Они все еще толпились на пороге, не решаясь войти.
— Почему вы ушли? — пробормотал священник, голос его постепенно набирал силу. — Почему больше не разговариваете со мной? Двое единых, Двое вечных… Вот я тут, перед вами…
— Проси их, — мрачно сказал здоровенный кожевенник, раздвигая толпу плечами, — хорошенько проси…
— Низвергнете на их головы…
Примас выпрямился, поднял руки, по низкому потолку метнулись темные тени, люди на миг отшатнулись.
— Гром небесный… Страшен будет ваш гнев, и…
— Да заткните же ему пасть, пока Двое не поразили нас всех!
— Вы вели меня неторными дорогами… И упокоите на тучных пажитях.
Слова приходили сами собой, точно кто-то незримый шептал их ему в ухо, обдавая щеку огненным дыханием.
— И когда пройду я долиною смертной тени… не убоюсь я зла… Твой меч и твой посох… они обороняют меня…
— Помилуй меня Двое… — Кожевенник выступил вперед. — Он обезумел.
— Там свет, — тихо сказал священник, — я вижу его… Вижу сияющий престол… Больно глазам…
— Во славу Светлого… Во искупленье Темному…
— Да простится им, ибо не ведают, что творят…
Они потащили его из часовни, поскольку были людьми богобоязненными и не хотели осквернять алтарь, и поволокли во двор замка… Он больше не обращался к Свету — чья-то жесткая рука зажимала рот. Возможно, он по-прежнему надеялся на чудо — до той последней минуты, когда ему раскроили череп обоюдоострой секирой. Примас покачнулся в руках, которые его держали, но, прежде чем упасть, он получил еще один удар, который разрубил ему лицо поперек…
На его распростертый труп, раздетый донага и забросанный камнями и грязью, Леон наткнулся, когда вместе с Айльфом, уклоняясь от падающих сверху пылающих балок, ухитрился подобраться вплотную к взломанным дверям Солерского замка. Но он не узнал святого отца. Его бы не узнал никто.
* * *
Какое-то время Берг стоял на площади перед замком, озираясь по сторонам. Топор оттягивал руку и казался до нелепости патетичным. Словно намек на то, что все это игра, все — не всерьез, шутовское, ненастоящее средневековье, и сам он — шут… Мимо пробегали люди — никто не обращал на него внимания. Еще одно тело, тело женщины, лежало на груде камней — руки нелепо раскинуты в стороны, платье задралось, белые ноги светились в темноте. Берг осторожно перевернул ее, голова беспомощно качнулась на сломанной шее из стороны в сторону, как у тряпичной куклы, но волосы под сбившимся покрывалом были темными. Не сразу, но все-таки он узнал Герсенду. Багровая волна ужаса и гнева нахлынула на него, он встал с колен и, подхватив топор, ринулся по ступеням, расталкивая бегущих горожан. От него шарахались.
— Сорейль! — крикнул он.
— Эй! — откликнулось эхо.
Топот слышался в гулких коридорах — кто-то убегал или преследовал, черные тени метались в дыму, он кашлял и задыхался, натыкаясь на бессильно раскинувшиеся тела, отдергивая тяжелые портьеры и срывая со стен выгоревшие, провонявшие копотью шпалеры. Почему-то он побежал в посольское крыло — словно надеялся, что она ожидает его там, среди знакомых предметов обстановки. Но бывшие посольские помещения были совершенно пустыми — в комнатах остались поспешные следы грабежа: перевернутый, выпотрошенный тяжелый сундук, сваленная на пол груда одежды… Коридор, ведущий в покои Герсенды, был пуст, каменные плиты пола выщерблены и заляпаны кровью. Он наткнулся на пригвожденный к стене труп мальчика-пажа и выдернул копье — тело сползло на пол, как будто из него вместе с копьем ушли остатки жизни, или видимости жизни…
Какой-то шум раздавался из покоев Герсенды — Берг, оскалив зубы и отшвырнув ногой тело охранника, валявшееся у порога с раскроенным черепом, ворвался в комнату. Четверо горожан с увлечением рылись в ворохе тряпья — скользкие шелковые платья струились у них меж пальцев, как вода, а шитая золотом парча мягко блестела в свете факела.
— Вот баба моя будет довольна, — сказал один, любовно растягивая на вытянутых руках серебристую паутинную ткань. — А это что за чучело?
Он ухмыльнулся, разглядывая Берга.
— Где она? — проревел Берг.
— Кто? — удивился мародер.
Берг взмахнул топором, описывая в воздухе сверкающий полукруг.
— Тебе тоже тряпки для своей женки нужны? — миролюбиво произнес второй. — Валяй забирай, тут на всех хватит. А если ты девку какую ищешь…
Берг сгреб говорившего за шиворот и приподнял над полом.
— Где она, — повторил он, — где Сорейль?
— Эй, — проговорил первый мародер, — ты потише…
Его приятель, зажатый в лапе Берга, хрипел и отбивался.
