душевая кабина 110 110
Интересно, мог ли он действовать хоть немного быстрее?
Корректировщик, засевший на вершине холма, имел более широкое поле зрения и был не так сосредоточен на одной точке.
Сначала его встревожил неизвестный автомобиль, который на высокой скорости мчался к замку, но он не стал предупреждать оставшихся внизу снайпера и его обеспечивающего. Во-первых, они были слишком близко к достижению своей цели, а во-вторых, машина эта, казалось, не представляла собой особой угрозы. Кроме скорости, в ней не было ничего необычного, что он мог бы рассмотреть с такого расстояния. Единственное, что он никак не мог взять в толк, откуда она взялась.
Неожиданно машина повернула в их сторону.
Их предупредили, что на острове может быть “лендровер” и, возможно, пара других автомобилей. Однако вблизи эта штука оказалась непохожа ни на что из того, что корректировщик когда-либо видел. Он решил было, что это какая-то сельскохозяйственная машина на гусеничном ходу.
Потом он поднес к глазам бинокль. Неопознанная машина приближалась, и сердце его начало биться, все ускоряя свой ритм по мере того, как чувство, близкое к панике, овладевало всем его существом. Корректировщик рассмотрел пулемет на станке рядом с одним из пассажиров и понял, что видит перед собой машину, созданную с единственной целью — убивать.
В небе вспыхнули две красные ракеты.
Корректировщик посмотрел вверх, потом вниз, и глазам его открылось ужасное зрелище. Он почувствовал неожиданно сильный страх, с которым уже не мог справиться.
Он побежал. Он хорошо обдумал свой маршрут отступления и теперь воспользовался небольшой выемкой в земле между двумя холмами, в которой его невозможно было заметить. Кроме рельефа, его скрывали каменистые распадки и заросли вереска. Он бежал и бежал, чувствуя, как каждая клеточка его тела твердит ему, что таинственная сила, прикончившая двух его друзей, теперь разыскивает его самого.
Время от времени корректировщик останавливался, проверяя, не гонятся ли за ним. По мере того как уверенность его возрастала, остановки становились все более продолжительными. Вскоре он понял, что никто его не видит, и немного успокоился. Через несколько минут он оказался в лощине между холмами, где они оставили вертолет.
Корректировщик пересек почти половину открытого пространства, отделявшего его от вертолета, когда за спиной его раздался чей-то окрик. Автоматическая винтовка все еще была у него в руках и стояла на боевом взводе, готовая к стрельбе. Предвидя, что когда-то это может пригодиться, корректировщик много тренировался и мог в долю секунды развернуться и поразить цель, находящуюся сзади в пятидесяти шагах.
Его подготовка почти оправдала себя. Может быть, он даже двигался чуть быстрее, чем один из рейнджеров, появившихся за его спиной, но нажать на спусковой крючок не успел. Этот спорный вопрос потом еще долго обсуждался.
Как только он повернулся, двое рейнджеров из экипажа второго “Канонира”, который поначалу двигался к холмам, но потом получил новое задание сесть в засаду у места стоянки вертолета, дважды продырявили ему сначала грудь, а затем голову, используя бронебойные боеприпасы. Бронежилеты, которые с каждым днем становились надежнее, все чаще оказывались на самых неподходящих людях. Рейнджеры решили не рисковать.
Подразделение регулярной армии вместе с вооруженными детективами получило приказ тщательно прочесать остров.
Была извещена ближайшая больница — районный госпиталь “Коннемара”, — и туда вылетела на вертолете бригада армейских хирургов, специализирующаяся на огнестрельных ранениях.
Были предприняты и другие предосторожности и приведены в действие планы, разработанные на случай подобных чрезвычайных ситуаций. По всей стране были подняты на ноги рейнджеры и прочие службы безопасности. Пассажиры и транспортные средства, прибывающие в страну и покидающие ее, внезапно стали объектом беспримерного внимания. Как правило, подобные меры означали лишь пустую трату времени, но так бывало не всегда. Будучи островом и имея ограниченное число въездных и выездных портов, Ирландия обладала определенными преимуществами по сравнению с другими странами.
