— Не тревожься. Позволь мне удалиться и предоставить тебе время для размышления.— Он встал, сохраняя горделивую осанку высокородного воина и не отводя взгляда от Мары. — Госпожа, какое бы решение ты ни приняла, не опасайся задеть мои чувства. Я люблю тебя, окруженную славой и почестями, но люблю и ради тебя самой. Если ты тяготишься моим обществом, я не стану отнимать у тебя ни одной лишней минуты. Ищи свое счастье, властительница Мара. Я мужчина и найду в себе достаточно сил, чтобы жить дальше.Когда притихшая Мара, крепко стиснув руки, подняла глаза, Хокану уже с ней не было. Она не слышала его шагов, когда он уходил. Ей пришлось дважды оглядеться по сторонам, дабы убедиться, что гостиная пуста. Дрожащей рукой она взяла свой кубок с вином и осушила его до дна, а потом уставилась на пустой бокал и нетронутые тарелки с легкими угощениями. В памяти Мары лицо Кевина всплывало и меркло, соединяясь с образом Хокану, пока она наконец не почувствовала, что готова взвыть во весь голос.Не могло быть и речи о каком-то выборе между ними, об этом и думать не приходилось, и борьба между любовью и высшими политическими интересами разрывала ее сердце.— Всесильные боги, как же быть?.. — прошептала Мара и лишь спустя какое-то время поняла, что она уже не одна.Хокану лишний раз доказал, что умеет быть по-настоящему заботливым, прислав к ней советницу, которая смогла бы утешить госпожу и помогла бы ей обрести душевное равновесие.Все еще слабая после болезни, Накойя покачала головой, давая Маре понять, что сейчас лучше помолчать.— Знаешь что, — без церемоний обратилась к госпоже старая наперсница, — давай-ка перейдем в твои личные покои и избавим тебя от этой парадной амуниции. Когда устроишься поудобней и переведешь дух, можно будет и потолковать.С помощью служанок Мара поднялась и пошла за Накойей, как слепой за поводырем.— Кто-нибудь позаботился о свите Хокану? — спросила она нетвердым голосом.— Сарик взял это на себя. Люджан займется устройством состязаний между воинами.Накойя распахнула дверь, ведущую на хозяйскую половину, и сразу же принялась раздавать распоряжения полудюжине горничных и слуг.— Воду для ванны, — бросила она. — И что-нибудь легкое и удобное из одежды, чтобы госпожа набросила после купания.Пока служанки расстегивали многочисленные пряжки тяжелого парадного платья, Мара стояла, вытянув одеревеневшие руки, и только время от времени слабо протестовала:— Это невозможно! Совсем не время для…Накойя прищелкнула языком:— Шиндзаваи — древняя и славная семья, но их роль в провале мирных переговоров…Столь крутой переход к высокой политике слегка отрезвил Мару. Сбросив громоздкий наряд, она забралась в прохладную ванну; две девушки сразу же схватились за губки и начали растирать ей спину.— Что же со мной происходит? — вырвалось у Мары. — Почему я не могу просто сказать ему «нет» и выкинуть все это из головы?Накойя уклонилась от прямого ответа.— Дочка, не существует верных средств, для того чтобы управлять собственным сердцем.— Мое сердце тут ни при чем! — подозрительно бурно возмутилась Мара. — Что для меня Хокану, если не средство достижения цели?Первая советница уселась на подушку, обхватив руками колени. Она молчала все время, пока Мара принимала ванну, которая не принесла ни удовольствия, ни облегчения. Наконец властительница вышла из воды и с хмурым видом вытерпела процедуру обтирания полотенцами.Одна из горничных принесла длинный домашний халат, и только тогда Накойя нарушила молчание:— Госпожа, не только на моей памяти, но и на памяти моего отца семейство Шиндзаваи неизменно пользовалось всеобщим уважением. Прежний властитель, Шатаи, отец Камацу, был полководцем клана Каназаваи в те годы, когда трон Имперского Стратега занимал властитель Кеды. Никто и никогда не слыхал, чтобы Шиндзаваи нарушили слово или предали союзника. Их честь не вызывает сомнений.Мара все это знала. Когда горничная застегнула на ней халат, она почти с нескрываемым раздражением ответила своей бывшей няньке:— Но сейчас их положение вызывает серьезные сомнения.— Да, после неудавшихся переговоров и Ночи Окровавленных Мечей многие затаили злобу, — согласилась Накойя. — Большинство пострадавших семей придерживаются того мнения, что не приключилось бы никакой беды, если бы у самых истоков императорских затей не стояло Синее Колесо и в первую очередь семейство Шиндзаваи.Но Мара совсем не нуждалась в напоминаниях: из тех, кто потерял близких, многие возлагают вину на Шиндзаваи. Связать с этой семьей свой дом посредством брачного союза означало для Мары сильно пополнить список врагов.