Его губы шевелятся, и с них слетают омерзительные слова. Бессмысленные, бредовые, злые. От них начинают рушиться стены и потолок. И ей некуда спрятаться. И дом разваливается.
Иден визжит все громче и громче, стараясь заглушить слова отца, чтобы остановить разрушение дома и не дать его обломкам раздавить их всех. Она точно знает, что, если сможет перекричать папу, они спасутся, и кричит изо всех сил – так, что в груди становится нестерпимо больно и уши глохнут от этого крика…
Иден проснулась вся в холодном поту, с удивлением обнаружив, что находится в объятиях Джоула. Она чувствовала, как напряжены его сильные руки.
– Я что, кричала? – задыхаясь, пробормотала девушка.
– Нет. Просто ты металась.
– Мне приснился кошмар. Про отца. – Она уткнулась лицом в его грудь. Ее била безудержная дрожь. – О Господи. Я почему-то никак не могу по-настоящему закричать, когда мне снится этот сон. Если бы мне удалось это сделать, кошмар бы кончился…
– Успокойся. Это ведь только сон.
– Но он постоянно преследует меня. Всю жизнь. Это невыносимо.
Она отстранилась от Джоула. В груди гулко стучало сердце. Он обеспокоенно посмотрел ей в глаза.
– Ты слишком напугана. Тебя всю трясет. Пожалуйста, успокойся.
Иден сделала глубокий вдох.
– Все. Мне уже лучше. Я рада, что ты сейчас здесь. – Она стянула с себя мокрую от пота футболку, швырнула ее в угол и легла на спину, подложив под голову руки. – В чем дело? – спросила Иден, заметив, как изменилось его лицо.
– Надень чистую рубашку.
– Хорошо, только немного просохну. Я что, смущаю тебя? – Она взглянула на свои маленькие груди с заострившимися сосками. – Ты же уже видел меня голой.
– Ты слишком… – раздраженно начал Джоул.
– Слишком что?
Слишком… незащищенная. Неужели тебе никогда не говорили, что надо быть более осторожной, более осмотрительной?
– Что-то не припомню такого.
– Ты идешь по жизни, как несмышленый ребенок, который не знает, что пчела может ужалить, а горящая спичка обжечь палец… Тебе кажется, что твоей безопасности ничто не угрожает, что все вокруг открыто тебе навстречу.
– И все это ты говоришь только потому, что я сняла футболку?
– Да не только! Ты постоянно напрашиваешься на неприятности!
– Вот уж не думала, что вид моих голых сисек может разжечь в тебе желание изнасиловать меня, – криво усмехнулась Иден. – Не больно-то они соблазнительные.
– Хоть ты и… – Джоул прикусил язык. Их глаза встретились.
– Если бы ты хотел меня изнасиловать, ты бы давно уже мог сделать это. Да я сама тебе себя предлагала… – Тем не менее она все же прикрыла груди руками. – Извини.
– Тебе нужен человек, который бы оберегал тебя от невзгод, охранял…
Иден улыбнулась.
– Вот ты меня и охраняешь. – Она протянула руку, взяла чистую футболку и через голову надела ее. – Ну, так лучше?
Он кивнул. И только сейчас Иден заметила у него в руке повязку для глаз.
– А это зачем?
Она увидела, как чуть приподнялся и опустился его кадык, когда он в нерешительности проглотил слюну.
– Как ты посмотришь на то, чтобы немного размяться?
Иден вытаращила глаза.
– Что значит «размяться»?
– Ну, прогуляться.
Она не поверила собственным ушам.
– Ты хочешь сказать – выйти? Выйти из дома?
Джоул снова кивнул.
– Только я должен быть уверен, что могу доверять тебе.
– Конечно можешь! – не колеблясь, воскликнула Иден. – Я сделаю все, что ты мне прикажешь, Джоул. Все, что угодно.
– Я должен буду надеть на тебя наручники и эту повязку. И ты не будешь пытаться сорвать ее до тех пор, пока я не разрешу тебе сделать это.
– Обещаю!
– Я положу тебя в багажное отделение пикапа и отвезу в то место, где ты сможешь спокойно погулять. Поняла?
Не в силах произнести от волнения ни слова, Иден энергично закивала.
Джоул протянул ей повязку.
– Что ж, тогда пошли.
Ехать было неудобно и даже мучительно больно. Оказавшись в пикапе, Иден снова вспомнила о том вечере, когда он похитил се, когда она в последний раз видела мир. Стояла ужасная жара, пыль мешала дышать.
Но все это не имело значения. От мысли о скорой прогулке на открытом воздухе, под благословенными лучами солнца у нее начинала кружиться голова.
Наконец тряска прекратилась, мотор заглох.
Джоул раскрыл заднюю дверь пикапа и помог ей выбраться наружу. Она почувствовала, как в лицо ударил горячий ветер, словно дыхание огромного костра.
Он снял с нее наручники и предупредил:
– Повязку пока не трогай. Нам надо еще немного пройти.
Он взял ее за руку. Иден изо всех сил вцепилась в него.