Глава 3
Япония, Токио, 2 января
Детектив-суперинтендант [4] Аки Адачи возлежал на диванчике в своем кабинете, находившемся в Кейшичо, штаб-квартире Столичного департамента полиции Токио. Ботинки он снял, рубашку расстегнул, а галстук его висел на настольной лампе.
Он редко пользовался своим кабинетом, предпочитая проводить время в дежурной части вместе со своей оперативной группой, однако для серьезного отдыха, например такого, какой требовался после энергичного спарринга по кендо, только что проведенного в полицейском спортзале для единоборств, он предпочитал горизонтальное положение, и диван подходил для этого как нельзя лучше.
Единственный его недостаток заключался в том, что диван не был достаточно длинен. Адачи полагал, что бюрократы из отдела снабжения, поставляющего мебель для полицейского управления, ничем не отличались от своих гражданских коллег во всем мире. Взгляды их отстали от жизни по меньшей мере на два десятилетия. Никто из них не осознал еще того факта, что современные японцы были на несколько дюймов выше своих родителей, а их дети, в свою очередь, вскормленные в дополнение к таким безусловно важным и питательным продуктам, как рис, сырая рыба и морская трава, еще и гамбургерами из “Макдоналдса” и кукурузными хлопьями, тянулись вверх как молодая трава.
Адачи поглядел на свои ноги, лежащие на подлокотнике предмета, считавшегося диваном для трех человек. В свои сорок два года он имел рост пять футов и десять дюймов, [5] и хотя не мог равняться с молодым поколением, однако по сравнению с большинством японцев он был гораздо выше среднего роста.
В каком-то отношении, например, когда ему требовалось грозно взглянуть на подозреваемого сверху вниз, такой рост был весьма полезным, однако скрытно преследовать кого-то ему всегда было нелегко. К счастью, те дни, когда ему приходилось бродить по улицам и скрываться в подворотнях, давно прошли, так что у его нынешней должности были свои преимущества.
Он пошевелил пальцами ног и проделал несколько упражнений, вытягивая мышцы и похрустывая суставами. На протяжении десяти лет, прежде чем поступить на службу в Столичный департамент полиции и начать свое быстрое восхождение по служебной лестнице, он служил в войсках воздушного десанта. Продолжи он прыгать, и тогда однажды непременно бы что-нибудь да случилось: он приземлился бы либо не так как надо, либо не туда, куда надо. И то и другое было чревато увечьями, а его сухожилия и связки и без того были в плачевном состоянии. К тому же, черт побери; прыжки и так доставили ему немалое удовольствие! Именно ради этих недолгих секунд свободного полета он время от времени позволял себе прыгать с парашютом просто так, для поддержания физической формы. Безусловно, для человека среднего возраста, находящегося в здравом уме, это было довольно необычное времяпрепровождение, однако отказаться от него Адачи не мог.
Опустив ноги на пол, Адачи щедро плеснул себе сакэ в чайную чашечку, выпил, а затем повторил операцию снова. Алкоголь в совокупности с приятной усталостью — результатом недавнего физического напряжения — вызвал у него легкое головокружение. Блаженствуя, Адачи вернулся на диван, вытянулся, насколько это было возможно, и лениво взял в руки подвернувшийся служебный документ.
Это оказалась сравнительная статистика тяжких преступлений. В двадцати трех административных районах Токио вместе с пригородами проживало около восьми миллионов человек. В прошлом году здесь произошло девяносто семь убийств. В Нью-Йорке, где населения было даже чуть меньше, убийств было зарегистрировано чуть меньше двух тысяч. Грабежей в Токио было совершено триста сорок три, в то время как в Нью-Йорке — девяносто три тысячи, изнасилований было зарегистрировано в Токио сто шестьдесят одно и более трех тысяч двухсот в Нью-Йорке.