Нет, решила Мара, когда очевидные резоны советницы мало-помалу вернули ее из омута растерянности к способности здраво рассуждать. Суть дела заключалась совсем в другом. Хокану достаточно привлекателен, и хотя ее глубочайшую привязанность к Кевину омрачали неразрешимые противоречия, она никогда не обманывала себя фальшивой надеждой, что любовь может сделать мужа из раба. Ее терзания проистекали из иной истины: она и помыслить не могла без отвращения о том, чтобы по доброй воле передать любому властителю право управлять ее собственной жизнью. Недолгий опыт подчинения прихотям Бантокапи оставил лишь самые омерзительные воспоминания, но этим дело не ограничивалось.Мара вздохнула и через открытый дверной проем уставилась в сад. Косые тени пересекали дорожку между рядами кустов акаси. Тучные земли, некогда принадлежавшие ее отцу, а до него — многочисленным предкам, радовали глаз Мары и теперь, спустя долгие годы после того, как она унаследовала эти угодья. С вершины своих нынешних успехов властительница обозревала прожитые годы и размышляла над открывшейся ей истиной, которая оказалась неожиданно простой. Долгая минута протекла, прежде чем она сказала Накойе:— Благодарю тебя за совет. Теперь можешь идти. Когда старая женщина, поклонившись, удалилась, Мара вновь погрузилась в раздумье. Как много событий в ее жизни было прямым следствием преображения скромной послушницы в правящую госпожу! Многочисленные обязанности, пугающая ответственность и даже постоянно подстерегающая опасность — все это оказалось вовсе не таким уж страшным, как представлялось вначале. С тех пор она познала радость, даруемую властью, и упоение силой собственного разума, когда удавалось расстроить козни противников в Большой Игре. Она обрела свободу и возможность следовать новым идеям. Возможно ли представить, чтобы она каждый раз перепоручала принятие решений кому-то другому? Неужели она могла бы удовольствоваться развешиванием клеток с певчими птичками, неустанным обновлением убранства гостиных или устройством чужих браков, как другие знатные дамь!? Иногда женщины прибирали власть к рукам и добивались замечательных результатов. Могла бы она брать пример с Изашани Ксакатекас и находить в тайных играх за сценой такое же удовольствие, какое доступно ей сейчас, когда ей принадлежит верховная власть в Акоме?Мара снова вздохнула.В этот момент чья-то тень упала на перегородку, обращенную в сторону сада, и знакомый голос прогудел:— А я знаю, о чем ты думаешь.Подняв глаза, Мара увидела Кевина, наблюдавшего за ней с кривой усмешкой. Как и всегда, он высказал свое мнение, не дожидаясь, пока его спросят:— Ты и так, и этак прикидываешь, на что оно будет похоже, если ты решишь малость отдохнуть, а этому молодому Шиндзаваи предоставишь заниматься делами.От изумления Мара ахнула и засмеялась:— Ах ты… чудище!Кевин единым махом пристроился рядом с ней, отбросил со лба рыжие волосы, отросшие до вопиющей длины, и, склонившись к ней, на мгновение замер в неподвижности.— Я прав?Она поцеловала его. Обаянию Хокану еще можно было как-то противиться, но этот буян словно дурманил ей голову.— Да, пропади ты пропадом… — шепнула она.— Могу тебе точно сказать, на что оно будет похоже. На глупость. — Он привлек ее к себе и вернул поцелуй. — Ты любишь власть.— Я никогда не стремилась облачиться в мантию Акомы, — возразила она. Ее голос звучал настораживающе резко.— Я знаю, — беспечно подтвердил он, не принимая ее вызов. — Но это ничего не доказывает. Тебя хлебом не корми, только дай покомандовать.Мара снизошла до улыбки:— Никто твоего мнения не спрашивал.Она не стала оспаривать его утверждение. Для Кевина это послужило верным признаком, что он попал в точку. Успокоившись, она откинулась назад и прильнула к его плечу. А он упрямо продолжал гнуть свою линию.— Твой гость — не слабак. Если уж он станет супругом, командовать будет он, и если я правильно понимаю цуранские традиции, главенствовать тебе уже никогда не придется. — Издевательски ухмыльнувшись, он спросил:— Ну, так как? Собираешься за него замуж?Мара возмущенно дернула его за бороду:— Дуралей!.. — Прежде чем он успел взвыть от такой любовной ласки, она выпустила бороду из рук и едва заметно улыбнулась. — Возможно. — Увидев, как расширились его глаза, она поспешила добавить:— Политическая обстановка неблагоприятна. И еще осталась парочка дел, которыми надо заняться вплотную.— Например? — поинтересовался Кевин, озабоченный не на шутку.