»
В общем, разгребать там нужно было ой как много. Естественно, что за это никто не хотел браться. Бабуля Дара еще очень давно возложила это на мамулю как на самую ответственную. Но однажды тетке. Розе не хотелось мыть посуду, и она поменялась обязанностями с мамулей. С тех пор дело заглохло.
— Может, обереги подновить? — неуверенно подала голос тетя Ида, стараясь сменить тему. — Или зелье, сбивающее с пути, сварить да вокруг дома разлить?
— Все сварим, все подновим! — решительно хлопнула рукой по столу тетка Роза. — Но это не главное. Племянницы, на улице очи долу, с незнакомыми дядями не разговаривать, особенно ночью и если дядя на лошади. Если что, сразу отворачивающий шепоток, пятки в руки и — деру! Нам только повторения истории с Сюнневе не хватало…
И только она это сказала, как в дверь неуверенно, робко так, позвонили.
— Кто там приперся? — вскинулась бабуля Дара. — Нормальные люди спят все еще!
— А мы — жрем! — не преминула высказаться бабуля Виолетта.
Я бросилась открывать. Может, Полли что-то понадобилось?..
Девица, стоявшая на пороге, явно держала путь из Кащенко. Она таращилась на меня овечьими светло-зелеными глазами и, казалось, не совсем понимала, где находится. Из одежды на ней была одна ночная рубашка. Добротная такая, советская, расшитая вручную странно знакомыми розовыми слониками. На плечи спереди переброшены две толстые рыжие косы с вплетенными в них разноцветными тесемочками.
Не скрою, иногда к нам обращались за помощью разные люди. Сирые, убогие, очень сирые и очень убогие, но чтобы прямо из психушки народ прибегал, такого не припомню.
Я выжидательно глядела на странноватую посетительницу. До той не доходило. Я покашляла. Та раскрыла рот, подумала и закрыла. Мое терпение истощилось, и я не совсем вежливо спросила:
— Вам кого?
— Простыт-тэ? — с явным балтийским акцентом выговорила наконец эта ундина в ночнушке.
— Прощу, если скажете, кого вам нужно! — потихоньку свирепела я.
Вот блин, неужели это кто-то из таллинских родственников? Да нет, по девахе можно сказать, что она из Таллина пешком шла…
— Эт-то квартира Липовалёвых? — осилила ундина простую фразу.
— Вы таки чуть-чуть не правы… Ой, мама, что это со мной?! То есть уже нет, теперь это квартира Радзевецких. Но Липоваловы здесь тоже есть. Позвать? — спросила я.
Ундина долго переваривала мое сообщение, почесывая голой пяткой лодыжку, потом еще раз вы ставила на меня светлые глазищи и… спокойненько так протопала в прихожую.
Там ее встретили распальцованная Венера и Рогатый Рыцарь. Приблудившуюся ундину это так поразило, что она застыла столбиком перед Венерой, явно намереваясь простоять так по меньшей мере до обеда. Нет, если бы не ночнушка, точно подумала бы, что это кузина Инге из Кохтла-Ярве или Тара из Таллина. Но те всегда такие опрятные, застегнутые… одетые в общем.
Тем временем, видимо обеспокоенная моим долгим отсутствием, в прихожую и смежный коридор подтянулась вся семейка и тоже принялась разглядывать девицу.
Бабуля Дара отыскала наконец свой лорнет (форсит старушка!), поднесла его к глазу.
— Хто вылил текилу мне в кофе? — наконец ошарашенно прошепелявила бабуля. — У меня белая горящка!
— А что, у нас и текила осталась? — невпопад удивилась тетя Роза, щурясь на прилипшую к Венере ундину.
— Да что творится? — жалобно спросила мамуля. — Деточка, ты смирительную рубашку где-то обронила, да?