— Да нет тут никого, — проговорил он наконец, — нет и не было. Может, где еще прячутся — тут полно всяких закоулков, сам корра ногу сломит… Может, потайным ходом каким ушли…
Берг разжал руку и выпустил мародера. Тот очумело вертел головой, судорожно хватая воздух.
— Потайным ходом? — переспросил Берг. — Каким потайным ходом? Где?
— Ну, — тот нерешительно оглянулся, видимо, ища поддержки у своих дружков, но те благоразумно предпочли не вмешиваться и молча наблюдали за развитием событий, — здоровый такой зал, там еще кресло резное стоит. Говорят, там святую Карну видели. Проплыла над полом, приложила руку к стене, в ней сама собой дверь отворилась, она вошла туда, и стена закрылась.
— Чушь какая-то, — растерянно произнес Берг.
— Может, и чушь, — пожал плечами мародер. — А только приятель мой своими глазами видел. Пришибли его, правда, вскорости. Но потайной ход тут есть, не сумлевайся. Иначе куда бы он подевался, милорд Ансард, будь он проклят? Может, и баба твоя с ним…
Берг вновь окинул взглядом комнату: опрокинутые светильники в лужах благовонного масла, затоптанные плащи из подбитого шелком драгоценного меха, серебряный кубок тончайшей работы, расплющенный чьим-то сапогом… Ухмыляющееся лицо мародера маячило перед ним, точно бледный воздушный шар. Он ударил наотмашь и, когда лицо пропало с глухим, чавкающим звуком, с изумлением посмотрел на разбитые в кровь костяшки пальцев. Потом подхватил топор и выбежал в коридор.
Он метался по темным, пропахшим гарью коридорам, низкие своды смыкались над головой, ни защитников замка, ни людей Эрмольда — лишь багровая мгла, обступающая со всех сторон…
Кто-то схватил его за плечо. Он дернулся, стряхивая назойливую руку, но тот держался цепко, точно клещ. Он обернулся — на него из полумрака глядели безумные глаза Ансарда.
* * *
Леон разминулся с Бергом на какие-то несколько минут, но не было никого, кто бы мог сказать ему об этом. Он бежал по пустому коридору, ведущему в посольское крыло, сжимая в кулаке рукоятку бесполезного ножа и каждый миг ожидая, что из-за угла ему навстречу вырвется вооруженный отряд или какой-нибудь обезумевший горожанин, не разбирающий ни чужих, ни своих. Но коридор был пуст — издевательски пуст, точно в дурном сне, где от тебя ускользает нечто важное, нечто, от чего зависит вся твоя жизнь… Частое дыхание Айльфа у него за спиной было единственным человеческим звуком в этом обезлюдевшем мире.
Крыша посольского крыла уже занялась пламенем, и шпалеры на стенах свернулись от жара, точно осенние листья. Единороги и драконы на них корчились и плясали, а рыцари и дамы сгорбились и теперь наблюдали за ним со странными ухмылками на оплывающих лицах. Леон методично двигался вдоль стен, обрывая побуревшие ткани, вглядываясь слезящимися от дыма глазами в грубо затесанные плиты каменной кладки. Он уже добрался до дальней стены, когда из тьмы сверкнуло холодным блеском — фасеточный хрусталь вновь сидел в камне, точно рос из него, — насмешливый, внимательный глаз; блуждающий взгляд насекомого, живущий на стене сам по себе, одинокий, ничей…
Он стоял перед ним, перед этим наглым, безжалостным объективом, перед вделанной в стену скрытой камерой, и думал: «Они там, в темноте, устроились поудобней в своих норах, и смотрят, и ухмыляются…»
Он отошел чуть подальше и замахал руками, чтобы привлечь к себе внимание.
— Вы! — заорал он. — Вы, мерзавцы! Ну что, довольны? Чего вы еще не видели? Трупов на улицах? Так я вам покажу! Я вам их сюда притащу — полюбуйтесь на вашу работу! На огонь, на руины… И ведь для чего вы все это затеяли? Зачем? Только из-за того, что вы подыхаете там от скуки, только потому, что вам все опротивело, да вы и сами себе наскучили, уроды… Вываживали нас, дергали за ниточки…
Слабый ветер пронесся по комнате — тяга от бушующего наверху пожара, шпалеры шевельнулись, и Леону почудился отчетливый тихий смешок.
— Что толку орать, сударь, — грустно произнес Айльф у него за спиной.
— Я до вас доберусь!
И Леон слепо, наотмашь, ударил ножом в сверкающий глаз. Нож лишь скользнул по холодным твердым граням, но этого хватило — глаз вдруг ожил и начал съеживаться и подмигивать, а потом вспыхнул в последний раз, втянулся в стену и пропал.
Леон растерянно застыл перед слепой стеной, потом отчаянно заколотил по ней кулаками.
— Я доберусь до Всемирного Совета! Я докажу им — вы опасны! Вы хуже чумы! Расстрелять вас ядерными зарядами в ваших кротовьих норах — тогда вы попляшете! Тогда повеселитесь! Да что там, я никого не стану спрашивать! Сам все сделаю!
Он вдруг ощутил внезапную боль и отошел от стены, недоуменно глядя на свои разбитые в кровь руки.
