Они собирались его изрешетить. Харден заметил солдат с пулеметами: свет прожекторов блестел на их шлемах.
Разум требовал прыгать за борт, но Харден, парализованный страхом и невозможностью поверить в происходящее, застыл у штурвала. Катера приближались с шумом и ревом; он думал, что умрет, не услышав звуков пулеметной стрельбы. Затем катера обошли яхту с двух сторон и направились к острову, лежащему у нее за кормой.
* * *
«Лебедь» раскачивался на волнах. Харден смотрел на скоростные аппараты, моргая в ослепительном свете их прожекторов, и постепенно до него дошло, что его не заметили. Дело было не в удаче. Просто фибергласовая яхта с деревянной мачтой и снятым отражателем была невидима для радара. Команды катеров всецело полагались на свою технику и недооценили ослепляющий эффект собственных прожекторов. Если бы они двигались без света, то пулеметчики и впередсмотрящие заметили бы в темноте белую яхту.
Стараясь уйти подальше, Харден смотрел назад в бинокль. Сверкая прожекторами, катера развернулись по большому радиусу в противоположных направлениях, затем сблизились на фоне высокого и темного острова Малый Койн, выполнив клещевой охват, закончившийся у каменного причала, к которому Харден привязал «Лебедя». Иранцы с невероятной точностью запеленговали его сигнал. Свет прожекторов плясал на причале, пляже и заднем склоне утеса. Над проливом разнесся оглушительный вой электронных сирен, и на берег выпрыгнули матросы в военной форме с винтовками и автоматами.
Харден вел яхту, снова и снова меняя курс, чтобы разминуться с многочисленными катерами, стремившимися к острову, покинутому им, и нефтяными танкерами, которые проплывали мимо, не обращая внимания на Охоту.
В любой момент кто-нибудь может взять в свои руки управление беспорядочной операцией. Когда это случится, флотилия начнет планомерно обыскивать сектор за сектором от полуострова Мусандам до побережья Ирана. Огни катеров кружили вокруг Малого Койна. Складывалось впечатление, будто военные корабли собирались там, ожидая приказов.
Яхта шла на полной скорости. Север полуострова Мусандам представлял собой лабиринт мелких бухточек и заливов. Меньше чем в четырех милях от Хардена находился остров Джазират-Мусандам. Если ему удастся добраться туда, то появится неплохой шанс пробраться вдоль побережья назад, в безопасное Аравийское море. И Харден направился на юго-восток.
Ночной воздух дрожал от низкого рева корабельных двигателей, воя аппаратов на воздушной подушке и жужжания вертолетов. В этой какофонии звук его собственного дизеля никто не услышит. Харден приближался к полуострову. До него оставалось еще две мили. Но затем впереди стали возникать огни, как будто преследователи догадались о его попытке добраться до берега.
Харден повернул налево, снова вернувшись на судоходную линию. Затем он выключил двигатель и стал дрейфовать, не желая ложиться на новый курс. У него не было никакого укрытия в этих водных просторах, кроме темноты, никакого места, где можно спрятаться от иранского флота, патрулировавшего восточный берег до самого Пакистана.
Когда рассветет, его могли бы спрятать утренняя дымка и пыльные облака, но появятся ли они? Барометр весь день упорно поднимался. В этих местах в конце сентября часто возникают области высокого давления, а если над заливом пройдет антициклон, он унесет облачный покров прочь.
Вблизи от яхты рассекал воду тральщик, и Харден хорошо видел его силуэт на фоне черного неба. Тральщик пересек курс «Лебедя», не заметив яхту, и поспешил заполнить пробел в цепочке огней, стерегущих полуостровов. На полпути до берега он исчез за черным силуэтом танкера.
Харден остановился на судоходной линии, не зная, куда плыть. На востоке он будет во временной безопасности, на западе его ждет несомненная угроза. Затем в нескольких сотнях футов от него появился танкер, загораживая яхту от преследователей. Харден пытался разглядеть темный силуэт корабля. Танкер двигался очень медленно. Харден завел двигатель и направился к судну. У него появилась идея.
Этот танкер был гораздо меньше супертанкеров, царивших в здешних водах, — не больше тридцати тысяч тонн водоизмещением — и очень старой постройки. Его изящные дымовые трубы и надстройка в середине корпуса выделялись пропорциональными темными очертаниями на ночном небе. Но Хардена привлекла в первую очередь небольшая скорость танкера. Двигатель корабля работал с усталым, глухим скрежетом и развивал не больше шести узлов.
Харден оказался с подветренной стороны от корабля и осторожно двигался вперед, пока «Лебедь» не оказался в носовой волне темного судна. Затем он уменьшил тягу. «Лебедь» сравнялся в скорости с танкером, двигаясь точно против ветра, который срывал пенные гребни с волн, и холодные брызги орошали лицо Хардена.