Внезапно на первый план вылезла бабуля Виолетта. Растолкав всех локтями, она невозмутимо промаршировала мимо девицы в ночнушке к туалету, по пути бросив:
— Что, Сюнька, бросил тебя хахель-то? Обратно пришкандыбала? — и скрылась за дверью с надписью: «Не шуметь! Не мешать! При пожаре обеспечить туалетной бумагой!»
— Бо-oг мой! — От тетки-Розиного звучного контральто дверь чуть не снесло с петель. — Я сейчас упаду!!! Так это… это…. Сюнневе?!
Это Сюнневе?! Быть не может! Сюнневе пропала в начале шестидесятых, и ей тогда уже было около двадцати. Сейчас ей должно быть не менее шестидесяти! Где же ее так законсервировали?!
Ундина отлипла от Венеры и медленно развернулась к моим родственничкам.
— Ничего нэ понимаю! — жалобно произнесла она. — Ви кто? Где тетя Дара?
Вышло это у нее так драматично и пронзительно, что все, в том числе и бабуля, запереглядывались в поисках этой самой тети Дары. Наконец бабушка ощупала себя, убедилась, что она на месте, и призналась:
— Это я. Наверное.
— Ви? — поразилась ундина. — Это невозможно есть!
— Чувырла финская! — раздался глас из туалета. — Сколько раз тебе говорила — читай Достоевского! Простую фразу и то построить не можешь!!!
— Согласна, есть меня невозможно! — миролюбиво согласилась бабуля Дара, немножко придя в себя. — Ласточка, ты кто? Дочка Сюнневе?
Рыжие косы отрицательно взметнулись.
— Нэт-т. Я — Сюнневе.
— Ничего не понимаю! — простонала тетка Ида, хватаясь за и без того гудящую голову.
Сюнневе пытается разобраться
Я тоже ничего не понимала, но чувствовала что мне надо хорошенько подумать, чтобы во всем разобраться. Сразу вспомнилась мама. Она обычно гладила меня по голове и говорила: «Сюнни, стоп-кранчик, умоляю тебя, когда думаешь, не будь похожей на папу!»
Откуда столько незнакомых людей? И почему в прихожей стоит эта странная скульптурная группа? Она… она похожа на то, что стоит в парке. Как это называется? «Тракторист и доярка-ударница», кажется. Как они могли перетащить это в дом? И главное, когда? Я же вышла только на пять минут…
Или на десять? Я потерла виски. Что произошло? Последнее, что я помнила, — вопли маленькой Розочки из детской. «Колбаса — для-ань! Мамася, — голшок!!!» У девочки хороший аппетит, но чересчур нервный желудок. Веселая старушка с торчащими седыми кудряшками говорит, что она — тетя Дара. Правда, не очень уверенно. Здесь, кажется, все не совсем уверены в том, кто они и как их вообще зовут.
По-моему, здесь было примерно то, что папа называл посиделками. С утра собирались мужчины с соседних хуторов, часов до трех все здоровались, рассаживались вокруг стола. Мама пекла калекукко (оно готовится шесть часов, через четыре мама начинала читать над калекукко особые заклинания по-русски, которые здесь все часто произносят к месту и не к месту). Мужчины ждали калекукко, курили трубки, говорили о погоде: «Юсси, ветер будет, да-а?» — «Нэт». — «А-а».. После контрабандной водки все оживлялись, начинали активно общаться: «Юсси, ветер будет, да-а?» — «Нэ думаю». — «А-а, я тоже!» Наутро папочка с трудом вспоминал, как его зовут, выглядывал в окно и спрашивал маму: «Анта, ветер будет, да-а?»
Здесь было что-то похожее. Маленькая полненькая тетенька, старательно державшаяся за стену, кажется, позабыла все слова, кроме:
— Ничего не понимаю!
Ей вторила ухватившаяся за косяк изящная, но очень худая дама с пышной шевелюрой необычного синеватого оттенка (совсем как выходные пимы у папочки!):
— Что происходит?! Когда же из меня выйдет эта мерзкая текила?!
— Ро-oзa!! — застонала третья женщина, в халатике с мимозами и с кусочком колбасы в рыжих волосах. — Меня тошнит от твоего натурализма!
