).
Так, все формальности соблюдены, вроде не обмаралась, не посрамила родителей, теперь можно и к делу.
— Вы — Леня Озеров?
— Я, — робко сознался парень, видимо начиная жалеть, что в двадцатник не записался в новом паспорте как Некромир Упупцев или еще как похлеще.
Тут Мишане тоже на сцену захотелось, она осторожно высунула нос из-за моего размалеванного плеча (часа два себе боди-арт наводила, такой черепец намалевала, а от ее сопения краски, того и гляди, потекут!) и пискнула:
— Мы к вам по делу!
Парниша сразу как глазками стрельнет, как запунцовеет! Я сразу срубила — запал наш следопыт на мою лучшую подругу! Так, здесь главное не растеряться, при умелых действиях, глядишь, и салатику на свадебке порубаем.
Я посторонилась, выгодно вытеснив Мишкино тельце на передний план. Подруга тоже вся в малину, стоит, глазенки жмурит.
— Дело у нас к вам, — деловито продолжила я, — в дом пустите, не бойтесь, мы не деремся.
Проведя нас через кучу бебехов в гостиную, Леня усадил меня с Миней и Сюней на диван, братки Махины приткнулись на чемодане, сам интересант уселся на ящик с надписью: «Осторожно — книги! Ох, попкой чую, подойдет он Михе — тоже интеллигент.
Миха, местами переходя на невразумительное блеяние, с грехом пополам объяснила ему причину нашего прихода. Правда, растолковать такое количество добавочной родни ей так и не удалось. ДаЛенечке это было по тамбурину — он та-акого косяка на Мишаню давил, я чуть джигу от радости не отколола.
— Очень рад, что наконец хоть кто-то заинтересовался этой страницей в истории нашего района! — воскликнул наш искатель, когда Миха закончила изображать из себя Герасима. — Там столько всего необъяснимого — не одну книгу написать можно! Почему вы заинтересовались именно проповедником?
— У-у… а-а… э-э, — принялась Мишка повторять букварь.
— У нас с ним свои счеты, — спасла я ситуацию. — Он там подгадил кому-то из Михиного семейства…
— Его звали Иоганн Зиммиус, — принялся просвещать нас Ленечка, поняв, что больше ничего путного от нас не дождешься. — Сам — мирянин, хотя и состоял в каком-то малоизвестном религиозном ордене, что-то вроде Черных Рыцарей. Из записок старосты Игнатия Полежаева известно, что Зиммиус носил на плаще фибулу с весьма нетипичным чеканным рисунком — перевернутая метла, объятая пламенем…
Старосте Зяма (чего, еще и Зиммиуса всякий раз на клаве выдалбливать?!) наплел, что, мол, это значит, что они должны огнем вымести все зло из мира! Ой-ой-ой, тоже мне фанат Малюты Скуратова! Кстати, если память мне не изменяет, а ей вроде бы пока и не с кем, то того дядьку, что соблазнил юного Анри (помните, еще в первой части нас такой хренок на лошади преследовал) на райскую жизнь инквизитора, тоже звали Иоганном Зиммиусом. Странное совпадение, или это у них у всех подпольная кличка такая?
Так вот, Зиммиус этот долго у старосты выпытывал, не было ли у них в округе ведьм, колдушек банальных, ну или просто ловких бабок-знахарок. На все село была одна бабка Чертиха, но она так ловко заговаривала натоптыши, что у старосты язык не поднялся стукнуть. Тогда проповедник культурно попросил слова на городском майдане, староста разрешил.
— …но ничего не изменилось. Зиммиуса с интересом выслушали, потаращились на иностранца, кстати, по словам старосты, говорил он на очень чистом русском языке, правда, пришепетывал и так странно «т» произносил, как «ц»…
— Аффрицировал, — тихо подала голос Мишка.