Адачи довольно улыбнулся. Похоже, полиция Токио прекрасно справлялась со своим делом. И все же, как ни странно, Нью-Йорк ему нравился, и он не отказался бы поселиться там. Собственно говоря, для счастливой жизни человеку нужны не только тихие улицы, на которых не совершается преступлений. Аки Адачи давно решил, что своим выдающимся вкладом в дело охраны законности и порядка он заслужил отдых, при этом охотно воздавая должное своим коллегам — блюстителям порядка из Столичного департамента, коих было ни много ни мало — сорок одна тысяча человек.
Закрывая глаза, он подумал о Чифуни. Она привиделась ему обнаженной, обольстительно-прекрасной, склонившейся над ним и его жалким диванчиком-недомерком. Потом он заснул.
За дверями его кабинета, в дежурной части, семеро членов опергруппы специального назначения сосредоточенно обсуждали связи между организованной преступностью и политическими партиями, одобрительно кивая друг другу. Они поставили на своего шефа очень приличную сумму, рассчитывая на его победу в чемпионате департамента по кендо, и теперь с радостью позволили своей “лошадке” отдохнуть и набраться сил. Кроме того, все было спокойно.
И в это время зазвонил телефон.
Тошио Секинэ, старший общественный обвинитель, был седым человечком шестидесяти с лишним лет и, избери он карьеру актера или комментатора на телевидении, где от него потребовались бы респектабельность и серьезная торжественность, казался бы довольно невзрачным и маленьким. Вместо этого он занялся юриспруденцией и избрал для себя поприще общественной службы, сделав карьеру совершенно головокружительную даже по высоким стандартам Токийской общественной прокуратуры.
Секинэ-сан занимался, и не безуспешно, тем, что отправлял за решетку коррумпированных политиков и чиновников. В большинстве стран подобная служба раскрывала бы ничем не ограниченные перспективы, однако в Японии дело осложнялось тесными связями политиков с “Бориоку-дан” — синдикатом организованной преступности. Коррупция и политика сплетались настолько тесно, что чем дальше, тем труднее было разобраться, что же на самом деле является незаконным. Действительно, раз уж коррупция стала нормой политической жизни, может быть, она перестала быть коррупцией и превратилась в один из способов, благодаря которым политическая система продолжает функционировать?
Прокурор отпил маленький глоток зеленого чая. Он происходил из рода самураев и придерживался вековых традиций государственной службы. К современной политической системе Японии он относился с неодобрением, если не с отвращением. Большинство избранных на государственные посты политиков казались ему скудоумными и продажными людьми. К счастью, они были в основном не в состоянии управлять государством, в котором имелась превосходно организованная и в значительной степени не подверженная коррупции гражданская служба и законопослушное население, руководствующееся конфуцианской трудовой этикой. Секинэ даже считал, что избираемые политические деятели занимались скорее чем-то вроде шоу, отвлекая на себя внимание, но не имели никакого отношения к серьезному делу государственного управления.
В кабинет прокурора вошел суперинтендант Адачи и низко поклонился. Он всегда демонстрировал свое искреннее уважение к Генеральному прокурору, в частности еще и потому, что оба принадлежали к одному и тому же общественному классу; их родители были давно знакомы между собой, и оба — суперинтендант и прокурор — были выпускниками токийского университета Тодаи.
Больше того, и тот и другой получили в университете степень права, что ставило их на самую высокую ступень в обществе. Выпускники университета Тодаи и так принадлежали к общественной элите, но и среди них был круг избранных — учащиеся правового факультета. Можно было даже сказать, что страной управляли выпускники Тодаи.
