Он вас увидит и спрячется.
– Я мог бы держаться в стороне.
Она покачала головой.
– Но, Мерседес, может быть, он что-то задумал! Может быть, он заманивает вас в ловушку!
Она кивнула в сторону больничного корпуса.
– После того что он уже сделал… какое еще зло он может мне причинить?
– Отнять у вас жизнь.
– Я сама могу отнять его жизнь.
– Но вы же женщина, и к тому же одна! Он говорил мне, что у него есть винтовка. Вовсе не исключено, что он просто псих, Мерседес. – Полковник щелкнул пальцами. – Он запросто может вас убить.
– Что ж, пусть.
– Вы это не серьезно.
– Я всегда говорю серьезно. Я еду одна, Хоакин. Не заставляйте меня ругаться с вами. У меня и так уже не осталось сил.
Он беспомощно опустил руки.
– Извините.
– Понимаете, Хоакин, я просто хочу увидеть его лицо.
– Будьте хотя бы осторожны, – умоляюще попросил полковник. – Я буду ждать вас здесь.
– Идите к Иден. Я бы хотела, чтобы сейчас с ней кто-нибудь был.
– Мне очень жаль, Мерседес. Жаль, что все так получилось.
Она коснулась его щеки.
– Спасибо вам, Хоакин. За все.
Он кивнул, не в силах больше говорить.
Она ехала в глубь пустыни, по направлению, указанному похитившим Иден человеком. Окружавший ее ландшафт казался нереальным, он напоминал гигантскую наковальню, по которой бьет беспощадное солнце. Никогда еще Мерседес не доводилось видеть такого безжизненного места. Это было место, предназначенное для смерти. Может, поэтому он привез сюда Иден, сделав из нее козла отпущения, который должен был расплачиваться за грехи других?
Видневшаяся вдали рваная цепь гор была изрезана пурпурными тенями. По мере того как Мерседес приближалась к ним, песчаная равнина уступила место каменистой почве, покрытой низкорослым кустарником с серыми листьями и редкими желтыми цветками. Время от времени среди кустов встречались зеленые шпили высоких кактусов.
Постепенно кактусов становилось все больше. Они напоминали ребристые колонны. У некоторых были причудливо изогнувшиеся отростки, будто руки танцора, застывшие в какой-то адской пляске. Другие стояли, словно монолитные столбы. Мерседес была очарована ими. Эти величественные растения казались совершенно неземными, пришедшими из другого мира. Они обладали своей, неукротимой жизнью, которая, несмотря ни на что, упорно пробивалась из этой иссушенной солнцем земли.
По бездонному синему небу плыли редкие, похожие на жемчужины облака. В машине имелся кондиционер, но его искусственное ледяное дыхание раздражало Мерседес. Осеннее тепло уже не было изнуряющим, и она ехала с опущенными стеклами. Сначала ей казалось, что в пустыне просто не может быть никакого запаха, кроме запаха пыли. Но постепенно она начала ощущать какой-то едва заметный аромат, такой же неуловимый, как память о давно минувших днях. Возможно, он исходил от кактусов или, может быть, от этих скромных серых кустов с желтыми цветами.
Она проехала через деревушку, состоящую из беспорядочно разбросанных убогих домиков, которая чем-то напоминала ей Сан-Люк. Нет, не сегодняшний процветающий Сан-Люк, все более богатеющий за счет туризма, а Сан-Люк вчерашний, Сан-Люк ее детства, такой же бедный, погруженный в такой же беспробудный покой. В этой деревушке прошлое еще было живо, еще не стерлось из памяти.
То письмо она получила в июне. А сейчас уже был октябрь. Ей казалось, что за эти четыре месяца она заново прожила всю свою жизнь, как бы пропустила ее через свою память, через свою боль. «Когда мы счастливы, мы даже не замечаем этого, – размышляла Мерседес. – Но счастье проходит. И мы стареем и умираем».
Доехав до подножия гор, она отыскала условный знак и свернула на едва заметную пыльную дорогу, по обеим сторонам которой росли гигантские кактусы. Их зеленые стволы были усеяны золотистыми колючками, а на ветвистых отростках весело щебетали птицы, находившие здесь и пищу, и кров.
Когда дорога внезапно оборвалась, Мерседес, как ей и было сказано, остановилась и вышла из машины. Она увидела каменистую тропинку, уходившую вверх среди красноватых скал, и стала по ней взбираться. Идти было тяжело. «Вот в таком же месте похоронен и Шон», – подумалось ей. Она ездила на его могилу, которую соорудил Билл Френч высоко в горах.
Наконец, выбившись из сил, Мерседес добралась до вершины и остановилась, ломая себе голову, долго ли ей еще идти. Но тут до нее долетел запах гари, и она поняла, что прибыла на место.
Он стоял с непокрытой головой возле кучи дымящейся золы и оказался выше, чем она предполагала, и более видным. Очевидно, он несколько дней провел под открытым небом. Его густые волосы спутались, а нижняя часть лица обросла щетиной. Но в его облике чувствовалось что-то величественное. Хищное, с резкими чертами лицо было поразительно красивым. Черные, сверкающие глаза, казалось, принадлежали блуждающему в пустыне пророку.
Он обладал впечатляющей фигурой. Под его потрепанной одеждой Мерседес угадала такое же крепкое и подвижное тело, какое было у Шона. Он вообще принадлежал к такому же типу: темноволосый, мускулистый, бесстрашный.
При виде Мерседес он слегка подался вперед, словно хотел как-то поприветствовать ее, но затем заставил себя остановиться.
Она смотрела на него, стоя по другую сторону обгоревшей кучи, элегантная, в модном костюме и совершенно сюрреальная среди этой дикой природы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49