До рассвета он был в безопасности под прикрытием корабля. Но с первыми лучами, прежде чем рулевой заметит мачту яхты, нужно преодолеть несколько миль до берега и найти укромное местечко, пока снова не станет темно. Харден вздохнул с облегчением. Старый танкер удалялся от Персидского залива, постепенно затихая. Видимо, поиски прекратились.
Он был спасен. Руки Хардена дрожали: запоздалая реакция на страх — в первый раз с тех пор, как вошел в Оманский залив. Харден почувствовал озноб. Затем в его мозгу промелькнула новая мысль. Если «Левиафан» вернулся в Кейптаун, то зачем Майлс натравил на него иранцев?
Глава 24
— Мы погрузим миллион тонн булхаминской нефти в Джазират-Халул!
Усиленный динамиком голос капитана Огилви разносился по коридорам, каютам, машинному отделению, кают-компании, мостику и над пустынными палубами.
Команда вздохнула с облегчением. Новая якорная стоянка к востоку от острова Халул обладала обширным пространством для маневрирования, и «Левиафан» легко подойдет к загрузочному бую. Однако за безопасность приходилось платить. Якорная стоянка представляла собой скопление трубопроводов и шлангов на покрытой пленкой нефти поверхности пустынного моря; и сам остров Халул находился в пятидесяти милях от Катара. Там не было ни ресторанов, ни даже места, где команды кораблей могли обменяться кинофильмами.
— Разгрузимся мы либо в Бантри-Бей, либо в Гавре, — продолжил Огилви. — У меня все.
Чертовски стыдно — не знать точно, Бантри-Бей или французский порт. Его люди имеют право знать, куда они направляются; когда конечный пункт длительного плавания точно известен, матросы работают с большим усердием.
Огилви вышел в крыло мостика, озабоченно наблюдая, как на горизонте вырастает низкое побережье Рас-эль-Хадда. Сырой ветер пропах корабельным дымом, поручни были влажными.
Муссон в нынешнем году запоздал. Огилви думал, что для Индии это национальное бедствие. Жизнь скольких людей в мире зависит от капризов погоды!
В Персидском заливе их ожидает жара. Он может еще час постоять на мостике, но потом на пять дней — два на вход в залив, день на погрузку, два на обратный путь — станет пленником воздушных кондиционеров, укрывшись в помещении с дверями и окнам, задраенными тщательнее, чем на подводной лодке.
— Сэр!
Второму офицеру не следовало бы беспокоить капитана, пока тот наслаждался бризом.
— Да, второй, — раздраженно ответил Огилви.
— Радиофон, сэр. Вас вызывает компания.
— Какого черта им нужно?
— Я не...
Огилви продолжал глядеть не берега Рас-эль-Хадда. Пусть подождут. Они уже прислали приказ о погрузке; что им понадобилось теперь? Он последний раз вдохнул соленый морской воздух и вошел в рубку. Радист подсоединил к линии один из телефонов, стоявший рядом с его новым креслом. Огилви каждый день проводил в кресле много восхитительных часов, к ужасу офицеров, которые в течение всей своей вахты чувствовали на себе пристальный взгляд Старика.
На связи был Джеймс Брюс из Лондона. Они с Огилви обменялись холодными любезностями, еще не забыв своего последнего столкновения. Затем Брюс сказал:
— Он снова принялся за свое.
— Кто снова принялся за свое?
— Доктор.
— Харден?
— Да.
— Он в Западной Африке? — спросил Огилви, раздраженно предчувствуя, что Брюс снова попытается навязать ему вертолет, когда танкер обогнет мыс Доброй Надежды.
— Нет, — ответил Брюс. — Иранский флот гнался за ним у Койна.
— У Койна?! Черт возьми, как он там оказался?
— Точно так же, как оказался в Кейптауне, — сказал Брюс. — Приплыл.
Огилви пронзил приступ паники.
— Он был в Кейптауне?!
— Да, примерно в то же время, когда вы туда прибыли.
— Откуда вы все это знаете?
— Я не хочу рассказывать об этом в эфире, — ответил Брюс. — Но у нас имеются свои источники.
— Почему он не напал на «Левиафан» в Кейптауне?
— Неизвестно. Может быть, у него не было возможности.
— И вы хотите мне сказать, что он вошел в Столовую бухту после того шторма?
— Очевидно, да.
Огилви испытал очередной приступ паники, но быстро справился с ней. Море штука капризная. Хардену, без сомнения, очень повезло, но в том, что он выжил, никакого колдовства нет.
— Где он сейчас? Сидит в засаде?
— Нет, сейчас нет. Он удирает.
Огилви саркастически засмеялся.
— Один человек на яхте ускользнул от иранского флота?
— Это было ночью. Но иранцы считают, что гонят его в вашу сторону.
Огилви немедленно включил телефон мостика.
— Второй!
— Да, сэр? — быстро ответил офицер. Он находился в правом крыле.
— Поставьте людей на носу и на марсе.
— Есть, сэр.
— Пусть ищут парусную яхту.
— Есть, сэр... Вы полагаете, он нападет на нас?