Старший обвинитель Секинэ выбрал суперинтенданта Адачи не случайно. Расследование фактов коррупции в среде политиков, связанных с организованной преступностью, было сложным и небезопасным делом, поэтому немаловажно было иметь в своей команде доверенных людей, на которых можно положиться и чье поведение в тех или иных ситуациях можно предвидеть. Секинэ целиком доверял Адачи и считал, что он может в нужное время быть чрезвычайно полезным.
Прокурор дал Адачи время немного расслабиться, собраться с мыслями и пригубить свой чай. Ему было известно, что полицейский только что прибыл с места преступления, где наблюдал за тем, как извлекают из кипятка и увозят тело Ходамы. Иными словами, за плечами Адачи был длинный тяжелый день, что было хорошо видно по его усталому лицу.
— Ходама? — участливо спросил прокурор, когда Адачи отпил чаю. Полицейский едва заметно скривился.
— Крайне неприятное дело, сэнсей, — сказал он, вежливо наклонив голову. — Кто-то устроил там настоящую резню. Всех слуг в доме перебили. Телохранитель был застрелен прямо на дорожке в саду, он не успел даже сдвинуться с места. Двое других погибли в доме. Слугу застрелили в ванной, а самого Ходаму сварили в кипятке.
Прокурор скривился.
— Огнестрельное оружие, — с отвращением произнес он. — Пистолеты. Это скверно. Наверняка действовали не японцы.
Адачи согласно кивнул, задумавшись на секунду, было бы для жертвы более легким концом, если бы ее изрубили мечами, как требовали того японские традиции. Что же касалось странного способа казни, то лично он, безусловно, предпочел бы пару тупоконечных девятимиллиметровых пуль. Как бы там ни было, однако способ умерщвления, столь популярный в средние века, вышел из моды. Насколько Адачи было известно, последним человеком, которого сварили живьем, был известный грабитель Ишикава Дзюмон. Говорили, что этот японский Робин Гуд обирал богатых и раздавал награбленное бедным, за вычетом, естественно, накладных расходов. Ходама, однако, был человеком совсем иного склада, не склонным к подобной расточительности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Корректировщик, засевший на вершине холма, имел более широкое поле зрения и был не так сосредоточен на одной точке.
Сначала его встревожил неизвестный автомобиль, который на высокой скорости мчался к замку, но он не стал предупреждать оставшихся внизу снайпера и его обеспечивающего. Во-первых, они были слишком близко к достижению своей цели, а во-вторых, машина эта, казалось, не представляла собой особой угрозы. Кроме скорости, в ней не было ничего необычного, что он мог бы рассмотреть с такого расстояния. Единственное, что он никак не мог взять в толк, откуда она взялась.
Неожиданно машина повернула в их сторону.
Их предупредили, что на острове может быть “лендровер” и, возможно, пара других автомобилей. Однако вблизи эта штука оказалась непохожа ни на что из того, что корректировщик когда-либо видел. Он решил было, что это какая-то сельскохозяйственная машина на гусеничном ходу.
Потом он поднес к глазам бинокль. Неопознанная машина приближалась, и сердце его начало биться, все ускоряя свой ритм по мере того, как чувство, близкое к панике, овладевало всем его существом. Корректировщик рассмотрел пулемет на станке рядом с одним из пассажиров и понял, что видит перед собой машину, созданную с единственной целью — убивать.
В небе вспыхнули две красные ракеты.
Корректировщик посмотрел вверх, потом вниз, и глазам его открылось ужасное зрелище. Он почувствовал неожиданно сильный страх, с которым уже не мог справиться.
Он побежал. Он хорошо обдумал свой маршрут отступления и теперь воспользовался небольшой выемкой в земле между двумя холмами, в которой его невозможно было заметить. Кроме рельефа, его скрывали каменистые распадки и заросли вереска. Он бежал и бежал, чувствуя, как каждая клеточка его тела твердит ему, что таинственная сила, прикончившая двух его друзей, теперь разыскивает его самого.