Понимая, что за мнимой легкостью его тона скрывается неподдельное беспокойство, Мара ответила коротко и неумолимо:— Например, расправиться с Тасайо Минванаби. *** Трапеза была великолепна. К мясу было подано красное вино в кувшинах, и благородный напиток отливал рубиновым цветом, когда на него падали стрелы света, проникающего сквозь мельчайшие отверстия в колпачках бумажных фонариков. Для сервировки стола из буфетов извлекли самую драгоценную посуду, однако ни Мара, ни ее гость так и не смогли прикончить последний сладкий пирожок с пряной приправой. Хокану сидел на подушках в свободной позе, но его беспечность была несомненно напускной, когда он произнес:— Конечно, я понимаю.В тоне, которым это было сказано, невозможно было уловить ни удивления, ни упрека. Однако Мара достаточно хорошо знала своего гостя, и от нее не укрылась коротенькая пауза, которая ему понадобилась, чтобы овладеть собой, после того как он выслушал ее отказ от брака с ним — разумеется, по политическим соображениям. Для него это не стало ударом по самолюбию — во всяком случае, он не испытал такой жгучей обиды, какую некогда выказал Джиро. Но отказ Мары все-таки причинил ему настоящую боль.Его печаль передалась и ей.— Поверь… — добавила она отнюдь не столь бесстрастно, как намеревалась.— Моя душа должна быть тебе открыта.Хокану опустил глаза, словно рассматривал собственные руки, стиснувшие кубок. Маре вдруг — непонятно почему — захотелось потянуться через стол и сжать эти руки в своих ладонях. Но этого делать не следовало. Она не согласилась стать его женой, но не могла вполне скрыть сожаление.— Я… восхищаюсь тобой сильнее, чем ты думаешь. В тебе я нахожу все, что хотела бы видеть в отце моих детей. Но мы оба правители. Наш дом должен быть военным лагерем… Где же мы будем жить? В этом поместье, в окружении солдат, не присягнувших тебе на верность? Или в поместье твоего отца, где солдаты не присягнули на верность мне? Скажи, Хокану, разве мы можем потребовать, чтобы воины, принесшие клятву верности перед святынями наших семей, безоговорочно повиновались людям из другого дома?Он удивленно поднял брови и грустно улыбнулся:— Мара, я предполагал, что мы поселимся в поместье моего отца и назначим кого-нибудь — по твоему выбору — регентом при Айяки, чтобы вести дела Акомы, пока твой сын не примет бразды правления. — Хокану покаянно развел руками. — Госпожа, прости мне необдуманную самонадеянность. Мне следовало предвидеть, что ты отнесешься к моему предложению не так, как любая другая женщина. — С сухой иронией он добавил:— Меня всегда восхищал твой свободный дух. Превратить тебя в заурядную жену было бы все равно что запереть в клетке птицу ли. Теперь я это понял.Он был красив, и его глаза завораживали, подобно глубокому священному пруду. Мара глубоко вздохнула, чтобы собраться с силами.— Ты исходил из собственных предположений, Хокану, но в этом нет большой ошибки. — Прежде чем до нее дошло, что она снизошла до оправданий, Мара потянулась через стол и коснулась руки Хокану. — Все эти сложности было бы легко преодолеть, если бы Тасайо Минванаби не омрачал мою жизнь, как меч, нависший над головой. Если бы ты и твоя семья не были так глубоко вовлечены в планы императора, желающего силой навязать мир Высшему Совету… Если бы…Хокану мягко накрыл ее руку своей свободной рукой. Теперь на его лице читалось новое чувство — не гнев, не боль, а скорее глубокий интерес.— Продолжай…— Если бы мы жили в мирной стране… — она колебалась, пытаясь подобрать слова, чтобы выразить мысль, во многом внушенную Кевином, — где закону подчиняются и дела, и слова… где политика не поощряет убийства…Осекшись, она почувствовала, что его молчание — это отражение ее молчания. Его рука, лежавшая на ее руке, напряглась, и Маре вдруг открылось: да ведь в нем живет тот же протест против застарелых предрассудков их общей родины, который исподволь назревал в ней самой. Нить взаимного понимания, протянувшаяся между ними обоими, обеспокоила властительницу, и она постаралась целиком сосредоточиться на том, что собиралась сказать:— Если бы мы жили в иные времена… если бы мы могли растить детей, зная, что за каждой дверью не прячется кинжал… Вот тогда, Хокану Шиндзаваи, я не уклонилась бы от великой чести стать твоей женой. Во всей Империи не найдется человека, который был бы для меня более желанен как отец моих будущих детей. — Она отвела взгляд, опасаясь, что не сумеет до конца сыграть выбранную роль. — Но до тех пор пока в Совете не наступит умиротворение — а мы знаем, что до этого еще ох как далеко, — союз между нами мог бы навлечь новые опасности на оба наши дома.Хокану ответил не сразу. Он погладил руку Мары, прежде чем выпустить ее, и хранил молчание, пока она вновь не повернулась к нему: он хотел видеть ее лицо.— Ты мудра не по годам, властительница Мара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105