Боится, как бы опять не вскочила. Какая солидарность! Мужчины, что б вас всех.
Процедура между тем шла своим ходом.
— Я думаю, все определились с выбором достаточно давно.
— Да уж, — пробурчал вампир. И он еще спрашивал, что я тут делаю! Лицемер несчастный.
— В таком случае, попрошу всех записать имя кандидата и сложить пергамент в урну.
Демократия в лучших традициях древности. М-да…Совет напрягся и со скрипом нацарапал требуемое. Я выставила кандидатом Вайскопфа. А что? Я человек или тварь дрожащая? Могу поразвлечься хоть раз в жизни? Тем более, что мой голос при данных обстоятельствах ничего не решает.
Бумажки были последовательно сложены в корзинку, извлечены оттуда и прочитаны. Кандидат был принят почти единогласно. После прочтения имени Вайскопфа последний послал мне кислый взгляд, продублированный Советом. Мой юмор не оценили. Жаль. А я так надеялась.
Традиционно необходимое голосование камнями все-таки провели. Единогласно. Хотя меня так и подмывало положить черный. Если уж дурачиться, так дурачиться до логического конца. Но этот фортель уж точно никто бы не оценил. Как же все-таки это не вовремя…
Ранест прокашлялся, и совершенно будничным тоном сообщил:
— Совет решил. Отныне лиан — Скайлин Фар-Аттуру. Единогласно.
Глава 7
«Я король или хрен собачий?!»
Оксана Панкеева.

Трам-пам-пам. Кто бы сомневался.
Прохладный ветер обдувает и без того заледеневшее лицо. Неощущаемый туман, скорее дымка, чем вода, узкими полотнищами оборачивается вокруг тела, кружит и опять уплывает. Застилает глаза и низко стелится над пожухлой сероватой травой. Струится по крутым склонам вниз, вни-из, вни-и-и-из…
И я па-а-ада-а-аю-ю…
Голова тяжелеет, глаза закатываются и сознание обрывается вслед за туманом. Вниз.
Я падаю. Вниз по крутым склонам оврага, задевая камни и комья земли.
Падаю в черную пропасть, где колышется мертвенное месиво джунглей, а позади — сметь. И огромное алое солнце встает за спиной…
Хлесткий толчок по сознанию заставляет очнуться. Тройная змейка кольца полыхнула алым. Таким же алым, как и самый памятный в моей жизни рассвет. Последний, который я встретила, будучи собой.
Я не хотела вспоминать. Ничего. И те далекие, страшные дни, которые чуть было не стоили мне рассудка, жизни и брата. И отняли мать. Но дали… бессмертие.
Я бы обменяла обратно.
Кажется, тогда я израсходовала всю отпущенную мне меру страха. И поседела в двадцать лет.
Я стала Тенью. Нет, не правильно. Я стала тенью. Так честнее. Иногда мне становится страшно. Моё лицо улыбается, грустит, меняется в калейдоскопе выражений, реагируя на события, губы сами говорят слова сочувствия, смеются. Я же чувствую в груди пустоту. Я не чувствую сердца. И это страшно.
Но хватит. Жалобами на судьбу ничего не изменишь. Что бы я не говорила, не верьте — я донесу свой крест до голгофы, у меня хватит сил. Ведь я лишь тень среди теней, а тени…тени не люди, пусть даже иногда и считают себя таковыми.
Я встала с насиженного камня и принялась мереть шагами край оврага. Не стоит рисковать. Не стоит позволять памяти, тщательно заваленной напластованиями сотен спячек, оживать. Я могу и не проснуться.
У каждого есть свои скелеты в шкафу. Пусть прошлое спит. Я сбросила с себя эту кожу. Оборвала нити, сожгла мосты. Жить без памяти, не оглядываться назад.
За все нужно отдать свою цену. Мне позволили забывать, раз за разом.