— Тебя тошнит от кальмаров! — старательно выговорила синеволосая. — Говорила тебе, они какие-то подозрительные, все в трупных пятнах…
— Это не пятна, это сорт такой! — Чернобыльский, что ли? — От хриплого смешка на кухне что-то упало, а странная сморщенная не то собака, не то свинья напустила лужу на коврик.
И началось! Я уже поняла, что попала не туда, и хотела тихо уйти, но дверь прочно заблокировала худенькая девушка, та самая, что открыла мне дверь. Она стояла, раскрыв рот и вцепившись рукой в дояркины пальцы. По-моему, она чему-та очень удивилась…
— Жу-упик! Ну не здесь!!!
— А где? В туалете баба Лета, дверь Мишка мослами прикрывает…
— Жулик! Фу! Мерзкое животное, тебе не стыдно?
Бедная собака заметалась по узкому коридору, не зная, как скрыть следы своего преступления. Наконец она явственно побагровела и прикрыла лужу собственным задом.
— Убирать кто будет? Пушкин?!
— Не кощунствуй!
— Постойте, сейчас это не важно!..
— Это сейчас не важно, а через полчаса вонять начнет и будет ой как важной
— А ты не нюхай!
— У меня аллергия на собачью мочу!
— Откуда? Ты ж никого, кроме вороны, не держала!
— Зато моя ворона держала всю местную помойку!
— МОЛЧАТЬ! Розка, — марш в комнату! Иоанна, — дай мне тряпку! Ираида, — брось стену, не то уронишь! Летка, если через пять секунд не вылезешь из туалета, я тебя там замурую! Нюша, Хрюша, Миша, — принесите вашей тетке Розе дезодорант, иначе от ее воплей мы сойдем с ума, а дом рухнет! Жупик, — подумай о своем поведении! А ты, деточка, кем бы ты ни была, иди в гостиную, поешь чего-нибудь, пока мы не решим, что с тобой делать!
Из туалета слышалось бодрое:
— Капуста и огурец в желудке не жилец! Ты его в роток, а он… уже возле порток!!!
Машинально, подчиняясь властному окрику, я побрела в гостиную. То есть в ту комнату, что еще… десять минут назад?.. была зародышем гостиной с проломами в стенах.
Проломов больше не было. И мебели прибавилось… И обои новые — в вербочку. И какие-то странные предметы повсюду. Вот это что за здоровенный кусок мрамора на подставке? «Кусок колонны. Сперто Розкой из Парфенона». Расписные тарелочки на стенах. Толстый амурчик с диким целлюлитом на ляжках оседлал настольную лампу. Причинное место амурчику стыдливо прикрывала кружевная салфетка.
Посреди комнаты стоял длинный стол, заваленный едой и различными магическими предметами. Хрустальный шар и миска с винегретом, разноцветные свечи, видимо за неимением нормального подсвечника, торчали из самых неожиданных его заменителей: взбитых сливок, крынки со сметаной, тарелки с тертым хреном… Из опрокинутой, оббитой и поцарапанной эмалированной кастрюли на скатерть пролилось какое-то варево, по запаху, и консистенции похожее на зелье, наводящее дурные чары. Мамочка называла его зельем Опупения и категорически запрещала добавлять туда белую полынь, что, судя по запаху, все же было сделано.
Карты Таро, аккуратно прикрытые салфеткой, лежали в корзинке с нарезанным хлебом. Да уж, никакая ведьма не бросит Таро как попало, даже если у нее в глазах мелькают елочки, а ноги сами просятся сбацать на столе летку-енку с выходом.
Я взяла Таро в руки. Что за странная колода? С яркой картонной коробочки на меня смотрел очкастый мальчонка с карикатурно-серьезным выражением лица. «Таро Гарри Поттера», — гласила подпись. Неслышала о таком художнике. Новенький, что ли?
…Большое семейное фото в рамке на стене. Я подошла поближе и присмотрелась. Надо же, раскрашенная фотография! Как это так делают?
