Мара не ответила. Она напряженно вглядывалась в туман, но не видела ни рабов, которые в этот час выгоняли стада на пастбище, ни милых сердцу просторов, где веками жили ее предки. У нее перед глазами возникали бесчисленные армии Минванаби, сметающие границы Акомы.Нужно любой ценой поставить на ноги Кейока, думала Мара. Словно не услышав зов возлюбленного, она начала молиться Лашиме о здоровье своего военного советника, к которому уже протягивал руки Красный бог Туракаму.Потеряв надежду на возвращение госпожи, Кевин вздохнул и по-кошачьи мягко вскочил с циновки. Прошлой ночью они не могли наговориться, а потом столь же истово предавались любовным ласкам. Под конец Мара разрыдалась у него на плече.Не обремененный цуранскими представлениями о приличиях, Кевин был далек от того, чтобы осуждать ее за такую вспышку. Он понял, что Мара просто-напросто нуждается в утешении, и потому обнял ее покрепче и гладил по голове, как ребенка, пока она не уснула.Теперь, глядя на хрупкое, почти детское тело Мары, Кевин отдавал дань ее мужеству. На ней лежала непосильная для женщины ноша ответственности и власти. Он не знал, надолго ли у нее хватит сил.Набросив халат — даже после трех лет жизни среди цурани он все еще немного стеснялся наготы, — Кевин подошел к Маре и обнял ее за плечи. К его удивлению, властительницу била дрожь.— Мара, — ласково позвал он и закутал ее полой своего халата.— Меня очень тревожит Кейок, — призналась она. — Что бы я делала без твоей заботы?Кевин чуть было не поднял ее на руки, чтобы отнести в постель, но понял, что ей сейчас не до него. И действительно, Мара высвободилась и хлопнула в ладоши. Явившиеся по ее зову служанки принялись убирать подушки и облачать госпожу в платье, а Кевин ушел за ширму. Через несколько минут, полностью одетый, он вернулся в спальню и с удивлением обнаружил, что Мара исчезла, а поднос с завтраком остался нетронутым. Трое слуг стояли поодаль, готовые принять поручения.— Где госпожа Мара? — спросил Кевин.Домашняя прислуга держалась с ним запросто. Пусть его странные мидкемийские одежды украшала дорогая вышивка, он все равно оставался рабом, недостойным почтительного обращения.— Госпожа пошла к парадному входу, — нехотя ответил старший из троих.Кевин не двинулся с места и не стал унижаться до расспросов: он в упор смотрел на слугу с высоты своего огромного роста и в конце концов добился желаемого. Слуга процедил:— Ей прислали донесение.— Покорнейше благодарю, — насмешливо протянул Кевин.Наскоро зашнуровав сандалии, он поспешил к парадному входу.Как оказалось, к Маре прибыл связной от Аракаси. Он был весь в пыли и едва держался на ногах от усталости. Похоже, этот юноша, почти мальчик, бежал всю ночь напролет.— Богам угодно, чтобы ты построила три храма, — услышал Кевин. — Один из них — целиком из камня. Вдобавок к этому, на твоей земле надлежит возвести молитвенные врата в честь богов-покровителей.К богам-покровителям относились Лашима, Чококан, Хантукама и еще с полдюжины небожителей, которых Кевин так и не научился различать.— Для облицовки молитвенных врат следует использовать коркару, — продолжал связной.Кевин вспомнил, что на местном наречии коркарой назывались драгоценные морские раковины. Такое строительство могло опустошить любую казну. Между тем Мара не обнаружила ни удивления, ни озабоченности.— Когда прибудет жрец-врачеватель? — деловито спросила она.— Сегодня в полдень, госпожа, — ответил юноша. — Аракаси через своего доверенного нанял носильщиков и приплатил им за скорость.Мара закрыла глаза:— Молю богов, чтобы он не опоздал.Тут она вспомнила, что связной падает с ног от усталости.— Отдохни с дороги, — предложила властительница. — Ты честно потрудился. Все, что повелел нам Хантукама устами твоего господина, будет исполнено. Джайкен проследит, чтобы к прибытию жреца-врачевателя наши зодчие подготовили наброски храмов и молитвенных ворот.Мара уже поняла: чтобы оплатить такое строительство, ей придется расстаться с частью приграничных земель. Но все трудности меркли в сравнении с предстоящим военным походом. А отдаленные земли так или иначе пришлось бы продавать — не оставлять же их без охраны.Правительница даже не вспоминала о завтраке. Отдав необходимые распоряжения Джайкену и Люджану, она направилась в покои, отведенные Кейоку. Кевин остался стоять в дверях, а Мара, как и в прошлый раз, опустилась на подушку у изголовья.— Не покидай нас, доблестный воин, — зашептала она. — Продержись до полудня. Аракаси разыскал жреца Хантукамы, тот скоро будет здесь.Кейок не двигался. Его лицо оставалось серым, как пепел.