https://wodolei.ru/catalog/unitazy/deshevie/
— проворчала баба Лета, поднимаясь с пола. — А колдовство бывает? А грыжу заговорить можно? А летать? А карты слышать? В нашей семье возможно все! Почему бы девочке не прийти домой, пусть даже и через сорок лет!
— Но она практически не изменилась!
— Дак радоваться надо! — философски пожала плечами бабуля. — Что,лучше было бы, если б она приперлась домой старой развалюхой да еще б на лекарства клянчила?
Слушая этот диалог, Сюнневе истерически рыдала. Из-под стола выползла Хрюшка. Потирая ушибленный лоб, она подползла к новоявленной финской родственнице и протянула ей бокал с валерьянкой:
— Хряпни!
Сюнневе машинально выпила, продолжая икать и всхлипывать.
— Зовут тебя как?
— Сю… сюнневе Ряйкиннен.
— Какое сегодня число?
— Пе…первоемая
— О! — оживилась Хрюшка. — Ей-ей, гонят на финнов! А год?
— Тысяча девятьсот… шестьдесят… третий…
— Две тысячи второй, и не квакать!
Верилось с трудом, но, похоже, ундина в ночнушке и впрямь была Сюнневе. Задав девице кучу вопросов о Сюнневе, ее родителях и родственниках, тетки признали, что знать такое могла только настоящая Сюнневе. Баба Дара раскопала одну-единтвенную фотографию, долго вертела ее в руках, вдыхала и наконец признала:
— Похожа!
Да уж, сходилось все. Сюнневе тоже ушла из дома в Вальпургиеву ночь, в одной ночнушке (фирменную бабулину вышивку слоником ни с чем не путаешь). Она знала все о Семье до тридцатого треля тысяча девятьсот шестьдесят третьего года, даже смогла припомнить, что тетка Роза в тот вечер переела. Она быстро-быстро тараторила по-фински очень медленно тянула слова по-русски. В общем, пришлось признать — Сюнневе вернулась.
Где она была и что делала все эти сорок лет, Сюнневе вспомнить не могла. Мало того, деваха была уверена, что-прошло не сорок лет, а от силы минут десять с тех пор, как она вышла из дома. При этом сказать, зачем она вообще выходила, Сюнневе тоже не могла.
— Ничего не понимаю! — вздыхала мамуля, сидя кресле рядом с Парфеноном. — Как такое вообще возможно? Что нам теперь делать? Как мы объясним появление Сюнневе в доме? Что я скажу Микаэласу?
— Что угодно — дойдет все равно не скоро, — допустила яду бабуля Дара из своего угла. — В последнюю очередь нужно думать о том, что мы сплетем моему зятю в частности и широкой общественности в общем. Раз уж Микаэлас спокойно воспринял то, что его жена — ведьма, равно как и любимая теща, и что вообще вся женина родня колдовством балуется…
— Я уверена, хотя он и не подал виду, но это нанесло ему глубокую душевную рану! — нервно окрикнула мамуля.
Мы не стали ее разочаровывать. На самом деле папуля не почесался бы, даже если б мамуля влетала в дом на метле через окно и каждую пятницу заходилась в экстатическом танце. Он абсолютно спокойно отмахивался от летающей по всему дому кухонной утвари, когда мамуля нервничала, бесстрастно вылавливал из супа листки из давно рассыпавшейся книги заговоров, как-то раз даже починил бабе Лете метлу, а тетке Розе на день рождения подарил, ужасно смущаясь, колоду Таро Гарри Поттера. «Дорогой, понимаешь, я… немножко… ведьма! Ну там, летаю, варю зелья, двигаю предметы… усилием воли, еще… всякое такое!» — «А гот-товить ты умеэшь?» Это волновало папулю больше всего. Женщина может быть кем угодно, считал он, но готовить она должна уметь в любом случае. Мамуля умела. Папуля повел ее в загс.
— Мишенька, голубушка, что там эта маленькая шестерка из Инквизиции говорила о Сюнневе? — поинтересовалась тетя Роза.
