Ансард потянулся было за мечом, не нашел его, выхватил из-за пояса чудом уцелевшую перчатку и кинул ее на каменный пол перед Эрмольдом.
— Тебе не удастся повесить меня, точно разбойника… Я требую божьего суда!
Эрмольд молча смотрел на него, постукивая пальцами по подлокотнику кресла. Потом холодно произнес:
— Надо же!
— Пусть Двое сами определят мне наказание. Только они имеют на это право — ибо я потерял свою бессмертную душу, погнавшись за ложными знамениями. Уж не думаешь ли ты, что ты такая важная птица, что они пропустят тебя вперед — судить и карать? Я заслужил свою участь — и готов… Поглядеть ему в глаза, когда он встретит меня у входа в вечный покой — чтобы спросить меня, зачем я столь низко, не по-рыцарски, убил его, ведь он мне доверял, как сыну…
— Надо же, как поэтично! Ну ладно, кого же вы вызываете? Меня?
— Ты тоже ответишь за все, — Ансард с ненавистью посмотрел на него. — Рано или поздно. Все мы ответим. Но есть еще один виновник.
Он обернулся к Бергу, подхватил с пола перчатку и вновь швырнул ее, на этот раз Бергу в лицо. Тот отшатнулся, и перчатка с шорохом соскользнула на пол.
— Я вызываю его.
— Ну, — с интересом проговорил Эрмольд, — и как вам это нравится, Берг?
— Чушь какая-то, — устало произнес Берг. — В чем моя вина? Я, как мог, пытался остановить это безумие.
— Возможно… но вот он почему-то думает иначе.
— Объясните ему… в том, что Солер пал, нашей вины нет…
— Я уже сказал. Он не верит. А потом, быть может, дело не только в этом…
— Да пусть думает, что хочет. — Берг нетерпеливо пошевелился. — У меня нет времени на детские игры.
— О нет, — возразил Эрмольд, — вы не можете отказаться. Понимаете, таковы правила. Я бы вам сказал, что, откажись вы сейчас драться, вы потеряете статус посла, а возможно, не только это. Что вы будете парией, амбассадор Берг, во всяком случае здесь, в Солере. Но, похоже, вас это сейчас не слишком заботит. Вы, кажется, очень торопитесь? Так вот, вы не уйдете отсюда, пока не сразитесь с ним… Он усмехнулся и добавил:
— Должен заметить, его вызов сделал вам честь. Все-таки он наконец признал вас за рыцаря, достойного скрестить с ним оружие.
Тут только Берг обнаружил, что он стоит перед Эрмольдом один-одинешенек — справа и слева от него больше никого не было. Зато арбалетчики, стоявшие по бокам Эрмольдова кресла, чуть заметно развернулись. Часть продолжала отслеживать Ансарда, но остальные уставили тяжелые наконечники стрел ему в грудь.
— Эрмольд… — голос Берга звучал почти жалобно, — вам-то это зачем?
— Это была не моя идея. — Эрмольд уселся в кресло и завозился, устраиваясь поудобнее.
Берг огляделся. На него уставилось множество глаз. Арбалетчики, копейщики, капитаны пехотинцев — они подходили откуда-то из глубины коридоров, толпились в дверных проемах.
— Он вас вызвал, значит, выбор оружия за вами, — вежливо сказал Эрмольд.
— Проклятье, да какая мне разница? Пусть берет, что хочет.
Его топор валялся на полу — кто-то услужливо поднял его обеими руками, поднес.
— Меч, — прохрипел Ансард. — Я выбираю мой меч.
— Где ваш меч, я понятия не имею, сударь. — Эрмольд по-прежнему был сама любезность. — Но вы можете выбрать любой из солерских. Или вам больше по душе сталь Ретры?
— Будь она проклята, ваша Ретра!
Ансард развернулся на каблуках и решительным шагом направился к стене, где дремали в своих смертоносных колыбелях скрещенные мечи, и толпа расступалась, освобождая ему дорогу.