Теперь сомнений не было: он стоял на пороге смерти. Кевин на своем веку повидал немало раненых и мог определить, кому из них не суждено встать на ноги. С тяжелым сердцем он приблизился к Маре и присел рядом с ней.— Дорогая, он тебя не слышит.Мара упрямо покачала головой.— У нас считается по-другому. Колесо Судьбы способно повернуться любой стороной, так говорят наши жрецы. Может, мои слова и не доносятся до слуха Кейока, но его дух остается чутким. Дух услышит мои речи и с помощью Хантукамы будет противостоять Красному богу.— Остается уповать на вашу веру, — прошептал Кевин. — Не умирай, Кейок. Ты здесь нужен.Мидкемиец не надеялся, что дух старого воина услышит его речи; он произносил их не столько для Кейока, сколько для себя. *** Жрец-врачеватель появился как-то незаметно, застав врасплох домочадцев Акомы.Мара с самого утра не выходила из покоев Кейока. Здесь она отвечала на вопросы советников, наотрез отказавшись от завтрака, здесь же давала указания слугам. Все это время Кевин молча сидел в стороне.Ровно в полдень властительница встала и принялась расхаживать из угла в угол. Теперь ее мысли были заняты молитвой и самосозерцанием — этим таинствам она обучилась в монастыре Лашимы. Завершив первый круг медитации, она вдруг увидела прямо перед собой мужскую фигуру в грубой дорожной одежде, напоминавшей рубаху невольника.По запыленной коже врачевателя сбегали струйки пота; худое, иссушенное тело казалось неземным; его руки почернели от загара, а лицо походило на сморщенный плод.Жрец обошелся без ритуальных поклонов; не произнося ни звука, он сверлил правительницу взглядом бездонных темных глаз. Мара даже вздрогнула, но тут же опомнилась и осенила себя знамением.— Ты — служитель бога Хантукаму?Только теперь жрец согнулся в поклоне, но эта почесть воздавалась отнюдь не властительнице.— Бог поверяет мне свою волю, — ответствовал он и нахмурился. — Не помешал ли я твоей молитве?Мара жестом попросила его не тревожиться.— Добро пожаловать, святой странник. Твое появление никак не может мне помешать.Ни единым жестом не выдав своего нетерпения, даже не взглянув в сторону недвижного тела Кейока, она со всей любезностью предложила жрецу отдохнуть и подкрепиться с дороги.Мгновение поразмыслив, врачеватель улыбнулся с неожиданной теплотой:— Властительница очень добра, однако мои потребности весьма скромны.— Да благословит тебя Хантукама, святой странник, — произнесла Мара, не в силах долее изображать радушную хозяйку, и указала на постель из циновок и подушек, где лежал раненый воин. — Вот несчастный, который нуждается в исцелении.Без лишних слов жрец направился к умирающему.— Мне понадобятся тазы, вода и жаровня, — сказал он, не оборачиваясь. — Мой послушник принесет лечебные травы.У жреца на затылке был выбрит полукруг, начинающийся над ушами и опускающийся к шее, а под ним спадала длинная прядь волос, причудливо переплетенная сверху донизу.Когда его распоряжения были исполнены, врачеватель ловким движением сбросил пыльные сандалии и тщательно вымыл руки и ноги, однако отказался от полотенца. Он положил влажную ладонь на лоб Кейока и на несколько секунд застыл. Его дыхание замедлилось и совпало со слабым дыханием раненого. Потом тонкие, коричневые от загара пальцы заскользили по щекам и шее Кейока, по простыням и бинтам, вдоль всего безжизненного тела. Дойдя до стопы на уцелевшей ноге воина, жрец помедлил, осторожно похлопал по пятке обеими руками и произнес заклинание, которое эхом отозвалось под сводами просторной комнаты.После этого он наконец-то повернулся к Маре; его лицо разом осунулось и постарело.— Этот воин стоит у ворот царства Туракаму; только недюжинная сила воли удерживает его от последнего шага, — скорбно произнес целитель. — Он уходит туда, откуда нет возврата. Почему вы хотите, чтобы он непременно остался жить?Мара прислонилась к дверному косяку, чтобы не упасть, и пожалела, что рядом нет сильного плеча Кевина. Но варвару было приказано удалиться, чтобы он ненароком не прогневал жреца своим возмутительным инакомыслием. Властительница не спешила с ответом, понимая всю меру своей ответственности. Она перебрала в уме бесспорные достоинства старого полководца: его верность, незапятнанную честь, заботу о сплоченности армии. Но тут ей на память пришли слова, однажды сказанные Кевином: «Может, с виду мы с вами и похожи; только у вас, келеванцев, честь ставится выше добра, а у нас — наоборот».Сбитая с толку этим непрошеным воспоминанием, Мара сказала совсем не то, что собиралась.— Почему мы хотим, чтобы Кейок остался жить? — повторила она и ответила:— Потому, что мы его любим.От этих слов строгость жреца сменилась сперва удивлением, а потом сердечной улыбкой.