Но Спящий Овраг и есть Память. Земля призраков. А что есть призраки, как не наша память о живых? И души. Только лишь.
И потому я здесь. Новый лиан обходит владения дозором. Лиан? Да нет, скорее посол. Высочайший, так сказать. Вручение факиру дудочки не обошлось без прецедентов: я взбрыкнула. Взбрыкнула так, как не позволяла себе никогда. Боюсь, вообще никто и никогда себе такого не позволял. Но истерика копилась, копилась долго. Глупо, тысячу раз глупо и совершенно на меня не похоже. То есть на обычную меня. И я не собираюсь оправдываться, вот еще! Хотя бы потому, что из века в век я отстаиваю наше право на существование перед теми, кто сильнее. Не пытаюсь. Отстаиваю.
И потому мне позволено больше. По праву рождения, праву крови. Крови темных и светлых, смешавшихся в одном существе. Разделенная душа — не бог весть какая радость, но только она может понять и Свет, и Тьму. Мы созданы из них, только понять их не можем. И то, и другое чуждо сумасшествию, называемого Сумерками. Закатный народ — он сам по себе. Но не весь. Серый цвет можно ведь получить разными способами. Взять краску, серую изначально. Или смешать белый с черным. Результат идентичен.
И это существенно отравляет мне жизнь. Власть — это конечно, штука хорошая, но любое лекарство имеет свойство превращаться в яд, если переборщить. И мне сейчас совершенно не улыбается кого-то с кем-то мирить, пусть даже ради собственной безопасности. Да, да, на данный момент я единственная, кто в состоянии не потонуть в вывертах чуждых интересов, и при этом не нанести смертельно оскорбления. А так же умудриться не встать не на чью сторону. Хотя с годами, особенно с тех пор, как на переговоры стали отряжать моего папашу, Высокое Собрание все больше напоминает семейные разборки.
Но…Проблема не существенна. По крайней мере, на данный момент. Да, я устроила небольшой скандальчик. Точнее, почти устроила. Серебряные Крылья ведь великолепно знает, кто я. Он и Рур — большие друзья, и я подозреваю, что знает он меня как облупленную. И когда Высочайший почувствовал, что сейчас я прилюдно откажусь от должности, употребил все свое влияние в виде банальной силовой дубинки. Старая добрая субординация бывает порой действеннее, чем что-либо другое. Если бы он был равен моему богу, то есть был бы только хранителем мира, я могла бы не подчиниться. Со скрипом, но не подчиниться. Стражи неформально приравнены к богам-правителям. Светлым или темным — это без разницы. Хранитель — уровнем повыше. Подчиняется только напрямую богам-создателям. Но Серебряный и есть бог-создатель. На ступень выше, чем Рур, и на две ступени выше, чем я сама.
Так что пост пришлось принять. Это ведь не статус. Это реальная власть и способности, даваемая конкретному человеку на конкретный срок. Кольцо — только ритуальный символ, не более. Его можно отнять, но власть, даваемая богом, отнята не может быть никем. Как нельзя не подчиниться богу, так нельзя не подчиниться лиану. Почти физический закон, из тех, что в Безымянной нельзя убивать. Из тех, что придумали боги. А кто-нибудь когда-нибудь говорил, что боги понимают природу тех, кого сотворили? Правильно.
Печаль и отзвуки прошлого. Отстраненный поклон тем, кого уже нет. Я пришла вспомнить. Вспомнить во всех красках, попрощаться и забыть. Сбросить еще одну кожу.
Спящий Овраг имеет свою волю. Он живой больше, чем вся Безымянная. Природа не терпит пустоты. Если жители мертвы, земля должна быть живой.
И она жива. Она помнит.
Я тоже помню. Помню тебя, Кай.
Не хочу, не хочу, не хочу прощаться. Но… Я отпущу тебя. Отпущу. Но пока…
Запах.