Время от времени корректировщик останавливался, проверяя, не гонятся ли за ним. По мере того как уверенность его возрастала, остановки становились все более продолжительными. Вскоре он понял, что никто его не видит, и немного успокоился. Через несколько минут он оказался в лощине между холмами, где они оставили вертолет.
Корректировщик пересек почти половину открытого пространства, отделявшего его от вертолета, когда за спиной его раздался чей-то окрик. Автоматическая винтовка все еще была у него в руках и стояла на боевом взводе, готовая к стрельбе. Предвидя, что когда-то это может пригодиться, корректировщик много тренировался и мог в долю секунды развернуться и поразить цель, находящуюся сзади в пятидесяти шагах.
Его подготовка почти оправдала себя. Может быть, он даже двигался чуть быстрее, чем один из рейнджеров, появившихся за его спиной, но нажать на спусковой крючок не успел. Этот спорный вопрос потом еще долго обсуждался.
Как только он повернулся, двое рейнджеров из экипажа второго “Канонира”, который поначалу двигался к холмам, но потом получил новое задание сесть в засаду у места стоянки вертолета, дважды продырявили ему сначала грудь, а затем голову, используя бронебойные боеприпасы. Бронежилеты, которые с каждым днем становились надежнее, все чаще оказывались на самых неподходящих людях. Рейнджеры решили не рисковать.
Подразделение регулярной армии вместе с вооруженными детективами получило приказ тщательно прочесать остров.
Была извещена ближайшая больница — районный госпиталь “Коннемара”, — и туда вылетела на вертолете бригада армейских хирургов, специализирующаяся на огнестрельных ранениях.
Были предприняты и другие предосторожности и приведены в действие планы, разработанные на случай подобных чрезвычайных ситуаций. По всей стране были подняты на ноги рейнджеры и прочие службы безопасности. Пассажиры и транспортные средства, прибывающие в страну и покидающие ее, внезапно стали объектом беспримерного внимания. Как правило, подобные меры означали лишь пустую трату времени, но так бывало не всегда. Будучи островом и имея ограниченное число въездных и выездных портов, Ирландия обладала определенными преимуществами по сравнению с другими странами.
Глава 3
Япония, Токио, 2 января
Детектив-суперинтендант [4] Аки Адачи возлежал на диванчике в своем кабинете, находившемся в Кейшичо, штаб-квартире Столичного департамента полиции Токио. Ботинки он снял, рубашку расстегнул, а галстук его висел на настольной лампе.
Он редко пользовался своим кабинетом, предпочитая проводить время в дежурной части вместе со своей оперативной группой, однако для серьезного отдыха, например такого, какой требовался после энергичного спарринга по кендо, только что проведенного в полицейском спортзале для единоборств, он предпочитал горизонтальное положение, и диван подходил для этого как нельзя лучше.
Единственный его недостаток заключался в том, что диван не был достаточно длинен. Адачи полагал, что бюрократы из отдела снабжения, поставляющего мебель для полицейского управления, ничем не отличались от своих гражданских коллег во всем мире. Взгляды их отстали от жизни по меньшей мере на два десятилетия. Никто из них не осознал еще того факта, что современные японцы были на несколько дюймов выше своих родителей, а их дети, в свою очередь, вскормленные в дополнение к таким безусловно важным и питательным продуктам, как рис, сырая рыба и морская трава, еще и гамбургерами из “Макдоналдса” и кукурузными хлопьями, тянулись вверх как молодая трава.
Адачи поглядел на свои ноги, лежащие на подлокотнике предмета, считавшегося диваном для трех человек. В свои сорок два года он имел рост пять футов и десять дюймов, [5] и хотя не мог равняться с молодым поколением, однако по сравнению с большинством японцев он был гораздо выше среднего роста.