Я задумалась, потирая переносицу:
— Что-то… вроде того, что она очень сильная ведьма… и ее волю подчинил себе какой-то Великий Инквизитор. Звучит, конечно, смешно…
Семейка моя молчала, возможно в первый раз в жизни не зная, что сказать. В самом деле, ситуация представлялась… точнее, никак не представлялась. Что мы имели? Непонятную организацию, охотившуюся на ведьм, о которой не знали практически ничего. Свалившуюся нам как снег на голову сорок лет где-то пропадавшую финскую родственницу, причем абсолютно не изменившуюся. Что все это означало? Чего следовало ожидать?
Бабуля Дара взяла слово. Покашляв, она обратилась к поникшей аудитории:
— Значит так. Всем спать, и так всю ночь колобродили. Внучку аж в прошлое занесло, у племянницы сорокалетний провал в памяти… Как проснемся, засядем за книги, поднимем весь архив, если нужно. Не может такого быть, чтобы за шестьсот лет эта непонятная организация здесь не появлялась. Заодно и в книгах разберемся, приведем все в порядок. Праздники-то в этом году длинные…
К вечеру в доме все стояло вверх дном, и мамочкин обостренный психокинез был здесь абсолютно ни при чем. Ну хронику, положим, отыскать труда не составило. Все было свалено в два гpoмадных сундука, стоявших в папулиной мастерской. (Пока их разбирали, обнаружилось, что тетка Роза использовала толстенный том записей с 1780 по 1810 год в качестве подставки под очередного жирного телепузика-амура. Мамулька с тетей Идой тут же наехали на тетку… в общем, разрядили обстановочку.)
С колдовскими Книгами дело обстояло хуже. Советы и рецепты, записанные там, были, мягко говоря, малоупотребительны. Никто в роду уже давно не готовил сложные зелья из конского пота, кошачьих кишок и мочи повешенного. Никому тем более не хотелось вычерчивать сложные каббалистические символы на свинцовых пластинах в первый четверг полнолуния, когда влияние Юпитера наиболее сильно, и так далее. И уж тем более никому не приходило в голову класть супружницу под подушку глаз совы, выковырянный в полночь, чтобы тот во сне высказывал все свои тайны и раскалывался, куда девал заначку. Поэтому дедушка Витольд просто-напросто распихал всю многотомную энциклопедию деревенской магии по углам, полочкам и шкафчикам, еще когда обустраивал дом. Сюнневе смогла припомнить только то, что один том дедуля засунул на антресоли вместе с зимней одеждой. От книги так жутко воняло какой-то гнилью, что дедуля вполне справедливо рассудил, что эта дрянь распугает моль круче табака и нафталина. А мы-то гадали, отчего моль облетает нашу квартиру за километр…
Операцию возглавила бабушка Дара. Она топотала во главе маленького поискового отряда, состоявшего из Нюшки и Хрюшки, тыкала пальцем в первый попавшийся ящик, сундук или просто коробку, а мои кузины с радостным визгом выворачивали содержимое хованки наружу. К пяти вечера обнаружили три тома из шести. Бабуля была полна энергии, сестрицы тоже.
В гостиной остальные члены Семьи просматривали архив. Когда я, лавируя между разбросанными вещами, пробралась туда, мне тотчас же сунули в руки том записей за 1850 год.
Сюнневе отправили на кухню успокаивать нервы. Часов с четырех она пекла какое-то супернациональное финское блюдо, которое надо было готовить часов шесть. «Зато не квакает!» — рассудила бабуля Виолетта.
Итак, Сюнневе пела на кухне и приглядывала за своим… кукаракко? какалекко?.. в общем, старалась, бабуля Дара с внучками громила дом, а три ее дочери, сестра и еще одна внучка чахли над хрониками.
Читать было трудно, работа подвигалась медленно. Тетя Роза как историк взяла на себя что по-древней, тетя Ида как филолог тоже выбрала что помудреней, но даже с тяжелой филолого-исторической артиллерией мы практически не продвигались вперед.
— Вот прелесть-то! — недовольно сопела мамуля. — «А Настьку-то Рыжую повелели схватить да повели к окольничему, да спрашивали, истинно ли, что она, Настька, боярина Василия Тутуева оморочила и от жены с дитями отворотила. Настька-то от опалы блюлась да отпиралась. Тогда пригрозили, что ежели она своей вины не скажет, то будут ее пытати накрепко. Тогда Настька повинилась да сказала, что истинно она в ведовском деле сведуща, только боярина Тутуева не привораживала, сердце не отнимала, потому что у боярина сама женка-то с лешавкой лесной рожею схожа и что сама она, видать, мужу своему глаза отвела. Шум-то поднялся страшный, да Настька возьми да и отведи глаза окольничему. Пока Тутуиха орала, тот Настьку через огород-то и вывел. Повелел ей бежать из Москвы подале, а потом вернулся, пошел к себе в светлицу да и повесился. Настька с перепугу на него сильную тоску навела».