Терпкий, горьковато-душистый, пряный и воздушно-ванильный запах приходит с ветром. Тонко и незаметно. Запах печали и расставания. Я прощаюсь с тобой, Травник.
Белизна тонкой шерсти приходит с туманом. Светлым-светлым золотом стекает по твоим рукам, груди, босым ногам. Золото солнца отражается в белых клыках. Солнце будет тосковать без тебя. Я прощаюсь с тобой, Волк.
Хрупко-прозрачный, весь в прорехах солнца и засыпанный хвоей лес приходит с травой у ног. Мох под измазанными коленями, ошкуренное гладкое бревно, щелкающий говор костра под закопченным котелком. Пестрые пятна света на тонких побуревших стебельках, по-ученически старательно разложенных на кучки. Дерево странной, косящей на один бок хижины, одуряющий запах свисающих с потолка трав, который всегда был с тобой. Сторожевой уж на притолоке над входом, залезший мне за шиворот. Нудные, долгие часы, смех и уныние, сажа на лице. Мои неловкие руки и твое терпение. Ты делил душу с лесом, он не забудет тебя. Я прощаюсь с тобой, Учитель.
Ощущение надежного плеча под рукой приносит земля. Запущенная в кусты сумка болтается на ветке, а я говорю, говорю, говорю… Ору, плачу, жалуюсь. Горячие сильные руки сжимают плечи, гладкая щека прижимается к виску, задумчивый и печальный взгляд. Видящий то, чего никогда не увижу я. А потом вдруг такое выражение лица, что я начинаю смеяться. «Все еще можно поправить». Кроме смерти. Я прощаюсь с тобой, друг.
Смех в глазах приходит со светом. Свет всегда был в этих глазах, не бывающих дольше минуты одного цвета. Прищуренные глаза, лукавый взгляд искоса, хитрая усмешка. Мальчишеский смех, так не вяжущийся с чем-то бесконечно древним и мудрым в глазах. Вылинявшая, состоящая из чередования прорех и заплат, одежда, сменявшаяся на обычную только при новой луне, когда в человеке не оставалось ничего от волка. Золото волос, яркими искрами рассыпающееся на свету. «На тебя пошла та же краска, золотоглазая». Ты любил меня, я знаю. Любовь без взаимности — тяжкое бремя. Ты нес его достойно. Я потеряла тебя. Ты был для меня многим, но я прощаюсь с тобой, Кай.
Чтобы жить.
Жить дальше.
Просто потому, что должна.
Прощай, я отпускаю тебя.
Тихая печаль горьким привкусом оседает на ветру. Я растворяюсь в нем, пропускаю сквозь себя. Меня нет — есть только ветер и его печаль. Его жизнь, сила и воля. Создание воды становиться туманом на ветру. Перетекает и струиться вслед за ним. Сознание распахивается навстречу ветру и исчезает. Есть только ветер. Его печаль и горечь. Его слезы стекают по моим щекам. Его надрывное дыхание треплет волосы. Его погребальная песня волком подвывает моей душе.
Есть только ветер.
Мягким, ласковым касанием погладил по щекам и эхом донес мне ответ:
— Прощай…
Вот и все. Душа отлетела. Я забуду.
Я постараюсь.
Сильные руки обняли меня. Душа, связанная со мной крепче, чем это могла бы сделать любовь, участливо коснулась моей души. Теплая и ласковая волна огня укутала мягким покрывалом.
Я уткнулась лицом в твердое плечо и разрыдалась.
Алекс.
И это называется — пришли?!
Я с некоторой опаской потоптался у края обрыва и осторожно заглянул за этот край. Там, внизу, расстилалась гигантская равнина, настолько глубокая и окруженная таким плотным кольцом гор, что смотрелась бездонной черной ямищей. Что неудивительно, учитывая глухую ночь.