— Хороший ответ, госпожа. Любовь способна исцелять. Она сильнее чести, нужды и долга. Бог Хантукама снизойдет к твоим молитвам и даст раненому воину силы вернуться к жизни.У Мары задрожали колени. Она не сразу сообразила, что жрец не вправе приступать к таинству в присутствии непосвященных.В комнате умирающего остались только жрец Хантукамы и юный послушник, одетый в одну лишь набедренную повязку из грубого полотна. Жрец, нараспев произнося заклинания, установил жаровню. Стоявших за дверью стражников почему-то прошиб пот.Из объемистой дорожной сумы появились связанные нитью пучки целебных трав. Только странствующие жрецы Хантукамы — а их во всей Империи не набралось бы и десятка — умели отыскивать эти растения, особым образом сплетать нить и запечатывать ее душистым воском. Даже послушник не был посвящен в эти тайны и не осмеливался задавать вопросы.Жрец разложил освященные травы, потом многократно перебрал все пучки один за другим, взвешивая их на ладони и словно оценивая исцеляющую силу. Здесь были снадобья на все случаи жизни. Те, что предназначались для избавления от грудной жабы и облегчения родов, отправились обратно в саквояж; другие — от кровопотери, заразы, лихорадки и болезней желудка — были отложены в сторону для обряда исцеления. К ним добавились лекарства для заживления ран и срастания костей, для укрепления духа и восстановления сил. Склонившись над окровавленной культей, врачеватель горестно прищелкнул языком. Даже ему было не по силам нарастить новую конечность вместо отсеченной. Если бы ногу после операции сберегли в просмоленной ткани, можно было бы предпринять кое-какие попытки, хотя и без особой надежды на успех. Но теперь следовало приложить все силы для заживления раны на животе.— Старый воин, — приговаривал жрец между заклинаниями, — возлюби себя; не стыдись немощи, исполнись гордости за свою честь.Под движениями морщинистых рук пучки целебных снадобий словно ожили. Они ложились вдоль контуров безжизненного тела, потом образовывали причудливые линии на груди и животе раненого. Через некоторое время юноша-послушник зажег жаровню, и пучки трав, один за другим, под протяжные звуки молитвы исчезли в пламени. Пепел был развеян в воздухе над головой Кейока; целитель заклинал его дышать как можно глубже, чтобы вобрать в себя жизненную силу земли и воскрешающий дар небес.Когда последний пучок целебных растений развеялся ароматным дымком, жрец до предела сосредоточил внутреннюю энергию, обратив себя в проводника божественной благодати. Склонившись над Кейоком, он опустил кончики пальцев на холодную старческую руку, лежащую поверх простыней.— Старый воин, — нараспев заклинал он, — во имя лучезарного Хантукамы, забудь, что твоя рука сжимала разящий меч. Ибо руки твои принадлежат не тебе, а моему богу, творящему добро и красоту. Забудь о суетном; преисполнись любви, и силы вернутся к тебе полной мерой.Целитель помолчал, прислушиваясь к тишине, а потом добавил, словно утешая ребенка:— Все заживет.Наконец его пальцы ощутили слабое, неверное тепло. Там, где они касались обескровленной кожи, возникло мягкое желтоватое свечение. Жрец удовлетворенно кивнул и накрыл ладонями изможденное лицо полководца Акомы.— Старый воин, — продолжил он, — во имя лучезарного Хантукамы, забудь свои пять чувств: зрение, слух, обоняние, осязание, вкус. Ибо чувства твои принадлежат не тебе, а моему богу; пусть же в них отразится благодать, которая есть жизнь. Забудь дар речи; преисполнись радости, и чувства вернутся к тебе полной мерой.На этот раз свечение появилось не сразу. Жрец размял затекшие плечи и перенес ладони на грудь Кейока.— Старый воин, во имя Хантукамы, забудь свои устремления. Ибо душа твоя принадлежит не тебе, а моему богу: пусть же она постигнет совершенство, которое есть цельность. Забудь свои желания; преисполнись милосердия, и твое естество возродится полной мерой.Полностью уйдя в себя, целитель окаменел. Молодой послушник скрестил руки на груди и не мигая наблюдал за происходящим. Под ладонями жреца появилось свечение; оно быстро разгорелось, полыхнуло огнем и с легким потрескиванием пробежало по телу раненого с головы до ног.Врачеватель убрал руки и сложил их чашей, будто боясь расплескать драгоценный эликсир.— Кейок, — тихо окликнул он.Воин открыл глаза, резко напряг мышцы и вскрикнул от ударившего в глаза сияния.— Кейок, — устало, но ласково повторил жрец, — не бойся. Тебя согревает тепло Хантукамы, бога исцеления. Госпожа молила его о твоем здоровье. Если мой бог вернет тебя к жизни, как ты распорядишься этим даром?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105