— Так что, лоцман, четыре узла или четыре с половиной?
Огилви расположился у окна, справа от рулевого. Лоцман шагнул назад и взглянул на указатель скорости, затем подошел к Огилви.
— Четыре с половиной узла, капитан.
Огилви сложил руки за спиной, глядя в окно.
Лоцман оставил его и стал следить за указателем скорости. Стрелка колебалась между четырьмя с половиной и пятью узлами. Указатель угла поворота показывал, что корабль точно держится заданного курса.
Тогда лоцман направился в левое крыло. Над головой насмешливо шипели огромные трубы. Несколько минут лоцман смотрел на перемигивающиеся оранжевые огни. Когда корабль прошел между бакенами у входа в канал, он вернулся к штурвалу.
Указатель скорости по-прежнему показывал только пять узлов. Второй лоцман поднял глаза от радара.
— Пять узлов.
До поворота оставалась половина морской мили. Лоцман не решался повторить просьбу об обратном ходе правого винта. Огилви с невозмутимым видом стоял у окна, глядя вперед. Лоцман несколько минут следил за указателем скорости. Все еще пять узлов. Маловато, чтобы выполнить поворот наверняка. Он приблизился к капитану.
— Входим в Нэб, сэр.
— Продолжайте.
Второй лоцман вышел в крыло и поспешно вернулся через несколько секунд.
— Справа по курсу первый бакен.
— Поворот на десять градусов направо, — приказал лоцман.
Третий офицер повторил его приказ.
— Есть десять градусов направо, — откликнулся рулевой.
— Сэр, — обратился лоцман к Огилви, подходя к капитану, — может быть, пустим правую машину на обратный ход?
— Нет никакой нужды, — ответил Огилви, глядя на оранжевые вспышки. — На шести узлах «Левиафан» повернет без труда.
Лоцман отступил назад и взглянул на указатель скорости. Стрелка дрожала на шести узлах. Капитан не мог этого видеть. Но чувствовал. Легенда оказалась правдой. Седрик Огилви был достоин своего корабля.
* * *
— Что-нибудь еще, лоцман?
— Нет, капитан. Спасибо.
— Третий, позаботьтесь о лоцмане.
Не произнеся больше ни слова, Огилви направился в левое крыло. Лоцман успел заметить только его белую фуражку и седые волосы в дальнем конце крыла.
Немного уязвленный, он отошел в правое крыло, определил направление, чтобы чем-нибудь заняться, и вернулся в рубку, где по телефону отдал рулевому приказ держать курс на башню Нэб.
Мостик на мгновение осветился желтым светом из штурманской рубки: это Джеймс Брюс исчез за черным занавесом. Лоцман понял, что он все это время находился на мостике и наблюдал. Через несколько секунд бесшумно ушел первый офицер. Была уже почти полночь. На мостике остались только оба лоцмана, третий офицер и рулевой. Прошло еще десять минут. Из штурманской рубки появился второй офицер и заговорил с третьим, готовясь сменить его на вахте.
— Где Старик? — расслышал лоцман его тихий вопрос.
— В левом крыле.
— Елки зеленые, сколько времени он собирается там торчать?
Напряжение покидало мостик, и третий офицер ответил с ухмылкой:
— По крайней мере до Шербура.
— Боже, помоги нам.
— Вызовите бот, — сказал лоцман. — Пусть причалит к правому борту.
Он в последний раз дал рулевому направление. Черный нос танкера повернулся к ослепительно белому морскому бую, закрыл его, и через несколько мгновений бакен появился по левому борту. Вдали, приближаясь, мерцали во тьме зеленые огни лоцманского бота.
— Третий, мы спустимся на бот с правого борта, — объявил лоцман, улыбнувшись в темноте.
— Есть, сэр.
Третий офицер сказал что-то в телефон и перебросил несколько тумблеров на панели палубного освещения. Яркий огонь выхватил из темноты половину палубы, освещая путь от рубки к трапу.
— Спускайтесь в бот, — сказал лоцман своему дублеру.
Через несколько минут второй лоцман появился на главной палубе — крошечная фигурка, шагающая по серым дорожкам — и присоединился к группе матросов, стоявших у трапа. Лоцман вышел в правое крыло и стал смотреть. К черному контуру «Левиафана» приблизились огни лоцманского бота.
Темноту пронзили лучи прожекторов, освещая бурные волны. Бот — узкое суденышко длиной в тридцать пять футов — прорвался сквозь пенные гребни и помчался вдоль борта танкера, приноравливаясь к его скорости. Ветер доносил до мостика рев двух его дизельных моторов. Двигатели сначала увеличили обороты, затем замедлили, когда бот подошел ближе, и перешли в глухое ворчание, когда он соприкоснулся с корпусом танкера и прижал свой нос к темно-красным пластинам. На палубе бота появился человек. Второй лоцман помахал ему рукой и перешагнул через проход в фальшборте «Левиафана». Лоцман вернулся в ходовую рубку.
— Спасибо, — сказал ему третий офицер.
— Спокойного плавания, — пожелал лоцман.