Таких сказов было немало. И про Феклицу Убогую, что килы водой заговоренной смывала да одному плохо отделала, и про Верку Козлиху, что «торговым людям на мед наговаривала да пить давала, и от того на товары их купцы скорые бывают». Заканчивалось все одним и тем же — наши ведуньи рано или поздно покидали свои дома и бежали на историческую родину, в Семипендюринск, где их никто не трогал.
Вообще-то ведовство в России сначала не считалось чем-то сверхъестественным. Церковная власть смотрела на чародейство очень мягко и в отличие от западной церкви не требовала сжигания ведьм на костре. Ведовство рассматривалось церковными властями практически так же, как обычное преступление, повлекшее за собой определенный вред. Наказание за чародейство зависело от степени нанесенного ущерба. Ведьмы чаще всего отделывались штрафом. Пытки применялись уже позже и только в том случае, если «портили» кого-то из высокопоставленных особ, как в случае с Настькой. Обычные люди просто били неудачливой ворожее морду.
Но у нас неудачливых не было… Уже после Петра, когда тому приспичило перевести Россию на европейские рельсы, за ведьмовство начали сжигать, сажать в тюрьму и бить плетьми. Всекак в Европе, только с опозданием лет на сто. Из нашей Семьи опять никто не попался. Правда, был случай, когда одну нашу родственницу-ведьму затащили-таки на лобное место, чтобы побить плетьми. Она не растерялась, отняла разум у палача, так что тот начал себя сам избивать, а во всеобщей сумятице умудрилась сбежать. Палач истязал себя еще часа три, пока не упал замертво…
После подобных случаев Семья стала поосторожнее. Мы почти перестали принимать страждущих, лечили с опаской и вообще при каждом удобном случае старались сменить место проживания, пока все не собрались в Семипендюринске, где и осели. Нам вовсе не улыбалось быть растерзанными толпой или брать на себя грех еще нескольких смертей…
В Семипендюринске же до нас никто не мог добраться. Пробовали, правда, много раз… Где-то в начале девятнадцатого века до нас почти доехал какой-то чиновник. То есть доехал-то он до соседнего селения, где благополучно сменил лошадей, и на ночь глядя потрюхал в город, носивший тогда скромное нейтральное название Ведьмеево. А вот этого делать было совсем не надо… Когда часа через три карета все продолжала кружить по бесконечному лесу, чиновник догадался осведомиться у ямщика, «далече ли до места».
— А верст семь еще пендюрить! — весело откликнулся ямщик, хитровато поглядев на чиновника раскосыми зелеными глазами.
Ну чиновник плюнул и велел поворачивать обратно…
— ЖУПИК! — Возмущенный бас тетки Розы отвлек меня от мыслей о далеком прошлом. — Нашел себе подстилку! Встань, свиномордия!
Оказывается, нашему бульдогу чем-то приглянулась та самая вонючая книга, которую мы стащили с антресолей. Принюхавшись к «аромату», напоминавшему запах гниения сотни тараканьих тушек, Жупинька решительно уткнулся мордой в обложку, лапой пролистал несколько страниц и разлегся на развороте.
— Сгинь! — От теткиных децибелов тряслись декоративные тарелочки на стенах, но Жулик даже не моргнул, только повертел жирненьким задом, устраиваясь поудобнее.
С кряхтением тетка вылезла из-под уютного пледа и поплелась к Жупику, громогласно рассказывая о том, что в Китае ей довелось видеть, как из собак делают колбасу…
— Пошел, пошел! — Тетка Роза подергала Жулика за длинное ухо (мы не стали их купировать, чтобы не травмировать собачку).
Жупик растопырил косолапые лапки, обхватил новую подстилку поудобнее и даже попытался гавкнуть на тетю.
— Ах так! — забасила раззадорившаяся тетка. — Ну погоди у меня, жировик!
Тетка нагнулась пониже и внезапно хрипло залаяла. Жупик прижал уши, втянул короткий хвостик, зажмурился и бочком слез с книги.