В каком-то отношении, например, когда ему требовалось грозно взглянуть на подозреваемого сверху вниз, такой рост был весьма полезным, однако скрытно преследовать кого-то ему всегда было нелегко. К счастью, те дни, когда ему приходилось бродить по улицам и скрываться в подворотнях, давно прошли, так что у его нынешней должности были свои преимущества.
Он пошевелил пальцами ног и проделал несколько упражнений, вытягивая мышцы и похрустывая суставами. На протяжении десяти лет, прежде чем поступить на службу в Столичный департамент полиции и начать свое быстрое восхождение по служебной лестнице, он служил в войсках воздушного десанта. Продолжи он прыгать, и тогда однажды непременно бы что-нибудь да случилось: он приземлился бы либо не так как надо, либо не туда, куда надо. И то и другое было чревато увечьями, а его сухожилия и связки и без того были в плачевном состоянии. К тому же, черт побери; прыжки и так доставили ему немалое удовольствие! Именно ради этих недолгих секунд свободного полета он время от времени позволял себе прыгать с парашютом просто так, для поддержания физической формы. Безусловно, для человека среднего возраста, находящегося в здравом уме, это было довольно необычное времяпрепровождение, однако отказаться от него Адачи не мог.
Опустив ноги на пол, Адачи щедро плеснул себе сакэ в чайную чашечку, выпил, а затем повторил операцию снова. Алкоголь в совокупности с приятной усталостью — результатом недавнего физического напряжения — вызвал у него легкое головокружение. Блаженствуя, Адачи вернулся на диван, вытянулся, насколько это было возможно, и лениво взял в руки подвернувшийся служебный документ.
Это оказалась сравнительная статистика тяжких преступлений. В двадцати трех административных районах Токио вместе с пригородами проживало около восьми миллионов человек. В прошлом году здесь произошло девяносто семь убийств. В Нью-Йорке, где населения было даже чуть меньше, убийств было зарегистрировано чуть меньше двух тысяч. Грабежей в Токио было совершено триста сорок три, в то время как в Нью-Йорке — девяносто три тысячи, изнасилований было зарегистрировано в Токио сто шестьдесят одно и более трех тысяч двухсот в Нью-Йорке.
Адачи довольно улыбнулся. Похоже, полиция Токио прекрасно справлялась со своим делом. И все же, как ни странно, Нью-Йорк ему нравился, и он не отказался бы поселиться там. Собственно говоря, для счастливой жизни человеку нужны не только тихие улицы, на которых не совершается преступлений. Аки Адачи давно решил, что своим выдающимся вкладом в дело охраны законности и порядка он заслужил отдых, при этом охотно воздавая должное своим коллегам — блюстителям порядка из Столичного департамента, коих было ни много ни мало — сорок одна тысяча человек.
Закрывая глаза, он подумал о Чифуни. Она привиделась ему обнаженной, обольстительно-прекрасной, склонившейся над ним и его жалким диванчиком-недомерком. Потом он заснул.
За дверями его кабинета, в дежурной части, семеро членов опергруппы специального назначения сосредоточенно обсуждали связи между организованной преступностью и политическими партиями, одобрительно кивая друг другу. Они поставили на своего шефа очень приличную сумму, рассчитывая на его победу в чемпионате департамента по кендо, и теперь с радостью позволили своей “лошадке” отдохнуть и набраться сил. Кроме того, все было спокойно.
И в это время зазвонил телефон.
Тошио Секинэ, старший общественный обвинитель, был седым человечком шестидесяти с лишним лет и, избери он карьеру актера или комментатора на телевидении, где от него потребовались бы респектабельность и серьезная торжественность, казался бы довольно невзрачным и маленьким. Вместо этого он занялся юриспруденцией и избрал для себя поприще общественной службы, сделав карьеру совершенно головокружительную даже по высоким стандартам Токийской общественной прокуратуры.