— Вот-вот. Так вот, речь его особого эффекта не произвела, ведьм жечь никто не кинулся. Но на следующий день была ярмарка, и там что-то случилось. Вроде кого-то приняли за ведьму, хотели линчевать, в общем, Зиммиус страшно возрадовался. Еще до этого он расспрашивал старосту и местных жителей, не слышали ли они чего о каких-то Сухановых, а тут выяснилось, что предполагаемая ведьма жила в семье с такой фамилией…
Мишка заерзала. Леня продолжал:
— Собираясь на правое дело, Зиммиус оставил старосте странный железный ящичек и велел его открыть, если тот не появится через неделю. Мол, там деньги за постой… Но на шестое утро проповедник вернулся, весь седой, в грязной изорванной одежде, без неизменного черного плаща и фибулы. Поскольку в селе творился настоящий дурдом — рыдали женщины, чьи мужья сгинули в топях, старухи бились головой об забор, то возвращению проповедника никто не обрадовался. Сразу все стрелки перевели на него — мол, он сманил мужиков. Пришлось Зиммиусу в срочном порядке линять, в спешке он и подзабыл свое имущество…
Этому староста, конечно, возрадовался. Но, поковырявшись в сундуке, обласкал Зяму самыми любимыми словами — там не было ничего: ни банального золотишка, брильянтов, яхонтов, одни книги и смена портянок. Начитанный проповедник попался. Железный ящичек староста открыть так и не смог, не смог даже и сломать. Поэтому, разъярившись, староста просто-напросто закопал все на огороде. Нашел себе удобрение, блин!
Дальше в записках старосты присутствовала полнейшая фантастика. В ночь после отвала карательной экспедиции село оккупировали… ожившие мертвецы!
— …староста пишет о том, что жить в Хотяевке стало просто невозможно. Не помогали даже молебны. С наступлением ночи по деревне начинали бродить трупы тех, кто сгинул в Гиблых Болотах. Представляете себе — в окно стучат синие распухшие руки бывшего мужа или отца, а то и мокрое лицо, уже начинающее понемножку тлеть, покажется. И выли, выли страшно. Или плакали — мол, похороните нас по-человечески, освятите болото. Но освятить топи не удавалось — местный батюшка с родственниками погибших долго кружили по лесу, но этого болота так и не нашли. Часа через четыре вышли опять на то место, откуда начали путь.
Мишка ойкнула, Сюнневе протянула:
— Да-а, при бэссоннице и нэ так-кое бывает!
— Во, нехилый жутичек! — восхитилась я вместе с Мишкиными братанами.
Леонид развел руками:
— Ну не знаю, насколько все это правдиво… Случаи массовой истерии нередки. Сам я считаю, что все это можно объяснить каким-то рациональным способом. Надеюсь, что когда я закончу разбирать записки Полежаева, то приду к какому-то логическому выводу.
— А вещи этого хмыря, Зиммиуса, у тебя здесь? — спросила я.
Ленечка пододвинул поближе соседний ящик:
— Вот они. Там, в принципе, ничего интересного, кроме очень старого издания «Молота ведьм». Если бы было возможно, я бы сказал, что это одно из первых изданий. Но такого просто не может быть. Книга чересчур хорошо сохранилась, хотя и датирована шестнадцатым веком. Скорее всего, издание этак конца восемнадцатого века намеренно неверно датировали, чтобы продать подороже. Можете сами посмотреть, если хотите.
Мы кинулись к ящику. Тяпа и Ляпа сразу принялись выяснять, сколько ящиков пива можно купить на деньги от продажи «Молота».
— Грузовика три…
— Ты че, ушибленный, целый пивзавод!!!
— А это что? Железные кирпичи — наш ответ современным компьютерным технологиям!
— Там что-то бумкает…
— Бомба!
— В реале!!! Давай позырим!