Бабуля Виолетта не преминула среагировать:
— Розка! Га! У мене кобель недавно сдох…
— Тетя, не продолжайте! — хохотнула тетка Роза, разглядывая Жупиково лежбище.
Она пролистала еще несколько страниц и недоумевающе приподняла бровь.
— А где у нас записи за 1818-й год?
— Нету! — тут же отозвалась мамуля. — Точно знаю, в этот год записей вообще не делали…
— Делали…— пробормотала тетка, листая вонючую книгу дальше. — Только с бумагой была напряженка, вот и писали все в одной книге вместе с заговорами…
— Что?! Там тоже хроника? — воскликнула тетка Ида.
— Похоже на то, — кивнула тетка Роза. — Вперемежку с записями заговоров и рецептов зелий… Вот, декабрь 1817-ro, январь 1818-го… апрель 1818-го…
Тетка замолчала и принялась внимательно читать записи.
— Что это за место
— Хотяевка? — вдруг спросила она. — Должно быть, где-то рядом…
Никто не знал. Деревни или села с таким названием рядом точно не было. Даже бабуля Виолетта не могла вспомнить ничего похожего. Внезапно тетка Роза издала хриплый вопль (с лампы навернулся амур, сверкая целлюлитным задом), схватила Жупика в охапку и смачно чмокнула в лысую макушку.
— Жопастый! Нашел, скотиняка!!!
Жупик растерянно заморгал и на всякий случай притворился мертвым.
— Нанюхалась племянница, — резюмировала баба Лета, — заесть чего принести?
— Ничего я не нанюхалась! — радостно вопила тетка Роза. — Вот оно!
Итак, с помощью Жупика мы наткнулись на первое упоминание об инквизиторах. До нас они так и не добрались, но пытались…
Зима в тот год была очень холодная, у коров рога примерзали к низенькому потолку хлева, собаки весь декабрь сидели в доме и не тявкали, куры втягивали головы в пищевод… В такую-то лютую пору в село Ведьмеево вернулась некая Вийка Коваленкова с мужем-литвином Янко Коваленком. Была Вийка чуть ли не последней блудной ведьмой в роду. Пыталась прижиться где-то в Литве, не вышло — суровые литовские бабы чуть не повыдирали Вийке рыжие косы, а Янко их мужья наломали бока так, что тот едва ходил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
— Но она практически не изменилась!
— Дак радоваться надо! — философски пожала плечами бабуля. — Что,лучше было бы, если б она приперлась домой старой развалюхой да еще б на лекарства клянчила?
Слушая этот диалог, Сюнневе истерически рыдала. Из-под стола выползла Хрюшка. Потирая ушибленный лоб, она подползла к новоявленной финской родственнице и протянула ей бокал с валерьянкой:
— Хряпни!
Сюнневе машинально выпила, продолжая икать и всхлипывать.
— Зовут тебя как?
— Сю… сюнневе Ряйкиннен.
— Какое сегодня число?
— Пе…первоемая
— О! — оживилась Хрюшка. — Ей-ей, гонят на финнов! А год?
— Тысяча девятьсот… шестьдесят… третий…
— Две тысячи второй, и не квакать!
Верилось с трудом, но, похоже, ундина в ночнушке и впрямь была Сюнневе. Задав девице кучу вопросов о Сюнневе, ее родителях и родственниках, тетки признали, что знать такое могла только настоящая Сюнневе. Баба Дара раскопала одну-единтвенную фотографию, долго вертела ее в руках, вдыхала и наконец признала:
— Похожа!
Да уж, сходилось все. Сюнневе тоже ушла из дома в Вальпургиеву ночь, в одной ночнушке (фирменную бабулину вышивку слоником ни с чем не путаешь). Она знала все о Семье до тридцатого треля тысяча девятьсот шестьдесят третьего года, даже смогла припомнить, что тетка Роза в тот вечер переела. Она быстро-быстро тараторила по-фински очень медленно тянула слова по-русски. В общем, пришлось признать — Сюнневе вернулась.
Где она была и что делала все эти сорок лет, Сюнневе вспомнить не могла. Мало того, деваха была уверена, что-прошло не сорок лет, а от силы минут десять с тех пор, как она вышла из дома. При этом сказать, зачем она вообще выходила, Сюнневе тоже не могла.