Секинэ-сан занимался, и не безуспешно, тем, что отправлял за решетку коррумпированных политиков и чиновников. В большинстве стран подобная служба раскрывала бы ничем не ограниченные перспективы, однако в Японии дело осложнялось тесными связями политиков с “Бориоку-дан” — синдикатом организованной преступности. Коррупция и политика сплетались настолько тесно, что чем дальше, тем труднее было разобраться, что же на самом деле является незаконным. Действительно, раз уж коррупция стала нормой политической жизни, может быть, она перестала быть коррупцией и превратилась в один из способов, благодаря которым политическая система продолжает функционировать?
Прокурор отпил маленький глоток зеленого чая. Он происходил из рода самураев и придерживался вековых традиций государственной службы. К современной политической системе Японии он относился с неодобрением, если не с отвращением. Большинство избранных на государственные посты политиков казались ему скудоумными и продажными людьми. К счастью, они были в основном не в состоянии управлять государством, в котором имелась превосходно организованная и в значительной степени не подверженная коррупции гражданская служба и законопослушное население, руководствующееся конфуцианской трудовой этикой. Секинэ даже считал, что избираемые политические деятели занимались скорее чем-то вроде шоу, отвлекая на себя внимание, но не имели никакого отношения к серьезному делу государственного управления.
В кабинет прокурора вошел суперинтендант Адачи и низко поклонился. Он всегда демонстрировал свое искреннее уважение к Генеральному прокурору, в частности еще и потому, что оба принадлежали к одному и тому же общественному классу; их родители были давно знакомы между собой, и оба — суперинтендант и прокурор — были выпускниками токийского университета Тодаи.
Больше того, и тот и другой получили в университете степень права, что ставило их на самую высокую ступень в обществе. Выпускники университета Тодаи и так принадлежали к общественной элите, но и среди них был круг избранных — учащиеся правового факультета. Можно было даже сказать, что страной управляли выпускники Тодаи.
Старший обвинитель Секинэ выбрал суперинтенданта Адачи не случайно. Расследование фактов коррупции в среде политиков, связанных с организованной преступностью, было сложным и небезопасным делом, поэтому немаловажно было иметь в своей команде доверенных людей, на которых можно положиться и чье поведение в тех или иных ситуациях можно предвидеть. Секинэ целиком доверял Адачи и считал, что он может в нужное время быть чрезвычайно полезным.
Прокурор дал Адачи время немного расслабиться, собраться с мыслями и пригубить свой чай. Ему было известно, что полицейский только что прибыл с места преступления, где наблюдал за тем, как извлекают из кипятка и увозят тело Ходамы. Иными словами, за плечами Адачи был длинный тяжелый день, что было хорошо видно по его усталому лицу.
— Ходама? — участливо спросил прокурор, когда Адачи отпил чаю. Полицейский едва заметно скривился.
— Крайне неприятное дело, сэнсей, — сказал он, вежливо наклонив голову. — Кто-то устроил там настоящую резню. Всех слуг в доме перебили. Телохранитель был застрелен прямо на дорожке в саду, он не успел даже сдвинуться с места. Двое других погибли в доме. Слугу застрелили в ванной, а самого Ходаму сварили в кипятке.
Прокурор скривился.
— Огнестрельное оружие, — с отвращением произнес он. — Пистолеты. Это скверно. Наверняка действовали не японцы.
Адачи согласно кивнул, задумавшись на секунду, было бы для жертвы более легким концом, если бы ее изрубили мечами, как требовали того японские традиции. Что же касалось странного способа казни, то лично он, безусловно, предпочел бы пару тупоконечных девятимиллиметровых пуль. Как бы там ни было, однако способ умерщвления, столь популярный в средние века, вышел из моды. Насколько Адачи было известно, последним человеком, которого сварили живьем, был известный грабитель Ишикава Дзюмон. Говорили, что этот японский Робин Гуд обирал богатых и раздавал награбленное бедным, за вычетом, естественно, накладных расходов. Ходама, однако, был человеком совсем иного склада, не склонным к подобной расточительности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80