Он кивнул рулевому, тому, который был помоложе, и моряк ответил облегченной улыбкой. Затем лоцман прошел через штурманскую рубку, мимо пощелкивающих компьютеров, мимо второго офицера, изучавшего карту Ла-Манша, мимо кадета, убиравшего карту пролива Солент, к лифту, который спустил его на главную палубу. Там его ждал матрос.
На палубе было гораздо теплее и не так ветрено. Внезапно нос корабля осветился. Лоцман услышал над головой гудение, увидел в небе огни, и через несколько секунд из темноты вынырнул «Белл рейнджер». Несколько моряков нырнули под вращающиеся лопасти и привязали шасси вертолета к площадке.
Лоцман вспомнил о раненом человеке и приказ Огилви, чтобы вертолет не приземлялся без его разрешения. Очевидно, просьба на посадку пришла на мостик, когда он уже ушел оттуда, и он не слышал ответа капитана. Это напомнило лоцману, что его дело сделано и корабль отпускает его, чтобы остаться наедине с самим собой.
Паровая лебедка вытащила наверх клеть подъемника как раз в тот момент, когда лоцман подошел к нему. Он вступил на платформу и поглядел вниз. Лоцманский бот казался пятнышком на белой от пены воде. Трап встал на свое место. Лоцман огляделся по сторонам и отступил назад на деревянные ступеньки. Это был самый трудный момент — повернуться спиной к провалу. Он спустился на три ступеньки, так что всего одна отделяла его от нижнего конца трапа, вцепился в боковые канаты и крикнул:
— Готов!
Зашипел пар. Трап внезапно дернулся и заскользил вниз вдоль борта корабля, плавно двигаясь на маленьких роликах по стальным пластинам. Лоцман, крепко вцепившись в перила, поглядел вниз. На носу бота стоял матрос. Лоцман поднял глаза, увидев высоко над собой моряка, управляющего подъемным механизмом.
Был ли это удачный блеф? Может, Огилви просто повезло, что корабль обладал достаточной скоростью для маневра? Корабль едва не потерял управление. Лоцман вспомнил бездонные глаза Огилви. Он каждый день имел дело с капитанами. Ему приходилось видеть умных людей и дураков, их надменность и страх. Огилви прилагал все усилия, чтобы унизить его, и лоцман решил, что капитан «Левиафана» просто боялся. Иначе понять его поведение было невозможно.
Трап дернулся и остановился. Лоцман шагнул на нос бота, и матрос подал ему руку. Он пробрался мимо каюты, держась за поручни, и спустился на кормовую палубу. Взревели мощные дизели, и бот помчался прочь.
Лоцман оглянулся. «Левиафан» затмевал звезды, простираясь на горизонте как черное облако.
В каюте сидели другие лоцманы. Обменявшись с ними сдержанными приветствиями, лоцман «Левиафана» сел рядом со своим дублером, чувствуя ужасную усталость. Бот летел по воде, кренясь и зарываясь носом. Затем он остановился, чтобы забрать лоцмана с контейнеровоза «Морской поезд». Новоприбывший заметил лоцмана «Левиафана».
— Я всю ночь тащился у тебя за задницей.
— Мог бы подтолкнуть.
— Надменная свинья, — пробормотал второй лоцман.
— Что, хреново было? — спросил лоцман с «Морского поезда».
Лоцман кивнул.
— Не без того.
Все кончилось. Он задремал, пока бот плыл в Портсмут.
Когда они пришвартовались к ярко освещенному причалу в военно-морской гавани, каждый лоцман положил по двадцать пенсов на приборную панель. Водитель бота, как принято, стал протестовать.
— Поставь пинту приятелю, — сказал лоцман «Левиафана», кивнув в сторону матроса, помогающего им выйти на причал.
В такси, которое везло их к Саутгемптонским докам, где они оставляли свои машины, лоцман поглядел на часы. Два часа ночи. До дома в Нью-Форесте еще час езды. Жена уже давно спит, но пони придут встретить его к воротам.
* * *
Джеймс Брюс брел по пустынным коридорам надстройки «Левиафана», размышляя о Седрике Огилви. Он думал о том, не окажется ли это плавание последним рейсом Огилви, и о том, как трудно судить о человеке, который умеет управлять кораблем, но не может справиться с собой. Было уже поздно. Он никого не нашел в библиотеке и в кают-компании. Госпиталь был пуст, в концертном зале темно. Стол в офицерском обеденном салоне уже накрыт к завтраку, ножи и вилки тихо позвякивали друг о друга, когда двигатели танкера прибавляли обороты. Море, конечно, никак не давало себя знать. Никакие волны не могли пошевельнуть гигантский корабль, хотя сильный западный ветер гнал по Ла-Маншу неприятную зыбь.
Средняя палуба надстройки, где размещались каюты офицеров, тоже была пустынна. Брюс вызвал лифт, чтобы подняться на капитанскую палубу, где располагались его собственные роскошные апартаменты. Компания ожидала отчета через два дня. Не слишком ли стар Огилви? Не потерял ли он своей хватки? Не нужно ли его заменить? Последнее предложение было похоже на плохую шутку, потому что нельзя сказать, чтобы на причале скопилась нетерпеливая очередь претендентов на должность.