— Ничего не понимаю! — вздыхала мамуля, сидя кресле рядом с Парфеноном. — Как такое вообще возможно? Что нам теперь делать? Как мы объясним появление Сюнневе в доме? Что я скажу Микаэласу?
— Что угодно — дойдет все равно не скоро, — допустила яду бабуля Дара из своего угла. — В последнюю очередь нужно думать о том, что мы сплетем моему зятю в частности и широкой общественности в общем. Раз уж Микаэлас спокойно воспринял то, что его жена — ведьма, равно как и любимая теща, и что вообще вся женина родня колдовством балуется…
— Я уверена, хотя он и не подал виду, но это нанесло ему глубокую душевную рану! — нервно окрикнула мамуля.
Мы не стали ее разочаровывать. На самом деле папуля не почесался бы, даже если б мамуля влетала в дом на метле через окно и каждую пятницу заходилась в экстатическом танце. Он абсолютно спокойно отмахивался от летающей по всему дому кухонной утвари, когда мамуля нервничала, бесстрастно вылавливал из супа листки из давно рассыпавшейся книги заговоров, как-то раз даже починил бабе Лете метлу, а тетке Розе на день рождения подарил, ужасно смущаясь, колоду Таро Гарри Поттера. «Дорогой, понимаешь, я… немножко… ведьма! Ну там, летаю, варю зелья, двигаю предметы… усилием воли, еще… всякое такое!» — «А гот-товить ты умеэшь?» Это волновало папулю больше всего. Женщина может быть кем угодно, считал он, но готовить она должна уметь в любом случае. Мамуля умела. Папуля повел ее в загс.
— Мишенька, голубушка, что там эта маленькая шестерка из Инквизиции говорила о Сюнневе? — поинтересовалась тетя Роза.
Я задумалась, потирая переносицу:
— Что-то… вроде того, что она очень сильная ведьма… и ее волю подчинил себе какой-то Великий Инквизитор. Звучит, конечно, смешно…
Семейка моя молчала, возможно в первый раз в жизни не зная, что сказать. В самом деле, ситуация представлялась… точнее, никак не представлялась. Что мы имели? Непонятную организацию, охотившуюся на ведьм, о которой не знали практически ничего. Свалившуюся нам как снег на голову сорок лет где-то пропадавшую финскую родственницу, причем абсолютно не изменившуюся. Что все это означало? Чего следовало ожидать?
Бабуля Дара взяла слово. Покашляв, она обратилась к поникшей аудитории:
— Значит так. Всем спать, и так всю ночь колобродили. Внучку аж в прошлое занесло, у племянницы сорокалетний провал в памяти… Как проснемся, засядем за книги, поднимем весь архив, если нужно. Не может такого быть, чтобы за шестьсот лет эта непонятная организация здесь не появлялась. Заодно и в книгах разберемся, приведем все в порядок. Праздники-то в этом году длинные…
К вечеру в доме все стояло вверх дном, и мамочкин обостренный психокинез был здесь абсолютно ни при чем. Ну хронику, положим, отыскать труда не составило. Все было свалено в два гpoмадных сундука, стоявших в папулиной мастерской. (Пока их разбирали, обнаружилось, что тетка Роза использовала толстенный том записей с 1780 по 1810 год в качестве подставки под очередного жирного телепузика-амура. Мамулька с тетей Идой тут же наехали на тетку… в общем, разрядили обстановочку.)
С колдовскими Книгами дело обстояло хуже. Советы и рецепты, записанные там, были, мягко говоря, малоупотребительны. Никто в роду уже давно не готовил сложные зелья из конского пота, кошачьих кишок и мочи повешенного. Никому тем более не хотелось вычерчивать сложные каббалистические символы на свинцовых пластинах в первый четверг полнолуния, когда влияние Юпитера наиболее сильно, и так далее. И уж тем более никому не приходило в голову класть супружницу под подушку глаз совы, выковырянный в полночь, чтобы тот во сне высказывал все свои тайны и раскалывался, куда девал заначку. Поэтому дедушка Витольд просто-напросто распихал всю многотомную энциклопедию деревенской магии по углам, полочкам и шкафчикам, еще когда обустраивал дом. Сюнневе смогла припомнить только то, что один том дедуля засунул на антресоли вместе с зимней одеждой. От книги так жутко воняло какой-то гнилью, что дедуля вполне справедливо рассудил, что эта дрянь распугает моль круче табака и нафталина. А мы-то гадали, отчего моль облетает нашу квартиру за километр…
Операцию возглавила бабушка Дара. Она топотала во главе маленького поискового отряда, состоявшего из Нюшки и Хрюшки, тыкала пальцем в первый попавшийся ящик, сундук или просто коробку, а мои кузины с радостным визгом выворачивали содержимое хованки наружу. К пяти вечера обнаружили три тома из шести. Бабуля была полна энергии, сестрицы тоже.
