», — ответил Нортон.
— А почему бы не обратиться прямо в суд?
— Так не делается. Компания, арендующая «Левиафан», проверит выдвинутые претензии по судовому журналу и докладам капитана корабля.
— Капитан не станет ни о чем докладывать, раз он не остановился, чтобы подобрать нас.
— Вероятно, вы правы. — согласился Нортон. — Но согласно моим источникам, компания проведет скрупулезное расследование.
— Прекрасно. А если свидетелей столкновения нет?
— Не было ли поблизости других кораблей или яхт?
— Нет, мы были одни.
— Я поддерживаю связь с подразделениями королевских военно-воздушных сил, которые ведут поиск вашей жены. Пока что ими не найдено никаких обломков кораблекрушения.
— С тех пор прошло шесть дней, — заметил Харден. — Кроме того, яхта сделана из фибергласа. Она должна была пойти на дно как топор.
— Да, конечно. Если «СС лтд.» будет отрицать свою ответственность, мы передадим дело на рассмотрение юристам Адмиралтейства. Они проинформируют компанию — владельца «Левиафана» о нашем намерении добиваться справедливости. Та, в свою очередь, обратится к своим юристам и оповестит «Ллойд» — своего страхователя. Мы попытаемся прийти к соглашению. Если эта не удастся, то обратимся в Адмиралтейство с просьбой о возмещении ущерба. Это будет дорогое удовольствие.
— Подождите, — прервал его Харден. — Я не хочу возмещения ущерба. Я хочу только, чтобы капитан понес наказание.
Нортон положил блокнот на стол, стоявший рядом с кроватью Хардена, и скрестил руки на груди.
— К несчастью, поскольку инцидент произошел в международных водах, британское правительство не имеет полномочий для возбуждения уголовного дела.
— Тогда что я могу сделать?
— Вы можете возбудить дело против владельцев корабля.
— Но не они же управляли судном.
— Вам никогда не удастся привлечь капитана к английскому суду.
— Я хочу, чтобы те, кто несет прямую ответственность за гибель моей жены, понесли наказание.
Нортон поглядел в окно. Хардену казалось, что он глазами читает изложения старых дел, запечатленные у него в мозгу. Наконец адвокат повернулся к нему с улыбкой.
— Мы можем возбудить дело против корабля.
— Что вы имеете в виду?
— Арестовать его.
— Арестовать? Что вы имеете в виду?
— Это старый и весьма эффектный обычай. Маршал Адмиралтейства прибьет к мачте корабля повестку и тем самым арестует его для предания суду.
— И корабль никуда не денется?
— На самом деле используется скотч. В металлическую мачту трудно вогнать гвоздь.
— И корабль никуда не денется? — переспросил Харден, заинтересованный такой идеей.
— Пока владельцы не внесут залог. Тогда, конечно...
— А... — промолвил Харден разочарованно. — Они выложат денежки и смоются.
— Однако, — заметил Нортон, — все эти рассуждения в настоящее время довольно абстрактны. Сперва нам нужно убедить Адмиралтейский суд в важности нашего дела. — Он озабоченно добавил: — Предъявлять доказательства придется вам.
— Моя жена погибла, — ответил Харден. — Моя яхта утонула. Меня самого нашли на пляже.
— Это не доказательства.
— Значит, вы говорите, что я ничего не добьюсь, пока команда «Левиафана» не признает, что они потопили мою яхту?
— К сожалению, да.
После ухода Нортона Харден понял, что адвокат приходил только для того, чтобы оказать услугу Биллу Клайну. Он с самого начала знал, что ничем не сможет помочь Хардену.
* * *
Черная стена вернулась, слишком большая, чтобы быть сном. Харден сбежал благодаря тому инстинкту, который помог ему отличить кошмар от реальности.
Полицейский патруль нашел Хардена, когда он ковылял босыми ногами по ночной дороге, и вернул в госпиталь.
* * *
— Доброе утро, — сказала доктор Аканке.
Она посветила ему в глаза лампочкой и пощупала его пульс.
— Сегодня вы гораздо лучше выглядите.
Харден кивнул. Сейчас он ощущал свое тело точно так же, как до катастрофы.
— Вы знаете, что проспали двое суток подряд?
Харден пожал плечами.
— Мы было подумали, не пора ли звать таксидермиста.
Харден, смотревший в окно, перевел взгляд на ее лицо. Ни тени улыбки. Даже ее карие глаза были абсолютно непроницаемы. Аканке вставила ему в рот электронный термометр, но сделанный из алюминия, и вместо шкалы у него сбоку имелся крохотный жидкокристаллический индикатор размером с ноготь.
Харден отвернул голову, и Ажарату не заметила, как его зубы сжали металлический прибор.
Ее глаза округлились, когда она вытащила термометр у Хардена изо рта.
— В чем дело? — поинтересовался Харден.
— У вас температура сто восемь градусов!
— Да, что-то мне действительно жарко.
Она положила руку Хардену на лоб и с облегчением вздохнула.