— Что это вы грозились с ними сделать? — поинтересовался Айльф.
— Ну, мы тоже кое-что можем.
— Что — порошок взрывчатый подсыпать?
— Хуже… Гораздо хуже… Вообще-то наше оружие способно стереть с лица земли все Срединные графства, — неохотно сказал Леон. — Только до сих пор мы ни разу не использовали его в населенных мирах. Это запрещено.
— Коли запрещено, чего же вы грозитесь?
— Плевал я на запреты.
— А где это ваше оружие? Здесь?
— Нет, — Леон машинально потер лоб, — на Терре. Он чувствовал странную опустошенность, точно воздушный шар, из которого выкачали воздух.
— Ну, тогда и грозиться нечего. А порошком их не взять? Как вы думаете?
Айльф вытащил из-за пазухи увесистый мешочек, подкинул на ладони…
— Где ты его взял? — удивился Леон.
— Так сам же сделал. Я ж говорил — это просто… Были бы эти… индри… ингредиенты… А у бедняги этого, что вы зазря пришили, чего только не было…
Леон устало опустился на пол. Он вдруг увидел себя со стороны — глазами неведомых зрителей, наблюдающих за ними из темноты. Зрелище и впрямь было жалкое. «Должно быть, они полагают, что это комедия», — подумал он.
— Ничего не выйдет, Айльф, — сказал он, — что им твой порошок? Так, пустяк. Игрушка. Они сами его этому лекарю во сне и показали — должно быть, им надоело, что Эрмольд топчется под стенами, вот и решили посодействовать…
«А потом, — подумал он, — так гораздо живописнее. Взрывы, пламя, толпы орущих людей, которые врываются в город, круша все вокруг. Ну заодно и нас, дурачков, удалось втянуть в игру».
— Может, все дело в том, что никто еще против них не шел, сударь, — возразил Айльф. — Никто даже не пробовал. А вдруг получится?
«Быть может, он прав, — думал Леон. — Никто не пробовал. Без сомнения, какие-то отдельные представители местной популяции должны были обладать меньшей чувствительностью к незримому воздействию, тот же Гунтр, скорее всего, принадлежал к немногочисленному разряду людей, не терявших способности мыслить самостоятельно — до известного предела, за которым невидимые кукловоды просто перехватывали управление на себя. А может, и он был просто куклой, куклой, которую мастер отпустил на свободу, поскольку ему стало любопытно поглядеть на бунт создания против своего творца — классический вариант сценария. Быть может, это они сейчас подталкивают Айльфа к решительным действиям». Теперь ему лишь оставалось гадать, до какой степени аборигены способны поступать самостоятельно — быть может, лишь там, где дело касалось обычных житейских надобностей…
— Ну-ну, — устало сказал он.
— Эту стенку и надо раздолбать, — Айльф озабоченно озирал каменную кладку, — глаз-то ихний там…
— Это ничего не значит, — заметил Леон. — Глаз просто… глаз и все… Их потайные жилища могут быть совсем в другом месте.
Он помедлил, а потом спросил:
— Скажи, Айльф, а ты знал про глаз?
— Все про него знают, — пожал плечами Айльф. — Они, эти глаза, всегда появляются там, где происходит что-то важное. Любопытно им — вот они высунут глаз и смотрят…
— Я же тебя спрашивал! Почему ты тогда не сказал?
— Как я мог?
«Да, — подумал Леон, — не мог. Физически не мог. Они не в состоянии переступить через какую-то определенную черту — даже такие, как Гунтр. Даже такие, как Айльф. — Лишь сейчас ему пришло в голову, что сама их встреча была не так случайна, как юноша хотел это представить. — Должно быть, вызнал про нас, что-то узнал, о чем-то сам догадался, отыскал в городе, подстроил знакомство — потому что мы были единственной его надеждой. И ненавидел нас за нашу недогадливость, за нашу тупость, но все равно опекал нас и спасал — когда по собственной воле, а когда по наущению неведомых кукловодов — кто теперь знает? И пытался говорить обиняками, что-то растолковать, на что-то намекнуть. Да и мы хороши — могли бы догадаться раньше, гораздо раньше — если бы дали себе труд задуматься. Почему Орсон прыгнул из окна, почему маркграф погиб так кстати, почему этому сукиному сыну Ансарду удалось набрать без единой ошибки шестизначный код в убежище — там, на Фембре… Должно быть, они боялись, что прибытие Второй Комплексной им помешает, что они не доведут до конца свой спектакль, — и лишили нас всех средств сообщения. А связь уже наверняка возможна — давно уже возможна. Но мы лишь каждый раз удивлялись странным случайностям; кто же добровольно признается, что послужил послушным орудием в руках неведомых интриганов? Мы же материалисты. Мы готовы поверить в самые невероятные совпадения, но кто же поверит в то, что все эти совпадения, все — всю твою жизнь от начала до конца — подталкивает невидимая рука? Это ненаучно…»
Айльф с натугой поднял тяжелый треножник и ударил им по камню. Тяжелый кованый металл прочертил неглубокую белую полосу на камне — и все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52