В гостиной остальные члены Семьи просматривали архив. Когда я, лавируя между разбросанными вещами, пробралась туда, мне тотчас же сунули в руки том записей за 1850 год.
Сюнневе отправили на кухню успокаивать нервы. Часов с четырех она пекла какое-то супернациональное финское блюдо, которое надо было готовить часов шесть. «Зато не квакает!» — рассудила бабуля Виолетта.
Итак, Сюнневе пела на кухне и приглядывала за своим… кукаракко? какалекко?.. в общем, старалась, бабуля Дара с внучками громила дом, а три ее дочери, сестра и еще одна внучка чахли над хрониками.
Читать было трудно, работа подвигалась медленно. Тетя Роза как историк взяла на себя что по-древней, тетя Ида как филолог тоже выбрала что помудреней, но даже с тяжелой филолого-исторической артиллерией мы практически не продвигались вперед.
— Вот прелесть-то! — недовольно сопела мамуля. — «А Настьку-то Рыжую повелели схватить да повели к окольничему, да спрашивали, истинно ли, что она, Настька, боярина Василия Тутуева оморочила и от жены с дитями отворотила. Настька-то от опалы блюлась да отпиралась. Тогда пригрозили, что ежели она своей вины не скажет, то будут ее пытати накрепко. Тогда Настька повинилась да сказала, что истинно она в ведовском деле сведуща, только боярина Тутуева не привораживала, сердце не отнимала, потому что у боярина сама женка-то с лешавкой лесной рожею схожа и что сама она, видать, мужу своему глаза отвела. Шум-то поднялся страшный, да Настька возьми да и отведи глаза окольничему. Пока Тутуиха орала, тот Настьку через огород-то и вывел. Повелел ей бежать из Москвы подале, а потом вернулся, пошел к себе в светлицу да и повесился. Настька с перепугу на него сильную тоску навела».
Таких сказов было немало. И про Феклицу Убогую, что килы водой заговоренной смывала да одному плохо отделала, и про Верку Козлиху, что «торговым людям на мед наговаривала да пить давала, и от того на товары их купцы скорые бывают». Заканчивалось все одним и тем же — наши ведуньи рано или поздно покидали свои дома и бежали на историческую родину, в Семипендюринск, где их никто не трогал.
Вообще-то ведовство в России сначала не считалось чем-то сверхъестественным. Церковная власть смотрела на чародейство очень мягко и в отличие от западной церкви не требовала сжигания ведьм на костре. Ведовство рассматривалось церковными властями практически так же, как обычное преступление, повлекшее за собой определенный вред. Наказание за чародейство зависело от степени нанесенного ущерба. Ведьмы чаще всего отделывались штрафом. Пытки применялись уже позже и только в том случае, если «портили» кого-то из высокопоставленных особ, как в случае с Настькой. Обычные люди просто били неудачливой ворожее морду.
Но у нас неудачливых не было… Уже после Петра, когда тому приспичило перевести Россию на европейские рельсы, за ведьмовство начали сжигать, сажать в тюрьму и бить плетьми. Всекак в Европе, только с опозданием лет на сто. Из нашей Семьи опять никто не попался. Правда, был случай, когда одну нашу родственницу-ведьму затащили-таки на лобное место, чтобы побить плетьми. Она не растерялась, отняла разум у палача, так что тот начал себя сам избивать, а во всеобщей сумятице умудрилась сбежать. Палач истязал себя еще часа три, пока не упал замертво…
После подобных случаев Семья стала поосторожнее. Мы почти перестали принимать страждущих, лечили с опаской и вообще при каждом удобном случае старались сменить место проживания, пока все не собрались в Семипендюринске, где и осели. Нам вовсе не улыбалось быть растерзанными толпой или брать на себя грех еще нескольких смертей…
В Семипендюринске же до нас никто не мог добраться. Пробовали, правда, много раз… Где-то в начале девятнадцатого века до нас почти доехал какой-то чиновник. То есть доехал-то он до соседнего селения, где благополучно сменил лошадей, и на ночь глядя потрюхал в город, носивший тогда скромное нейтральное название Ведьмеево. А вот этого делать было совсем не надо… Когда часа через три карета все продолжала кружить по бесконечному лесу, чиновник догадался осведомиться у ямщика, «далече ли до места».
