Пока он рассказывал, Доннер смотрел, как его большие пальцы поглаживают шов.
— Взрыв швырнул меня на палубу. Я гасил огонь огнетушителями, пока не прибыл боцман с пожарной командой. Мне опалило брови. Видите, они до сих пор чересчур короткие.
— Офицеры Огилви утверждали, что он неоднократно рассказывал эту историю. Капитан сделал паузу точно так же, как сотню раз до того, и добавил с торжественностью, над которой подшучивали у него за спиной в кают-компании:
— Видно, кто-то на небесах очень любит хороших ребят с «Левиафана».
«Десять ярдов, — думал Доннер, — и как сильно Огилви недооценивает Хардена!»
Вслух он сказал:
— Харден стрелял, находясь в резиновой лодке. Он по меньшей мере чрезвычайно талантливый человек.
— Скорее, ему дьявольски везет, Доннер, — отпарировал Огилви. — Дьявольски везет.
— Но он весьма целеустремлен, не правда ли?
Рука Огилви схватилась за перила, закрыв слой свежей краски. Он долго глядел в пространство, и Доннеру хотелось, чтобы он промолчал; дразнить капитана не имело смысла. Глаза старика метали молнии. Он создал миф о Хардене и раз и навсегда для себя решил: Харден был сумасшедшим. Хардену повезло. Харден мертв.
Доннер смотрел, как обветренная рука капитана закрывает пятно свежей краски, как будто пытается спрятать его. Он подумал: может быть, Огилви так часто повторяет свой рассказ, потому что испуган. Он быстро отвернулся, чтобы капитан не заметил улыбки на его лице.
Неужели Хардену удалось отомстить — посмертно? Неужели Огилви со страхом ждет, что однажды ночью из моря появится призрак Хардена с ножом в зубах? Может быть, именно поэтому он отказывается обсуждать новую информацию? Улыбка исчезла с лица Доннера. Или Огилви прав? Может быть, он сам цепляется за ничтожный шанс в надежде вернуться на службу?
— Ему везло, и все! — наконец ответил Огилви. — Я предсказал каждый его ход. Только дуракам может везти так, как ему.
— Он замолчал и оглядел затуманенным взглядом обширную зеленую палубу.
Доннер посмотрел туда, где на палубе лежал запасной гребной винт. Хотя прошло уже три дня с тех пор, как он поднялся на борт танкера, размеры «Левиафана» по-прежнему внушали ему благоговение. Вместе со своими близнецами, мчавшими корабль к Аравии, это был самый большой гребной винт в мире. Что его лопасти могут оставить от человека?
Он поднял бинокль и осмотрел темнеющий горизонт. Неожиданно он заметил парус, который до того прятался за грузовым кораблем, и его руки на мгновение крепче вцепились за бинокль. У них уже было несколько ложных тревог.
— Яхта!
Огилви неслышно пробормотал что-то, продолжая смотреть на палубу. Пальцы его правой руки схватились за ремешок бинокля, но капитан оставил бинокль висеть на шее. Он повернул голову, осматривая ремешок, и у Доннера появилась мысль, что перед ним — беглец, спасающийся от преследователя.
Джеймс Брюс уже рассматривал яхту в свой бинокль.
— Это не «Морской лебедь».
— Вы уверены? — спросил Доннер, снова поднимая бинокль и крутя колесико настройки на резкость.
— Тримаран с парусной оснасткой кеча, — медленно произнес Брюс.
Доннер навел на резкость и увидел две мачты над широким плоским корпусом. Бриз, дующий с суши, гнал яхту на запад. Узнав прошлым летом о планах Хардена, он прочел дневники некоторых людей, плававших на маленьких яхтах, чтобы изучить характер этого человека. Тримаран, вероятно, направлялся на Антильские острова. Затем, возможно, через Панамский канал он выйдет в Тихий океан. Год назад Доннер не мог бы понять чувства человека, добровольно изолирующего себя от общества. Сейчас — мог.
— Вы видите команду? — спросил он.
— Еще нет, — ответил Брюс.
Тримаран шел курсом, пересекающим путь «Левиафана». Он плыл быстро и должен был разминуться с танкером с большим запасом.
Огилви произнес:
— Мне казалось, вы пришли к выводу, будто Харден украл яхту типа «Лебедь».
Доннер опустил бинокль и стал смотреть, как лучи заходящего солнца пронзают гребни волн.