Берг растерянно наблюдал за ним. Он взвесил в руке топор, который вновь показался до нелепости неудобным и ненужным, принял боевую стойку, вновь опустил топор.
— Ну же, — подбодрил его Эрмольд, — не стесняйтесь.
— Будьте вы прокляты, — устало сказал Берг.
— Сегодня все на удивление однообразны, — печально заметил Эрмольд.
Ансард вынул меч из ножен, взвесил его на руке, подержал, бережно положил на пол и взял другой. Это был тяжелый двуручный меч с прямым клинком, он показался Бергу непомерно большим, но Ансард ловко перехватил его, вышел на середину комнаты и указал острием клинка на пол перед собой.
«Этого не может быть, — подумал Берг, — мне все это мерещится. Я никогда бы не вляпался в такое дерьмо».
Он тоже вышел на середину зала и стал напротив Ансарда, широко расставив ноги.
* * *
Леон сделал несколько шагов — осторожно, точно пробуя пол на прочность. «Ловушки, — подумал он, — в том лабиринте были ловушки». Он вновь осмотрелся: факел трещал и чадил, но и в этом неверном свете каменные стены казались солидными и надежными, как и положено каменным стенам.
— Что, опять за свое? — сказал он громко.
Его собственный голос показался ему слабым и беззащитным, да и сами они в этом пустынном царстве выглядели чуждыми и нелепыми — два куска живой плоти, до обидного уязвимой.
— Развлекаетесь? Веселитесь? — вновь крикнул он в пустоту. — Вот он я! Что ж, полюбуйтесь, если вам угодно.
И двинулся по коридору, уходившему во тьму, в перспективу. Айльф шел следом, крадучись, затаив дыхание — бесплотный призрак… Слишком длинный коридор — длиннее, чем весь замок, они находились где-то на уровне второго этажа и уже вышли за пределы городской стены, но перед ними все еще простирался одетый камнем узкий тоннель, он мог тянуться еще километры и километры, все так же, на уровне окон второго этажа, это ничего бы не изменило; в этом мире, так незаметно сопрягающемся с тем, который они только что покинули, не действовали привычные законы природы, в нем все было вывернуто наизнанку, все подогнано под нужды неведомых хозяев планеты.
— Веселитесь? — повторил он. Горло ему перехватило, он отчаянно закашлялся, потом вновь выкрикнул: — Ну, шут с вами, паскуды, любуйтесь! Я тоже беспомощен — такой же идиот, как все остальные. Все эти несчастные, которых вы кинули в эту чертову мясорубку…
— Думаете, они вам ответят, сударь? — тихонько спросил Айльф.
— Нет, — сказал Леон. Весь его пафос куда-то испарился. — Не думаю. Они вообще, знаешь ли… возможно, не способны к общению, во всяком случае в нашем понимании. Но слышат нас, это уж точно.
— И понимают?
— О да, — горько сказал Леон, — отлично понимают.
И грустно добавил:
— В этом-то вся беда.
Вокруг было уничтожающе тихо. Треск пожара, вопли возбужденной толпы, грохот падающих балок остались где-то в другом измерении, а они шли и шли по бесконечному коридору, и Леон сначала осторожно ощупывал каждую плиту перед собой, опасаясь ловушек, а потом перестал. Если они их пропустили сюда, зачем ставить ловушки?
— Хотите убить меня? — вновь крикнул он. — Да бога ради! Валяйте. Мне надоело, ясно? И чего я тут перед вами выплясываю? Ору тут, корчу из себя тень отца Гамлета. Вы ведь именно этого и добивались, да? Хватит с меня! Я больше не играю.
Он кричал, обращаясь к невидимым наблюдателям то на местном языке, то на универсальном, и не замечал этого.