— А верст семь еще пендюрить! — весело откликнулся ямщик, хитровато поглядев на чиновника раскосыми зелеными глазами.
Ну чиновник плюнул и велел поворачивать обратно…
— ЖУПИК! — Возмущенный бас тетки Розы отвлек меня от мыслей о далеком прошлом. — Нашел себе подстилку! Встань, свиномордия!
Оказывается, нашему бульдогу чем-то приглянулась та самая вонючая книга, которую мы стащили с антресолей. Принюхавшись к «аромату», напоминавшему запах гниения сотни тараканьих тушек, Жупинька решительно уткнулся мордой в обложку, лапой пролистал несколько страниц и разлегся на развороте.
— Сгинь! — От теткиных децибелов тряслись декоративные тарелочки на стенах, но Жулик даже не моргнул, только повертел жирненьким задом, устраиваясь поудобнее.
С кряхтением тетка вылезла из-под уютного пледа и поплелась к Жупику, громогласно рассказывая о том, что в Китае ей довелось видеть, как из собак делают колбасу…
— Пошел, пошел! — Тетка Роза подергала Жулика за длинное ухо (мы не стали их купировать, чтобы не травмировать собачку).
Жупик растопырил косолапые лапки, обхватил новую подстилку поудобнее и даже попытался гавкнуть на тетю.
— Ах так! — забасила раззадорившаяся тетка. — Ну погоди у меня, жировик!
Тетка нагнулась пониже и внезапно хрипло залаяла. Жупик прижал уши, втянул короткий хвостик, зажмурился и бочком слез с книги.
Бабуля Виолетта не преминула среагировать:
— Розка! Га! У мене кобель недавно сдох…
— Тетя, не продолжайте! — хохотнула тетка Роза, разглядывая Жупиково лежбище.
Она пролистала еще несколько страниц и недоумевающе приподняла бровь.
— А где у нас записи за 1818-й год?
— Нету! — тут же отозвалась мамуля. — Точно знаю, в этот год записей вообще не делали…
— Делали…— пробормотала тетка, листая вонючую книгу дальше. — Только с бумагой была напряженка, вот и писали все в одной книге вместе с заговорами…
— Что?! Там тоже хроника? — воскликнула тетка Ида.
— Похоже на то, — кивнула тетка Роза. — Вперемежку с записями заговоров и рецептов зелий… Вот, декабрь 1817-ro, январь 1818-го… апрель 1818-го…
Тетка замолчала и принялась внимательно читать записи.
— Что это за место
— Хотяевка? — вдруг спросила она. — Должно быть, где-то рядом…
Никто не знал. Деревни или села с таким названием рядом точно не было. Даже бабуля Виолетта не могла вспомнить ничего похожего. Внезапно тетка Роза издала хриплый вопль (с лампы навернулся амур, сверкая целлюлитным задом), схватила Жупика в охапку и смачно чмокнула в лысую макушку.
— Жопастый! Нашел, скотиняка!!!
Жупик растерянно заморгал и на всякий случай притворился мертвым.
— Нанюхалась племянница, — резюмировала баба Лета, — заесть чего принести?
— Ничего я не нанюхалась! — радостно вопила тетка Роза. — Вот оно!
Итак, с помощью Жупика мы наткнулись на первое упоминание об инквизиторах. До нас они так и не добрались, но пытались…
Зима в тот год была очень холодная, у коров рога примерзали к низенькому потолку хлева, собаки весь декабрь сидели в доме и не тявкали, куры втягивали головы в пищевод… В такую-то лютую пору в село Ведьмеево вернулась некая Вийка Коваленкова с мужем-литвином Янко Коваленком. Была Вийка чуть ли не последней блудной ведьмой в роду. Пыталась прижиться где-то в Литве, не вышло — суровые литовские бабы чуть не повыдирали Вийке рыжие косы, а Янко их мужья наломали бока так, что тот едва ходил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42