— Я пробовал открыть…
Приключение второе: Вийка, упыри и Главный Инквизитор
— …безрезультатно…— видимо, это сказал бы Ленечка, будь у него возможность договорить. Впрочем, этого мы никогда не узнаем — обозревая ошарашенные лица вокруг него, я не заметила…
Что случилось, никто так и не понял. Еще секунду назад мы все, сгрудившись над картонным ящиком из-под болгарского лечо, наблюдали, как шаловливые ручонки Тяпы и Ляпы роются в его содержимом. Вот корявые лапки вытащили железный ящичек…
А теперь мы, все такие красивые и загадочные, стоим, переминаясь с ноги на ногу, в совершеннейшей грязи, видимо гордо считающейся дорогой. (Или я не я, или это не след от велосипеда. Четырехколесного, судя по всему. Причем это особая модель — с растопыренными колесами. М-да, мадам Холмс, вы, конечно, можете хоть ушами землю рыть, но банальная женская интуиция нагло мне подсказывает — не велосипед это, а что-то похуже, вроде телеги.)
Дорога с грязевым покрытием не совсем заметно проходила аккурат посередине поля, в меру заросшего травой и зелеными сельскохозяйственными насаждениями. Воздух был неприлично свеж и столь же неприлично припахивал деревней. Поле, русское поле расстилалось на многие километры вокруг! Только очень вдали виднелось что-то похожее на неуклюжие запятые домиков.
В воздухе рядом со мной мелькнуло нечто бело— голубое, до аппендицита знакомое. Я скосила глаза — Ула в глубоком обмороке плавал вокруг меня, как дохлый толстолобик. В том смысле, что кверху пузом.
Из-за Мишкиной спины показалось бледненькое и перепуганное личико Виталиса. В ручонках бывший паж, а теперь Помощник моей Мишани, сжимал мелкую гитарку, сам весь такой в белом (хреновый прикидец, кстати, штанишки ни разу не подрублены). И с этим тоже ничего не сваришь…
— Юлия Секунда, перестань таращить глаза, как жертвенная овца, и соберись наконец! — прозвучал гневный вопль из-за спины Тяпы.
— Кто из нас Секунда, мы еще разберемся! — вторил ей такой же пронзительный голос.
В районе Тяпы-Ляпиных спин материализовались две абсолютно одинаковые девушки, архитектурно замотанные наподобие римских статуй в тряпочки, с высокими рельефными прическами. В руке у одной был жезл, у другой свиток.
— Сколько раз повторять — мне носить имя Юлии Примы!
— Ой-ой, такой ослице и быть Примой! Позор славной семье Макакциев!
Вот подвезло-то! И эти две клюшки с порога в свои личные перетирки кинулись! А то, что мы стоим в какой-то сомнительной грязи по самое-самое, никого не колышет. А стояли мы красиво — скульптурно, хоть сейчас на Красную площадь! Миня моя, как обычно, — глаза по шесть копеек, остальное все в глубокой нирване. Тяпа и Ляпа в кои-то веки молча любуются деревенским пейзажем, глаза у них потихоньку начинают сползать с темечка, но, как говорится, «путь далек до Типпе-рери…». Сюнневе в домашнем халатике с рыбками и веселеньких шлепанцах с громадной ромашкой меланхолично переступает с ноги на ногу. И я в центре просто как мать-Россия, в маечке с надписью: «Убей бобра — спасешь дерево!» и драных джинсах безо всяких надписей (в принципе, там и писать-то было уже не на чем).
Положение спас брюнетистый мачо-мучачо, в диком припадке выскочивший из-за спины Сюнневе. Все аж вздрогнули от его воплей, Сюнька даже не почесалась.