* * *
Как врач, слушающий пульс пациента, Огилви сжимал вибрирующий поручень. В течение дня гудение все усиливалось и усиливалось. Капитан поднял трубку телефона и приказал уменьшить обороты винта.
Постепенно вибрация снизилась до приемлемого уровня, но должен был пройти целый час, прежде чем «Левиафан» снизит скорость с шестнадцати до пятнадцати с половиной узлов. Капитан продолжал держаться за поручень. Толстый шов между слоями старой и новой краски раздражал его ладонь.
Он снова позвонил в рубку, и первый офицер, разговаривая с ним, высунул голову в крыло.
— Слушаю, сэр!
— Первый, здесь на поручне зазубрина. Позаботьтесь, чтобы плотник удалил ее не позже завтрашнего дня.
— Есть, сэр.
— Иначе после каждой окраски она будет становиться толще и толще.
— Да, сэр.
Огилви отпустил поручень и оглядел свои обширные владения. Корабль был великолепен, но все же не такой титан, каким был когда-то. Море нашло в нем слабые места. Хуже того, на нем оставил рубцы Харден.
Сначала это опечалило его, но потом он изменил свое мнение. Он провел в море почти пятьдесят лет и наконец смирился с мыслью, что океан позволяет одержать над собой одну-единственную победу — остаться в живых.
«Левиафан» остался в живых. И он по-прежнему был величайшим кораблем.
Что-то нарушило самодовольство Огилви. Он лениво посмотрел на воду. Тримаран приблизился к танкеру на тысячу ярдов и держал курс прямо на нос «Левиафана».
Капитан снова поднял трубку телефона.
— Первый, отпугните этого болвана гудком.
Оглушительно загудела сирена.
Тримаран повернулся бортом к танкеру. Из кокпита яхты появилась фигурка и наклонилась над треножником, установленным на корме.
Доннер произнес:
— Капитан...
Озадаченный Огилви поднял бинокль.
— Что это у него на корме?
Паруса тримарана отразили ослепительную белую вспышку.
— Сигнальная лампа? — удивился Брюс.
Но Огилви уже мчался к рубке, прекрасно понимая, что таких ярких сигнальных ламп не бывает.
Глава 33
Харден испытал радостное возбуждение, когда ракета по свистом помчалась над водой. Он оперся о треножник, глядя в прицел, его пальцы прикасались к электрическим переключателям, контролировавшим полет ракеты. Харден услышал, как воскликнула Ажарату, когда ракета, превратившаяся в крохотную точку, вонзилась в бульбовидный носовой выступ «Левиафана» и пропала в нем.
Черный корабль продолжал плыть вперед.
— Фордевинд! — заорал Харден. — Обгоняй его!
Свет заходящего солнца освещал величественное лицо Ажарату. Она выполнила поворот фордевинд и направила яхту к носу «Левиафана», держась с левого борта от него. Предыдущие владельцы тримарана использовали его для того, чтобы контрабандой перевозить через Гвинейский залив оружие для экстремистских группировок в Анголе, и судно было очень быстрым. Не отводя глаз от Хардена, Ажарату завела мощный вспомогательный двигатель. Яхта набрала скорость.
Харден поднял вторую ракету из штабеля, сложенного около треножника, вытащил ее из брезентовой петли, приспособленной для удобства, и вложил в дуло ракетницы. У нее был больший калибр, чем у «Дракона», и она могла стрелять сразу же, как только в нее закладывали новый снаряд. Офицер нигерийской армии, на которого вышла Ажарату, достал им лучшее, чем имелось.
«Левиафан» нагонял яхту, закрывая небо, но Хардену это было только на руку. Он вытащил снаряд из петли и оттолкнул подъемную стрелу, чтобы она не попала под огненный выхлоп ракетницы. Затем он поймал «Левиафан» в прицел и подождал, когда тримаран поднимется на гребень высокой волны.
— Готова? — закричал он торжествующим голосом.
Ажарату направила яхту по ветру, чтобы выхлоп ракеты не опалил парус, и закрыла глаза.
— Готова!
Когда яхта повернулась, Харден развернул ствол оружия. «Левиафан» неумолимо мчался вперед, подминая под себя волны. Харден прицелился точно в центр носа и выстрелил.
Ракета вылетела из ствола, и двигатель воспламенился.
Тримаран нырнул в глубокий провал, и Харден потерял цель из виду. Когда яхта снова поднялась на гребень волны, Харден опустил ракету к ватерлинии танкера, и сверкающая золотистая линия вонзилась в корабль.