– Джоул, мне страшно…
– Не надо бояться. Просто иди рядом со мной. Повиснув на его руке, она нетвердой походкой пошла вперед. Под ногами была неровная почва, тело окутывал раскаленный воздух пустыни Порывистый ветер трепал волосы, завывая в ветвях изнывающей от жары растительности. Бившая в лицо пыль вызывала кашель. Один раз Иден обо что-то споткнулась и стала падать, но Джоул подхватил ее и поставил на ноги. И вот они остановились.
– Пришли, – сказал он, отпуская ее руку. Она почувствовала, как его пальцы развязывают повязку, и закрыла глаза, но от ударившего в опущенные веки солнца все вокруг сделалось ярко-алым. Иден прикрыла глаза ладонью и испуганно вскрикнула.
– Тебе потребуется некоторое время, чтобы привыкнуть к свету, – совсем рядом раздался его голос.
Она медленно опустила руку. И открыла глаза.

Глава тринадцатая
ШОН
Май, 1938
Барселона
Она почувствовала, что он гладит ее волосы. Наверное, это ей снится. Затем она услышала его голос.
– Я люблю тебя, – прошептал он.
Ее сердце невыносимо заныло, словно что-то сдавило его.
– Шон!
Шон стоял возле кровати на коленях, как будто приготовился к молитве. Он обнял се и крепко прижал к себе. Давясь слезами, Мерседес припала к нему.
– О, Шон. Слава Богу, ты вернулся.
Он стал целовать ее – в губы, в глаза, во вздрагивающую от рыданий шею. Его щеки покрывала колючая щетина, и от него исходил едкий запах пота.
– Иди же ко мне, – сдавленным от волнения голосом проговорила Мерседес.
Он разделся и лег в постель. Она жадно впилась в губы Шона, изо всех сил пытаясь затащить его на себя. Потом, в другой раз, они будут заниматься любовью не спеша, с чувством, с эротизмом. Сейчас же они просто отчаянно нуждались в самом обыкновенном сексе, лишенном каких бы то ни было изысков и фантазий.
Шон грубо навалился на нее сверху. Раздвинув ноги, Мерседес обхватила его ими, затем просунула вниз руку и помогла ему ввести ставший от неутоленной страсти твердым, как камень, член. Шон застонал. И, пока он входил в нее, она пожирала глазами его мужественное лицо с затуманившимся взором.
– О Господи, – прошептал он, и Мерседес почувствовала, как заполняет ее его плоть.
Движения Шона становились все более резкими, неистовыми, исступленными; он вбивался в нее с какой-то безумной ожесточенностью. Пожалуй, в таком сексе было больше боли, чем наслаждения. Но никто из них наслаждения и не искал. Их стройные тела жаждали совсем другого – они стремились убежать от одиночества, от смерти.
Они кончили одновременно, сотрясаясь в безудержных конвульсиях оргазма, стискивая друг друга в жарких объятиях, повторяя, словно в бреду, слова любви.
А потом она заплакала, и Шон ласково успокаивал ее, пока не сказалась наконец страшная усталость последних дней и, тяжело рухнув рядом с Мерседес, он заснул мертвым сном.
Она взяла в больнице выходной, и по настоянию Шона они отправились в Сан-Люк навестить ее родителей.
Была середина мая. Все вокруг утопало в зелени. Истосковавшийся по природе взгляд Мерседес любовался серебристым блеском листвы оливковых деревьев, пушистыми кронами сосен, золотистой рябью пшеничных полей.
В деревню они приехали около полудня Шон остановил громыхающий мотоцикл на центральной площади, чтобы получше рассмотреть украшенное трепещущими на ветру флагами здание местной администрации, напротив которого стояла небольшая церквушка с выбитыми окнами и настежь распахнутой дверью, с немым укором взиравшая на происходящее. Службы не проводились в ней с лета 1936 года, а ее помещение использовалось как склад инвентаря сельскохозяйственного кооператива.
Высоко на холме виднелся силуэт разрушенного женского монастыря.
Мерседес указала Шону дорогу к кузнице, и они покатили вниз по узенькой пыльной улице, утонув в отражающемся от каменных стен грохоте мотоцикла.
Подъехав к кузнице, Шон заглушил мотор, и над деревней повисла звенящая тишина. Он принялся с интересом рассматривать старинные постройки. Ведущая в кузницу дверь была закрыта на висячий замок. Перед ней стоял пестрый ряд горшков с геранью и папоротниками. Неподалеку пурпурными цветами пылали бугенвиллеи. Если не считать нескольких деловито копошащихся в земле кур, улица была абсолютно пуста.
– Так вот, значит, где ты выросла? – задумчиво произнес Шон.
Мерседес кивнула.
– Вон там кузница. В этом доме я и родилась.
– Он словно игрушка.
– Правда?
– Просто очаровательный. В жизни не видал ничего подобного.
Она засмеялась и подошла к нему. Американец нежно обнял ее и поцеловал.
Мерседес страшно скучала без него, ее сердце буквально разрывалось от безысходной тоски, и, прижавшись к своему возлюбленному перед домом, в котором родилась, она с особой остротой ощутила, сколь велико ее чувство к нему.