Это меня так домой «провожают». Какими-то дикими петлями, через болото, пустыню, две реки. Кому расскажешь, примут за идиота. Вообще, создается впечатление, что кое-кому надо либо потянуть время, либо задурить мне голову. Я оглянулся. Ишь, стоит, в крылья завернулся. И, главное, так и не сказал, куда меня занесло. Что же это, когда от болот до пустынь — рукой подать, когда над рекой висят три солнца, а в это же время над горами — ночь непроглядная? Знаете, на что это больше всего похоже? На горячечный бред шизофреника.
Я заерзал. В голове с новой силой заворочался вопрос: на кой я им сдался? Антураж оч-чень напоминает ритуальное скармливание какому-нибудь чуду-юду.
Демон криво усмехнулся, но ничего не сказал. Я начал всерьез прикидывать, намного ли он меня сильнее.
Прошло несколько минут. Я решил, что навряд ли бегаю быстрее, чем он летает. Внезапно в небо взлетели первые лучи встающего солнца, резко обозначив темный зубчатый силуэт гор. Еще минута — и лучи водопадом хлынули на золотисто-алую равнину, разгоняя последние ошметки темноты. То, что солнце осветило в следующий момент, могло кого угодно выбить из колеи. А вот у меня, кажется, уже выработался иммунитет.
Над пустыней парили сотни вылепленных чьей-то буйной во всех смыслах фантазией пористых глыб. Этот неизвестный умелец закручивал их спиралью, гнул, небрежно слеплял друг с другом, отбивал осколки. Но самым удивительным были буровато-синие сферы, огромные, более трех метров в поперечнике, наполовину вросшие в пористый, будто изъеденный морской солью, камень. И только всмотревшись в одну из глыб, висевшую рядом с обрывом, я смог понять, что это. Яйца! При мысли о том, ЧТО могло откладывать такие яйца, мне стало очень не по себе. Кажется, скармливание совсем не за горами.
Разреженный горный воздух прорезала высокая звенящая трель. За ней последовали другие, как будто в игру вступил невидимый оркестр. Мелодия становилась все громче, набирая силу. На фоне вихря мелкого перезвона соло выступали протяжные трубные звуки. Я замер. Никогда бы не подумал, что просто звуки могут быть такими…красивыми. Невообразимо чистые, какие-то хрустальные звуки заполняли всю долину, неслись выше, к посветлевшему небу.
— Что это?…— выдохнул я.
— Горы, — пророкотало за спиной. — Они нагреваются.
Я посмотрел вниз. Горы были…хрустальными. Трубы слились в один голос, перезвон достиг своего пика. Солнце взошло, и желтые лучи нагрели толстую скорлупу. Резкий треск ножом разрезал мелодию.
Яйцо лопнуло.
Что-то сейчас будет.
Я заметил только, как вихрем взметнулось в воздух что-то невообразимо яркое и красочное, вырвавшись из тесного пространства яйца. Нечто застыло в воздухе совсем недалеко, неуверенно помахивая расправленными крыльями.
Ох…
Чешуйчатая шкура изумрудного дракона блестела и переливалась на солнце, вспыхивая золотистыми искрами, а оттенки зеленого были так богаты, что легко могли потягаться с ювелирной витриной. Его крылья, огромные, словно затянутые слюдой, в частой сетке бледно-фиолетовых прожилок, были крыльями бабочки. И не ясно было, то ли перламутровое небо вспыхивало в этих прозрачных крыльях, то ли сами они светились каким-то своим, радужным, светом.
Дракон медленно повернул в мою сторону длинную шею с узкой вытянутой мордой, увенчанной алым гребнем. Я заворожено прирос к месту. Природа все-таки великая вещь, если она создает существа, настолько красивые.
Умные черные глаза на мгновенье встретились с моими и дракон так же медленно отвернулся. Не спеша заскользил по воздуху, размеренно взмахивая крыльями. Взгляд заставил меня очнуться. Только сейчас я сообразил, что всё это время стоял, практически не дыша и боясь пошевелиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69