— У вас нормальная температура. Должно быть, термометр сломался.
— Попробуйте еще раз, — предложил Харден.
Ажарату снова вставила термометр ему в рот. Через мгновение Харден протянул его назад.
— Девяносто девять. Гораздо лучше. Все-таки у вас небольшой жар. — Она с сомнением разглядывала термометр. — Странно. Раньше он никогда не ломался.
Харден снова взял термометр, засунул в рот и сжал зубы.
— А теперь он показывает сто семь.
Она неуверенно засмеялась.
— Это вы сами так сделали?
— Да, это моя конструкция.
— Прошу прощения?
— Я изобрел этот термометр.
— В самом деле? Но ведь они очень дорогие. Должно быть, вы ужасно богатый человек.
— Это ранняя модель. Врачи жаловались на неверные показания. Я обнаружил, что такой термометр чувствителен к прикосновению зубов. Мои новые термометры дадут вам стопроцентную точность, даже если вы всунете его в рот голодному тигру.
— Как интересно, — произнесла доктор Аканке. — Я подозревала, что у вас травма рта.
— Травма рта? Да нет, мой рот в порядке.
— Очевидно, да. Просто вы впервые улыбнулись.
Харден отвел глаза.
— Доктор Харден, не бойтесь забыть о своей потере.
— Спасибо, — ответил он, не желая разговаривать на эту тему.
Она твердо ответила:
— Я хочу, чтобы вы сегодня встали.
— Я подумаю об этом.
— Мне хочется, чтобы вы встали. Мы вместе с вами сделаем обход.
— Я больше не практикующий врач. Я делаю приборы.
— Доктор Харден, я совсем недавно начала работать, и мне хочется получить совет опытного специалиста. Тут в деревне есть женщина...
— Не уверен, что буду достаточно хорошо себя чувствовать.
— Посидите утром в саду. После полудня посмотрим, какое у вас будет самочувствие.
* * *
Харден провел в саду два дня, не обращая внимания на великолепную панораму корнуэльского побережья. Его отсутствующий взгляд был всегда направлен на далекое море. Госпиталь стоял на вершине холма, который возвышался над Фоуэйской гаванью — узкой, глубоководной якорной стоянкой, хорошо защищенной от бурь. Вход в бухту — проход между двумя береговыми утесами — не давал проникнуть в нее ветрам и волнению с моря.
Городок Фоуэй выглядел мешаниной домов белого и пастельного цвета, прилепившихся к крутому склону на западной стороне гавани. На восточном берегу залива находилась крохотная деревушка Полруан. По другую сторону от госпиталя расстилались ярко-зеленые поля с фермами.
Постепенно Харден отвел свой мрачный взгляд от моря и сосредоточил внимание на окружающей его жизни. Он видел, как маленький паром, поддерживающий связь между Фоуэем и Полруаном, каждые пять минут пересекает гавань. Паром мало чем отличался от гребной лодки с мотором. Пассажиры садились в него с наклонных каменных причалов.
На якорных стоянках стояло несколько десятков парусных яхт. Когда прилив сменялся отливом, кечи, старые иолы и новенькие шлюпы поворачивались, как стрелки компаса, показывая то на север, то на юг, потом снова на север. Время от времени в гавань заходил маленький пароход и, пройдя полмили, подходил к каменному причалу. Как объяснила доктор Аканке, он возил глину из месторождений Корнуолла для голландских гончаров.
В конце концов Харден согласился отправиться с ней во врачебный обход. Они проехали на север до автомобильного парома через реку Фоуэй в нескольких милях выше гавани, затем узкой дорогой, с обеих сторон которой тянулся непрерывный ряд изгородей, добрались до уединенной фермы. Харден остался ждать в «ровере-2000», вдыхая через опущенные окна ароматы ранней весны. Они останавливались еще у нескольких домов, но Харден каждый раз отказывался заходить внутрь. Доктор Аканке не настаивала.
Фермы были чистыми и опрятными, но высокие изгороди, протянувшиеся вдоль узких дорог, вызывали у Хардена чувство клаустрофобии. Машина преодолела подъем, и внезапно перед ними возникло море, сверкающее под полуденным солнцем, как осколки зеркала. Ажарату съехала с дороги на край утеса и вышла из машины. Харден последовал за ней, и они пошли пешком по протоптанной в земле тропинке, вьющейся вдоль кромки утеса.
— Овцы? — спросил Харден.
— Туристы, — ответила она, достав пачку сигарет.
Харден смотрел на воду и думал о том, что Кэролайн лежит сейчас на холодном песчаном дне океана или плавает в своем спасательном жилете, а ее мертвое тело стало добычей для птиц. Он постарался отогнать от себя эти мысли.
— Что с вами? — спросила его Аканке.
— Я вспомнил о жене.
— Я уверена, что она умерла легко и без мучений. Вы спаслись просто чудом.
«Почему именно я? — подумал Харден. — Что чувствовала Кэролайн? Как представить себе эту боль и ужас?»
Некоторое время они шли молча.