— Нет, если ваши наблюдатели будут глядеть в оба, — рявкнул Огилви.
— Да, сэр.
В его голове, как киноленты, крутились карты последнего этапа плавания. Судоходные линии пролегают в узких проливах. Устроить засаду у Койна было со стороны Хардена весьма разумно.
— Вы слушаете? — спросил его Брюс.
— Да. Что вы собираетесь предпринимать?
— Иранцы и саудовцы предоставят вам морское и воздушное прикрытие, пока не поймают его. Они могут появиться в любой момент.
— Чертовски здорово, — мрачно ответил Огилви. — Два военно-воздушных флота будут гоняться за свихнувшимся яхтсменом. Мне очень повезет, если никто из них не врежется в мой корабль.
— Нас могут слышать, — предостерег его Брюс. — Седрик, пожалуйста, придержите язык.
— Что-нибудь еще?
— Нет. Седрик, вы только не волнуйтесь. Вы будете в такой же безопасности, как дома. Я свяжусь с вами, как только Хардена поймают.
— Если его поймают.
— Конечно, поймают... Седрик, еще один момент. Иранцы могут попросить, чтобы вы замедлили ход, пока они не покончат с этим делом.
— Черта с два, — отрезал Огилви.
— Будьте же разумны, — стал уговаривать Брюс.
— Харден не сможет напасть на меня, если он спасается бегством.
— Седрик, постарайтесь не спровоцировать его.
— Завтра сюда придет антициклон. Его поймают, как только небо прояснится. Нет никакой нужды останавливаться. — И Огилви положил трубку на рычаг.
Через несколько мгновений к его креслу приблизился радист.
— Извините, сэр. Нужно ли связаться с Дохой?
— Да. Второй офицер сообщит вам примерное время прибытия.
Огилви снова вышел в крыло мостика и встал там, глядя на Рас-эль-Хадд. Над головой появилась эскадрилья вертолетов. Она облетела танкер с адским ревом и грохотом, видимо, желая этим успокоить Огилви. На вертолетах виднелись опознавательные знаки Саудовской Аравии. Огилви смотрел вперед, неподвижный, как камень, не обращая внимания на ухмыляющегося дурака, махавшего вертолетам рукой, как будто он только что выиграл битву за Англию.
Харден, конечно, выбрал неважное место для охоты. И саудовцы и иранцы жадно взирают на Персидский залив и на подходы к нему; им несложно перекрыть весь этот район. Иранцы лишний раз воспользуются возможностью продемонстрировать, что стратегически важный пролив находится у них под контролем, и с базы в Чахбахаре непрерывно будут подниматься самолеты. Мрачная улыбка искривила губы Огилви. Если они бросят весь флот на поиски Хардена, то у них не будет возможности докучать капитанам танкеров проверками на загрязнение.
Его губы крепко сжались. Ужасно, когда за тобой охотятся. Харден не имеет понятия, что его ожидает. Однажды очень давно, еще до войны, когда Огилви служил на канонерке в Персидском заливе, он и еще один безрассудный молодой офицер отправились в штатском в Аль-Джубайль; дело было во время Ид-аль-Фитра, в конце рамадана, месяца поста. Арабы поймали своего соплеменника, пившего виски, что запрещено мусульманским законом, и Огилви против своей воли оказался свидетелем жестокой публичной порки. Стоя около позорного столба среди кровожадной толпы, он слышал и видел все — крики жертвы, вопли зрителей, жестокий запах садистского возбуждения, кровь, — но больше всего ему запомнился ужасный звук, похожий на треск раздираемой ткани, е которым бич рвал человеческую плоть.
С тех пор Огилви ненавидел арабов. Иранцы громогласно заявляют, что они — не арабы, но если половина того, что пишется о них в газетах, — правда, то они ничуть не лучше, со своей тайной полицией и камерами пыток. Неважно, в чьи лапы попадется Харден — его участи не позавидуешь. Несчастный дурак.
Глава 25
Харден поднял секстант к небу и измерил угол, под которым раскаленное белое солнце поднялось над бледным горизонтом. Заметив время, одна минута сорок секунд после полудня, он согнулся под штормовым парусом, натянутым, как тент, над кокпитом, и глазами, горящими от усталости, стал вглядываться в мелкие таблицы в «Морском альманахе». Он не мог работать за штурманским столом, потому что температура в каюте составляла сто двадцать пять градусов.
Хотя «Лебедь» плыл на юго-запад со скоростью шесть узлов, движение в душном потоке пыльного воздуха не приносило облегчения. Пыль проникала повсюду, оседая на палубе и покрывая кожу Хардена, его десны и засоряя усталые глаза. Он налил себе теплой воды, прополоскал рот и проглотил. Затем закончил вычисления, убедившись в своих предположениях. За тринадцать часов, прошедшие после того, как яхта покинула танкер и изменила курс, двигаясь с максимальной скоростью, он на восемьдесят миль углубился в Персидский залив.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51