«Одного я хочу, — думал он, — взглянуть им в глаза. Если они есть у них, эти глаза… Вы разучились жалеть, — мысленно спрашивал он, — или никогда не умели? Ведь они поклонялись вам как богам — пока вы позволяли. Пока не ушли в тень, не позволили им выдумать себе новую религию… Оставшись в их памяти нечистью, страшной сказкой… Что бы вы о них ни думали, чем бы их ни считали, их страдания — реальны, их боль — это настоящая боль… просто потому, что они ее чувствуют… способны чувствовать… Неужели вы не понимаете?»
Он вздохнул, покосился на Айльфа, который сосредоточенно ступал за ним след в след.
— Оставили бы вы их в покое, — Леон перешел на шепот, — а?
— Чего? — переспросил Айльф.
— Нет, — сказал Леон, — это я не тебе.
— Тоже нашли с кем разговаривать, — Айльф покрутил головой, оттянул воротник куртки, точно тот душил его.
— Да, — согласился Леон, — да, пожалуй. Усталость навалилась на него, не было смысла кричать, не было смысла просить. С чего он взял, что они вообще станут его слушать? То есть они, безусловно, слушали. Так, как он дома, на далекой, невероятно далекой, почти несуществующей Терре слушал, скажем, головидео…
Айльф, тот слушал. Тот понимал. Он поразмыслил.
— Теперь уж чего… скажи честно, когда мы наткнулись на тебя в трактире… это случайно получилось?
Тень былой ухмылки мелькнула на лице Айльфа.
— Случайности сами по себе редко когда случаются, сударь. В городе ходили слухи, что, мол, прибыли к нам послы из далекой страны Терры… А какая там страна Терра — Гунтр говорил, нет за морем никаких стран, мы, мол, одни в мире, и если кто-то придет издалека, то, скорее всего, из-за неба… из бездны меж звездами. Он полагал, миров во Вселенной что блох на собаке и везде люди живут. Где получше живут, где похуже… Когда-нибудь это должно кончиться, говорил он, нужно только выждать… и не ошибиться…
— Похоже, — заметил Леон, — мы оба с тобой ошиблись. Ты — потому что поверил в нас. А мы — потому что не поверили тебе.
— Что поделать, — философски сказал Айльф, — на то мы и люди, чтобы ошибаться.
— Да, — согласился Леон, — на то мы и люди… Что-то шевельнулось совсем рядом с ними — в гладкой, сплошной стене на глазах начал образовываться темный проем; воздух мерцал, и камень мерцал и растворялся, и наконец перед ними возникло еще одно отверстие — слепое, черное, и где-то там, в его глубине, вспыхивали и гасли искры и слышался тихий равномерный стук падающей воды… Словно само время по капле уходило в темноту.
— Сударь, — в ужасе прошептал Айльф.
— Не боись, — сказал Леон, — не тронут — раз мы еще живы. Выходит, зачем-то мы им нужны. Нас просто приглашают пройти, вот и все.
«Да, — подумал он, — вот и все. Каков бы ни был конец этой непонятной игры, это последняя ее сцена. Занавес». Он даже испытывал какую-то странную благодарность, что ему дали досмотреть все до конца.
— Вы совсем их не боитесь, сударь? — удивленно спросил Айльф.
— Не знаю, — Леон покачал головой, — они для этого слишком… слишком всемогущи, что ли. Как можно бояться, скажем, вечности? Это бессмысленно.
— Значит, — тихо заключил Айльф, — с ними ничего нельзя сделать.
— Мы можем узнать о них больше, а это уже кое-что, — возразил Леон, — а потом… Разве у нас есть выбор?
Он слегка подтолкнул юношу к этой так услужливо распахнувшейся двери.
— Мы здесь, — громко сказал он. И вдруг ахнул, увидев, что окружает его. Он ожидал чего угодно, но только не этого.
* * *
Эрмольд кивнул и сдвинул ладони, давая сигнал к поединку. Этого было достаточно — Ансард заревел, сорвался с места и, подняв меч над головой, кинулся на Берга. Тот выставил топор перед собой — скорее защищаясь, чем пытаясь перейти в ответное наступление.