Доктор Аканке прервала его мысли, заметив:
— Какая прекрасная страна!
— Откуда вы родом? — поинтересовался Харден.
— Из Нигерии.
Это было первое слово, произнесенное ею не по-английски. В ее устах название страны прозвучало гордой музыкой.
— У вас произношение коренной англичанки.
— Я приехала в Англию еще ребенком.
— Вам никогда не хотелось вернуться в Нигерию?
— Через месяц я уезжаю в Лагос, — ответила она и, прикрыв глаза от солнца своими темнокожими изящными руками, взглянула на море. — Ваша жена тоже была врачом.
— Откуда вы знаете?
— Мне сказал ее отец.
* * *
Вернувшись с первой длинной одиночной прогулки, Харден вошел в приемную госпиталя. При его появлении какая-то женщина средних лет в простом платье вскочила на ноги с возгласом облегчения, но ее лицо тут же поникло.
— Чем могу служить? — вежливо спросил Харден. За закрытой дверью раздался мокрый, булькающий кашель.
Женщина покачала головой, кусая губы.
— Я приняла вас за своего сына. Он должен приехать из Плимута.
Ее голос прервался, и она опустилась в кресло.
Харден опустился рядом с ней на колени.
— Могу ли я чем-нибудь вам помочь?
Снова раздался кашель. Женщина подняла голову, прислушиваясь к приступу, который никак не кончался, перейдя в душераздирающие хрипы. Когда кашель наконец прекратился, ее напряженное тело облегченно расслабилось.
— Это мой муж. У него рак горла. Еще два дня назад он был здоров, — сказала женщина удивленным тоном, — а доктор говорит, что к ночи он умрет... Наш мальчик должен приехать из Плимута...
Харден кивнул. Доктор Аканке вчера упоминала про этого больного.
— Сперва я не хотела ему звонить, потому что у него как раз экзамены, но скоро все кончится. — Она выглядела измученной, ее круглое лицо было белым, как штукатурка. Приступ кашля за стеной начался снова. — Наверно, он очень страдает. Я хочу, чтобы он умер поскорее.
— Я понимаю, — сказал Харден, взяв женщину за руку.
— В этом нет ничего плохого.
— Конечно, нет.
Внезапно он заплакал, изливая на груди незнакомой женщины свое горе. Так их застал сын женщины, студент университета. Он поблагодарил за сочувствие.
Глава 4
Приятная майская погода, которой Харден наслаждался в Корнуолле, в Лондоне сменилась холодными весенними дождями, и после целого дня бесцельного хождения из Британского Адмиралтейства в американское посольство холодная ярость вытеснила из него последние остатки депрессии.
Насытившись по горло своими хождениями, он позвонил Биллу Клайну в Нью-Йорк. Клайн, будучи не в состоянии убедить Хардена в тщетности юридических процедур, связался со своими друзьями в Вашингтоне. На следующий день кто-то, обладавший в американском посольстве влиянием, решил, что Питер Харден заслуживает личного внимания поверенного в делах. Его звали Джон Кейв. Это был скучный молодой человек, носивший галстук «Линкс-клуба» и занимавший внушительный кабинет с окнами, выходящими в сад.
— Полагаю, — начал Харден, — вы должны знать, что я намереваюсь подать в суд на капитана корабля, потопившего мою яхту. Я выяснил, что его зовут Седрик Огилви и, судя по всему, он английский гражданин. Я хочу, чтобы меня представили какому-нибудь чину из Адмиралтейства, который обладает полномочиями, чтобы начать расследование.
— "Левиафан" зарегистрирован в Либерии, — возразил Кейв. — Подставной флаг.
— Меня не интересует, кто владельцы корабля. Меня интересует капитан.
— Как там Джон? — поинтересовался служащий Адмиралтейства, к которому Кейв направил Хардена.
— Я только что от Него, — ответил Харден. Его терпение истощалось. С утра болело колено, и в чересчур душном кабинете его лихорадило. Он ослабил галстук и расстегнул белый воротничок.
— Доктор Харден, я обсуждал ваше дело с теми людьми, с которыми вы вчера встречались, и полагаю, что все факты мне известны. К несчастью, сэр, мы ничего не можем для вас сделать. Если бы вы были не единственным свидетелем происшествия и если бы это был очевидный случай должностного преступления, то мы могли бы арестовать судно, но, насколько нам известно, ни одно из этих условий не выполняется. Простое слушание в суде было бы бесполезно, так как у нас нет полномочий подвергать судебному преследованию либерийский корабль.
— Но капитан — англичанин, — упрямо ответил Харден. Его волосы упали на лоб, и он откинул их назад. Ему давно нужно было подстричься, он чувствовал себя чересчур лохматым в этих аккуратных кабинетах. Его сердце защемило при мысли о том, что Кэролайн всегда стригла ему волосы. Он не ходил в парикмахерскую десять лет.
— Англичанин, но командует судном под иностранным флагом, который принадлежит бог знает кому, — возразил служащий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51