Вот старушка, которая утверждает, что она тетя Дара. В черном парадном платье, длинных перчатках, с уложенными волосами (на платье — кокетливая брошка в форме метелки). Рядом с ней приосанился усатый старичок в модельном полосатом костюме (из-под брюк предательски высовываются валенки). А вот та бабушка, из туалета, единственная, которая меня узнала. Седые косички торчат в стороны, в руке хрустальный шар. Теперь верхний ряд. Рыжеволосая дама в зеленом расшитом платье иронично улыбается, А, это та, что теперь с синими волосами. Тетенька с рыжей косой… Толстушка в кудряшках рядом с двумя такими же кругленькими девочками. Так, и их я тоже видела… Двое темноволосых юношей-близнецов выставили растопыренные пальцы над головой кудрявой худенькой девочки, той, что открывала дверь. В углу растерянно теснились трое мужчин: худой длинноносый блондин в очках (выражением лица очень похож на папочку), встрепанный дядечка в майке с надписью «VITA optima magister est» и задумчивый брюнет в свитере со спущенными петлями. Чуть ниже пояса брюнета стояла дата: 2 АПРЕЛЯ 2002 ГОДА.
Я тихо сползла на пол, больно стукнувшись коленкой о ворованный Парфенон.
Мишка удивляется
Понятие «нормальности» к нашей семье было абсолютно неприменимо еще с очень затянутых паутиной древности времен. Может быть, еще лежа на шкуре мамонта в типовой пещере, моя предкиня забавлялась тем, как в воздухе плавно вертится вереница берцовых костей того же мамонта. Или как— то по-особенному смеялась, разжигая огонь взглядом… Кто знает. Но не думаю, что она даже вместе со всем родом могла устроить в стойбище такой дурдом, какой творился сейчас у нас в доме.
Заторможенная девица, искренне считавшая себя Сюнневе, плавно стекла на пол, после того как добрых полчаса пялилась на жуткое семейное фото, которое по настоянию мамули было намертво вдолблено, иного слова и не подберешь, папулей в стену. Тяпа и Ляпа, то бишь Данчик и Янчик, сделали мне там такие ветвистые рога из своих мерзких корявых пальцев, что мне не обзавестись похожими, даже если мне изменит пол-Китая.
Сюнневе, тоскливо моргая, обнимала контрабандный кус мрамора из Парфенона и, кажется, была близка к истерике. Если бы все не было так грустно, я не удержалась бы от смеха. Сюнневе сейчас здорово походила на ту самую пресловутую овцу, что села на курдюк и недоуменно разводит передними копытцами.
— Сюнька! — Баба Виолетта бодро прошлепала к сидящей на полу Сюнневе. — Чего сопли развесила? Ну-к,поешь чего-нибудь. Сорок лет иде-то шлялась, как евреи с Моисеем, ай тоже манну ртом ловила?!
— Тетя Виолетта?.. — недоуменно прошмыгала Сюнневе.
— А ты чего думала — зефир в шоколаде?! Котлетку хошь? Ой, у Янки хороши котлетки-и!
— Зачем котлетки?! — в истерике завопила Сюнневе. — ЧТО ПРОИСХОДИТ?!
Воцарилось молчание. Тетка Роза перестала поливать себя и Жупика дезодорантом и, заморгав, уставилась на Сюнневе. Мамуля застыла с кастрюлей в руках. Нюша и Хрюша, ползавшие под столом в поисках справочника по травам, с грохотом столкнулись лбами. Тетя Ида ойкныла.
— Ну так бы и сказала, что не хочешь котлеток! — зевнула бабуля Виолетта. — Чего орать-то? Что происходит, что происходит… ты б еще через пятьдесят лет заявилась и тогда спрашивала бы!!!
— Тетя, это не Сюнневе, — вмешалась тетя Ида. — Такого просто не может быть! Это какая-то бедная больная девочка…
— Неможет быть!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42