Открылась дверь, и на пороге появилась Кончита. Она стояла и молча смотрела на них, пока они наконец не заметили ее. Мерседес бросилась к матери. Ни слова не говоря, они крепко обнялись. Шон нерешительно приблизился к ним.
– Мама, – едва дыша, проговорила Мерседес, – это Шон.
Кончита пожала молодому человеку руку.
– Здравствуйте, Шон. Рада с вами познакомиться. Он уставился на женщину, словно завороженный взглядом ее умных зеленых глаз. У Кончиты было правильное овальное лицо – как у дочери – с безупречно гладкой кожей, которое буквально светилось добротой. Черные волосы на висках уже тронула седина. Шон наклонился и поцеловал ее в обе щеки.
– Я тоже рад с вами познакомиться, – сказал он. Наконец у нее на губах заиграла чуть заметная улыбка.
– Так что ж мы стоим? Прошу вас, входите. – Кончита повернулась к Мерседес. – Твой отец вернется к обеду. По крайней мере, я на это надеюсь. В последнее время он так занят, просто из кожи вон лезет – Она стала подниматься наверх.
Одного взгляда на молодых ей было достаточно, чтобы понять, что они любят друг друга, что Мерседес действительно нашла своего мужчину «Он такой красивый, – думала Кончита. – И Бог свидетель, как же она любит его! Ишь, какое у нее блаженное лицо!»
Мерседес взяла Шона за руку и повела его по дому. Он с тихим восторгом глазел на белоснежные стены, терракотовые полы, низкие сводчатые потолки и маленькие опрятно убранные комнатки с незамысловатой обстановкой. Везде царили чистота и порядок.
Они вошли в скромную спаленку Мерседес, в которой стояла ее узкая кровать, и Шон почувствовал, как с новой силой сжалось от любви его сердце.
Он был отчаянно влюблен в эту странную, обладающую какой-то магической силой девушку. Она полностью завладела и его телом, и его душой. Он стал ее пленником. И, хотя сначала именно Шон покорил эту прекрасную каталонку, теперь он сам целиком и полностью принадлежал ей. И не важно, сколько женщин повидал он на своем веку – а повидал он их немало, – Мерседес стала для него единственной и самой желанной. Каждая минута, проведенная с ней наедине, лишь усиливала его ощущение, что он все больше оказывается во власти ее колдовских чар.
Меньше всего на свете Шон ожидал найти в Испании страстную любовь. Он ехал сюда с намерением воевать за правое дело, но теперь все чаще и чаще его посещала мысль, что истинной причиной его приезда в Испанию было найти Мерседес. Найти свою любовь.
Шон чувствовал, что какая-то невидимая нить связывает его с этой девушкой, этой любовью, этой девичьей спаленкой.
Франческ вернулся из Жероны в два часа дня. Он вошел в дом, тяжело опираясь на свои костыли. Шон увидел перед собой мужчину средних лет с буйной бородой и пронзительно-синими глазами. Выше пояса его фигура казалась великолепной, но ниже это был убогий калека. В нем сразу чувствовались железный характер и непреклонная целеустремленность.
Они крепко, по-мужски, пожали друг другу руки и сели к столу, где их ждал жареный барашек – лакомство, о котором в последние несколько месяцев оба могли только мечтать.
После обеда Мерседес и Шон пошли прогуляться. Из окошка кухни вслед им смотрела Кончита. Она обернулась к все еще сидящему за столом Франческу.
– Ну, что скажешь?
Франческ расправил уставшие плечи.
– Хороший парень. И с характером. Не боится говорить, что думает.
Кончита улыбнулась.
– В его возрасте и ты был таким же.
– А сейчас?
– Сейчас тоже хоть куда. Только потише стал. Не такой задиристый. – Она обняла мужа за могучие плечи. – Они влюблены друг в друга.
– Да. Это очевидно.
– Она его обожает.
Большой шероховатой ладонью Франческ погладил ее руку.
– Наверняка.
– Когда закончится война, он должен будет вернуться в Америку. И ее заберет с собой, – тихо сказала Кончита, глядя на мужа затуманившимся от слез взором.
Извилистая дорога вела через дубовую рощу и просторное поле в соседнюю деревню. Мерседес неумышленно выбрала ее и только потом вдруг поняла, что именно этой дорогой шли они с Матильдой летом 1936 года – за неделю до того как оборвалась жизнь несчастной монашки.
Шон обнимал ее за талию. Он был в восторге.
– Красота-то какая! – восхищался американец. – Потрясающий вид. Не помню, когда последний раз мне доводилось вот так, просто, любоваться природой, не опасаясь, что за ближайшим кустом прячется фашист или из-за облаков вынырнет бомбардировщик.
Стоявшие вдали кипарисы, казалось, плыли в дневном мареве. Скоро начнут золотиться пастбища, а пока, среди зеленой травы, словно огненные ручейки бежали полоски цветущих маков, время от времени разливавшиеся в широкие кроваво-красные озера.
– Боже, до чего же здорово. Ты только посмотри, какие маки!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49