Конечно, Огилви был не единственным капитаном в мире с дурным и мелочным характером. Но точно ли он знал, что ему хватит скорости для маневра, или просто повезло? Намеренно ли Огилви задирал нос перед лоцманом и своим третьим офицером, чтобы смутить их? «Вероятно, — подумал Брюс, — можно расспросить старшего инженера и точно узнать, что именно произошло, когда Огилви потребовал увеличить обороты». Нет, едва ли это удастся. Они с инженером занимали одинаковое положение, и, если только последний не затаил зуб на Огилви — а Брюс ничего не знал об их взаимоотношениях, — он будет осторожен в ответах. Тем не менее утром можно попробовать.
Несомненно было только одно: везло ему или нет, Огилви лучше всех умел управлять «Левиафаном». Брюс сел на танкер в Гавре и видел собственными глазами, с каким трудом сменный капитан пересек Ла-Манш с его интенсивным движением. Огилви же проделывал это без труда. Или он просто притворялся?
Двери лифта открылись, и Брюс увидел перед собой смазчика в запачканной одежде. Тот опустил лицо и поспешно протянул руку к кнопкам.
— Езжайте туда, куда ехали, — сказал Брюс, заходя в кабину. — Я не тороплюсь.
Двери закрылись. Пока лифт спускался в машинное отделение, смазчик нервно поигрывал своими черными пальцами, затем прочистил горло, как будто полагал, что от него ждут каких-то объяснений.
— Сэр, я ходил подышать воздухом.
— В самом деле? — вежливо спросил Брюс.
— Я завсегда выхожу на палубу, когда получается, — продолжал смазчик.
Брюс подумал, что, судя по говору, тот — ирландец из Глазго. Лифт медленно опускался. Брюс представил себя в роли постороннего человека, способного понять простого матроса, в отличие от любителя дисциплины вроде Седрика Огилви, но он чувствовал себя в лифте как в ловушке и не знал, что сказать смазчику, хотя и считал, что обязан что-то произнести.
— Да, наверно, там у вас довольно жарко.
— Н-да... правда, в рубке не так уж плохо, сэр. Мы забегаем туда, чтобы немножко остыть.
— Да, могу себе представить.
Лифт остановился и открыл двери, впустив в кабину рев двигателей — оглушающий грохот, который подавлял все прочие чувства. У Брюса мелькнула мысль, что спертый и влажный воздух здесь жарче, чем днем в тропиках. Тело немедленно стало просить избавить его от жары и шума, и взгляд остановился на расположенной в центре машинного отделения рубке со звукоизоляционными стенами и кондиционерами. Убежище.
Внутри рубки были расположены электронные мониторы двух котлов высокого давления и паровых турбин мощностью в тридцать пять тысяч лошадиных сил каждая, вспомогательных котлов, опреснителей и электростанции мощностью в три миллиона ватт Серая краска толстым слоем покрывала стальные стены и переплетения труб, узкие трапы и площадки.
Из тех мест, где соединялись некоторые трубы, вырывались струйки пара. Брюс раздраженно покачал головой — столько утечек! «Левиафан» нуждается в основательном ремонте, и Седрик должен позаботиться об этом. Он выведет корабль в открытое море и все исправит.
— Сэр!
— Смазчик задержался в дверях лифта.
— Что такое? — прокричал Брюс через грохот.
— Можно мне поговорить с вами?
— Конечно. — Он нажал на кнопку, и дверь закрылась, отрезав их от невыносимого шума.
— В чем дело?
— В общем-то, сэр, ничего особенного. Просто... Я всегда выхожу на палубу, когда могу. На корме есть местечко, где можно посмотреть через борт.
Брюс кивнул. В планшире на корме имелись широкие выемки для кормовых швартовов.
— Ну и что?
— Не в последний раз, а до этого — когда мы заходили к французам...
— В предыдущее плавание капитана Огилви?
— Ага. Я вышел подышать воздухом. — Смазчик усмехнулся, и его мрачное лицо на мгновение помолодело. — Был шквал. Я вымок до костей. Я люблю так делать в конце смены. А потом греюсь под душем.
— Да-да, — кивнул Брюс.
На больших танкерах моряки пользовались исключительным комфортом. Каюты с ванными. Чистая одежда на каждую смену.
— Сэр, я смотрел на кильватер. Понимаете, это вроде струны, которая никогда от нас не оторвется. Она как будто привязана к корпусу, если вы понимаете, о чем я говорю.
Брюс кивнул. Он видел, как однажды матрос бросился в эту струну, загипнотизированный зрелищем нескончаемого потока. Смазчик продолжал разглагольствовать. Брюс рассеянно слушал его болтовню с задумчивым выражением лица. Сколько на свете моряков, похожих на этого человека! Тихие одинокие люди, которые накапливали в себе невысказанные мысли, а затем внезапно изливали свои фантазии в виде стихов или просто наивных слов — и так же внезапно замолкали снова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51