— О Мадонна, о Святая Дева! Что случилось? Мы погибнем, мы все погибнем! Хватит! Сорок лет из-за этой отмороженной я провел черт знает где, прости Мадонна! О мама, где меня носило, себе и представить невозможно! Там не слышали о равиолях, о мама, о твоих божественных равиолях! А слово «пицца» эти кукурузники рифмуют только с «утопиц-ца» и «застрелиц-ца»! А вообще вы все влипли, — добавил он неожиданно спокойным тоном, переходя от итальяно драма к деловому обсуждению деталей. — Так что давайте шевелитесь, вам до темноты надо добраться во-он до тех славных домиков. О Мадонна миа, да не стойте же вы, как пробка в узком горлышке.
После таких воплей все как-то опомнились. Миха даже голос подала:
— Что-то случилось?
— Да, у меня пицца подгорела! — огрызнулся итальянец. — Случилось то, что не видно! Занесло вас опять куда-то, а меня вместе с вами.
— Не куда-то! — подал слабый голосок очнувшийся Ула. — А в 1818 год, в окрестности села Ведьмеево…
Это называется культурно заявить протест…
— ЧЕ-ЭГО? — хором спросили Тяпа и Ляпа. — Это еще что за передача «Очевидное — невероятное»?!
— Эй, чувак, у тебя штаны, как у моего папули пижама!
— А это что… за дон Макароне?!
— А чего вы все летаете?!!
— МАМА!!! — орали мы уже все. Громко и с надрывом, потому что нервишки после истеричных выкриков Мишкиных братанов отказали сразу у всех.
Из зарослей сорняков, чихая и обиженно потявкивая, выполз Жупик. Ползла умная псина на брюхе, попластунски, вертя лысой башкой в разные стороны. Если бы все не было так грустно, я бы откатилась в дикий гогот. Собакина морда была вся в черных грязевых полосах наподобие боевой раскраски крутых парней из американского спецназа, а сам он весь в зеленом травяном камуфляже страсть как походил на специальную собаку этих самых парней.
Ну все, бравая команда в сборе. Пятеро в чистом поле, не считая собаки и толпы Помощниц и Помощников… Интересно, а эту зондер-команду бес плотных, но громко матерящихся сейчас духов за полноценных считать? Ведь если посчитаешь, с ними и пайкой делиться придется…
Миня сгребла в охапку грязную тушку своего горячо любимого були и застыла, подумывая, кажется, по традиции со вкусом откатиться в истерику. По крайней мере, моргали они с буликом синхронно. И одинаково растерянно…
— А ну-ка лети сюда, рыжий трескоед! — угрокающе вопила одна из римских девах. — На пять двинут ведь отлучились, попросили по-человечески за детьми приглядеть!!!
— А я че? — мазал пятки жиром мой хитрый рыжик. — Я Витю культурненько попросил… Витя, молотом Тора тебе в ухо, ты где был, дубина средневековая?!
— А у меня… у меня поэтическое вдохновение… Я их на Паоло оставил. Ну не думал же, что так случится…
— Мама миа, клянусь Колизеем, я в бессрочном отпуске по состоянию здоровья! У меня срок хранительства продлился на сорок лет безо всякого трудового соглашения, без выплат за вредность, льгот на проезд и банального аванса!!! А-а, вам рассказать, как надо мной измывались мелкие чины изЧерного Департамента?!
— ЗАХЛОПНУТЬСЯ ВСЕМ!!! А не то всех положу как бубликов в духовку!!! — заорала я, не выдержав склочных воплей.
Духи послушались и даже выстроились в шеренгу, слегка прижав уши.
— Значит так, вы, хранители типа… Слушать мою нервную команду! Без моей артикуляции (Миша, верно же?) даже не сопеть!!! Ула, рыжуля, лети сюда, сурдопереводчиком будешь, чтоб до всех дошло! Всем сразу появляться только в экстренном случае (Ула выкатил большие глаза и поставил кудри дыбом), если вдруг вылезете все сразу — изображать хор глухонемых ветеранов древнегреческой сцены (Улик зажал одной рукой рот, второй прикрыл ухо и в таком положении принялся ловко откалывать сиртаки по периметру).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42