Тяжелый меч сверкнул в воздухе, и топор загудел, приняв удар такой силы, что оружие чуть не вывернулось из рук Берга. Он отступил на шаг и в сторону — Ансард пронесся мимо него, пролетел по инерции несколько шагов, остановился, обернулся и вновь бросился на противника.
Берг перехватил рукоятку — она послушно легла в ладонь — и, вместо того чтобы вновь отступить, давая Ансарду возможность размахнуться, поднырнул под меч, одновременно поддев противника ногой под щиколотку. Ансард зашатался, острие меча со свистом вонзилось в пол, выбивая из каменных плит сверкающее крошево.
Тело само вспоминало полученные когда-то на тренировках навыки. Исиро, маленький японец, гонявший их по плацу до потемнения в глазах, — как же тогда они все на него злились…
— Эрмольд! — вновь крикнул он, одновременно пытаясь обрести утерянное равновесие. — Остановите… это же безумие!
И пожалел об этом — Эрмольд лишь молча пожал плечами, а Берг сорвал себе дыхание и, когда Ансард вновь кинулся на него, еле успел увернуться — сталь чиркнула у него по плечу. Он даже не ощутил боли, лишь почувствовал, как что-то горячее, липкое просачивается сквозь рукав. Ткань почему-то сразу стала весить тонну, а сам он, наоборот, почувствовал странную легкость и звон в ушах — словно он был воздушным шаром, который вот-вот оторвется от земли и взлетит к закопченному потолку. Ансард вновь пошел в атаку — в этих неутомимых, механических нападениях было что-то пугающее, а ненависть, которую Берг читал в глазах противника, когда сталкивался с ним взглядом, сама по себе, кажется, могла бы сшибить с ног, точно удар электрического тока.
Чертов топор сделался совсем неподъемным — словно тоже, как и камзол, ухитрился нарастить добавочный вес и, казалось, решил действовать самостоятельно, да еще все время пытался вывернуться из сжимавшей его руки. «Кинжалом я бы его достал скорее, — подумал он, но уже не было времени менять оружие. — Нужно торопиться, пока я не стал неуправляемым воздушным шаром». Он и занес топор высоко над головой — на этот раз сталь легко приняла на себя скользящий удар другой стали — и резко опустил его, почти с ужасом ощутив, как топор, почти не встретив сопротивления, наискось вошел во что-то мягкое, потом наткнулся на что-то твердое. Ансард почему-то присел, зашатался, рукоятка топора дернулась в руках Берга как живая — он изумленно разжал ладони, выпуская ее. Ансард повалился на колени. Меч плашмя упал на пол перед ним, он поискал глазами, с трудом сфокусировал взгляд на Берге, рот его приоткрылся, на подбородок потекла струйка крови.
— Почему? — прохрипел он. Во взгляде его читалось глубокое, почти детское изумление.
— Я… не хотел, — промямлил Берг, и его самого передернуло от нелепости сказанного.
— Ты… тварь… ты ведь даже не воин… А я…
Он приподнялся, теперь в его взгляде читался вызов.
— Добей меня.
Берг растерянно обернулся к Эрмольду.
— Он говорит дело, — кивнул Эрмольд, — вы его искалечили так, что он больше не встанет, амбассадор Берг. Вы же разрубили его чуть не пополам. Милосердней будет покончить с ним сейчас.
Берг пошатнулся и вынужден был ухватиться за чье-то плечо — кольцо зрителей, благоразумно расступившихся на время поединка, теперь почти сомкнулось; глаза блестят, шеи вытянуты…
— Я… не могу… — пробормотал он.
— Можете, — успокаивающе проговорил Эрмольд, — это же так просто. Раз — и готово. Вот сюда.
Он пальцем прочертил полосу у себя на шее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52