* * *
Первый выстрел пробил десятифутовую дыру в носовых пластинах, и вода хлынула в корпус «Левиафана», идущего со скоростью шестнадцать узлов. Первая противоударная переборка немедленно сломалась, но вторая выдержала напор.
Огилви приказал переключить обе машины на полный ход назад. Гигантские винты вырыли глубокую яму в море за кормой корабля, но они были не в силах справиться с инерцией «Левиафана», и корабль по-прежнему мчался вперед на полной скорости, когда ему в нос попала вторая ракета Хардена.
Снаряд искорежил главную переборку. Воздух и вода устремились в резервуары, вытесняя оттуда инертные газы. Огромные стальные пластины толщиной в четверть дюйма разорвали сварные швы, удерживающие их на месте, и начали раскачиваться взад вперед, как водоросли в приливной волне. Они царапали друг друга и высекали искры.
Огилви оттолкнул рулевого в сторону, схватился за штурвал и потянул его на себя, как будто надеясь остановить корабль силой своей воли.
Звон и грохот раскачивающихся и разламывающихся гигантских пластин не был слышен на мостике, и Огилви мог только догадываться, какие разрушения причинили ракеты. Он ничего не сказал, когда первый офицер сообщил, что Харден выстрелил во второй раз. Он сам видел выстрел и понял, что Харден заряжает третью ракету.
«Левиафан» ни капельки не убавил скорость. Он нагонял яхту, но не так быстро, чтобы не дать Хардену выстрелить снова. Огилви резко повернул штурвал, и корабль неохотно повиновался. Скоростной тримаран, идущий перед его носом, повернул вместе с танкером, перепрыгивая с волны на волну, и через мгновение Харден был готов к новому выстрелу.
Когда инертные газы вышли из поврежденных резервуаров, воздух смешался с остаточными парами нефти. Первый взрыв был несильным, его тоже не услышали и не почувствовали на мостике. Взрывная волна распространялась в направлении наименьшего сопротивления — внутрь корабля, а внешнюю сторону корпуса подпирало море. Взрыв разрушил несколько внутренних переборок, и кислород снова начал перемешиваться с горючими нефтяными парами.
Харден увидел, как над баком танкера поднялся огненный столб, и услышал сильный грохот, похожий на одиночный раскат грома. От второго взрыва в воздух над танкером взлетели обломки, и огонь пропал, как пламя задутой свечи. К тримарану промчалась волна, и Харден расслышал протяжный грохот.
Он поймал корабль в прицел, и в этот момент палубы «Левиафана» взорвались. Нос корабля окутало пламя. Харден прицелился в центр пылающего костра и выстрелил снова.
Когда ракета пропала в бушующем огне, Харден зарядил в ствол четвертую ракету. Затем достал пятую. Огненная мишень все увеличивалась в размерах. Он стрелял и стрелял, не в силах остановиться.
Он великолепно владел собой и в то же время утратил над собой контроль. Ему казалось, что он может стрелять вечно, пока чудовище не утонет хотя бы от тяжести попавших в него снарядов. Чем ближе подходил «Левиафан», тем быстрее Харден перезаряжал ракетницу. Огонь опалял его лицо, и капли горящего металла с шипением падали в море вокруг него.
Он выстрелил в очередной раз и потянулся за следующей ракетой. Но снарядов больше не было; палуба была пуста. Ажарату направила тримаран подальше от горящего корабля. Когда тримаран помчался рядом с танкером, Харден прислонился к треножнику, переводя дыхание, и стал глядеть на дело своих рук.
Огромный факел двигался к корме «Левиафана», и нетронутой оставалась пока только белая надстройка мостика. Нос танкера уже исчезал под водой, и на бурных волнах закачалась спасательная шлюпка. «Левиафан» тащил ее за собой, как загарпуненную рыбу, пока шлюпка не отцепилась и не осталась за кормой.
Харден поднял глаза к адскому зрелищу. Глубоко в недрах танкера раздался ужасный взрыв, и рядом с его головой просвистела горящая шрапнель. Харден стоял, как будто загипнотизированный. По-прежнему мчась вперед со скоростью шестнадцать узлов. «Левиафан» уходил под воду. Инерция тащила гиганта в могилу.
* * *
Харден подплыл к краю кильватера, оставшегося от «Левиафана», заглянул в пучину и, обращаясь к Кэролайн, прошептал:
— До свидания.
Вода уже начала разглаживать стремительный водоворот.
Он взял Ажарату за руку, и они поплыли в далекие моря.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51